Стихотворение «Уединившись за оконцем» Вы назвали легковесным. По-моему, легковесными следует считать те стихи, которые лишены всякого настроения, а значит, и поэтического смысла, а не те стихи, в которых выражено легкое настроение или состояние духа и выражено легко. Иначе, стихотворение Есенина, например, «Вот уж вечер. Роса блестит на крапиве. Я стою у дороги, прислонившись к иве»— тоже стихотворение просто легковесное, а не удивительный шедевр чистоты души и духа. Но это между прочим. Так же и об этом стихотворении не прошу, чтоб оно осталось в рукописи. Тем более, что в последнее время я не считаю его законченным по форме.
Что касается стихотворения «Ось», то должен сказать, что я совершенно против того, чтоб его поставить первым в книжке. Меня мало устраивает такой довод, что в нем особенно ярко выражена моя позиция. Я считаю, что моя позиция, т. е. мои привязанности, моя любовь, должны быть понятны по моим стихам, которые я пишу искренне, — и, значит, не нуждаюсь в декларации моей позиции. А стихотворение «Ось» как раз декларативное и вдобавок легковесное, т. е. оно лишено отчетливого настроения. И еще вдобавок оно не лишено какого-то гладкописного ритма. Так что я совершенно не буду огорчен, если в издательстве вообще предложат убрать его из рукописи. Не буду против того также, если из рукописи уберут стихи «Впечатление детства» и «Вечер на сенокосе», т. к. последнее время считаю их какими-то пустяковыми.
Все это, что касается некоторых моих возражений и моего мнения о некоторых моих стихах, я сказал лишь как автор рукописи, для большей ясности дела. Просьба же моя остается прежняя: оставить в рукописи стихи «По вечерам» и «Жара».
Да, я тогда позабыл оставить в издательстве стихотворение «Тихая моя родина», которое было одобрено в Вашей первой рецензии. Просто забыл. Поэтому я высылаю его сейчас и прошу опять его включить в рукопись. О названии книжки я еще подумаю. Передайте, пожалуйста, это письмо директору издательства, т. к. это мое письмо не просто Вам, а как представителю издательства. Или нет, лучше я пошлю это письмо в нормальном порядке директору, а он передаст его Вам. Искренний привет и наилучшие пожелания издательству. Извините за поспешные неловкие фразы.
С уважением Н. Рубцов
В РЕКТОРАТ ЛИТЕРАТУРНОГО ИНСТИТУТА
Москва, 23 июня 1964
В ректорат Литературного института им. Горького
от Рубцова Н. М.
Заявление
Прошу перевести меня на заочное отделение сроком на 1 год, т. к. я хочу в производственной обстановке работать над книжкой.
Прошу на время заочного обучения оставить меня в творческом семинаре Н. Н. Сидоренко.
23/VI—64 Н. Рубцов
Никольское, 10 июля
Здравствуйте, Николай Николаевич!
Пишу Вам из села Никольское, куда я собирался. Это бедное, доброе, красивое (правда, немного беспорядочное) село. По вечерам здесь бывает особенно тихо, грустно и хорошо. Люди здесь, как везде, относятся друг к другу по-разному, но мне они почему-то все кажутся почти одинаково хорошими настоящими людьми.
Иногда пишу стихи. Например, такие:
* * *
Поднявшись на холмах,
старинные деревни
И до сих пор стоят, немного накренясь,
И древние, как Русь, могучие деревья
Темнеют вдоль дорог,
листву роняя в грязь.
Но есть в одном селе,
видавшем сны цветенья
И вихри тех ночей, когда нельзя дремать,
Заросший навсегда травою запустенья
Тот дворик дорогой, где я оставил мать.
Со сверстницею здесь мы лето проводили,
И, проводив, грустим уж много-много лет,
Грустнее от того, что все мои печали
Кому я расскажу? Друзей со мною нет...
Ну что ж! Пусть будет так!
Ведь русские деревни
Стояли и стоят, немного накренясь.
И вечные, как Русь, священные деревья
Темнеют вдоль дорог,
листву роняя в грязь...
Или в том же духе такое:
Или в том же духе такое:
* * *
Когда душе моей
сойдет успокоенье
С высоких, после гроз, немеркнущих небес,
Когда душе моей внушая поклоненье,
Идут стада дремать под ивовый навес,
Когда душе моей земная веет святость,
И полная река несет небесный свет,
Мне грустно оттого,
что знаю эту радость
Лишь только я один. Друзей со мною нет.
ИВА
Зачем ты, ива, вырастаешь
Над судоходною рекой
И волны мутные ласкаешь,
Как будто нужен им покой?
Преград не зная и обходов,
Как шумно, жизнь твою губя,
От проходящих пароходов
Несутся волны на тебя!
А есть укромный край природы,
Где могут, родственно звуча,
В тени струящиеся воды
На ласку лаской отвечать...
Я получил письмо из Архангельска. Стихи «Русский огонек», «По холмам задремавшим» и еще многие стихи, которые дали бы лицо книжке, мне предлагают обязательно убрать из рукописи. Даже стихотворение «В горнице моей светло» почему-то выбрасывают. Жаль. Но что же делать? Останутся в книжке стихи мои самые давние, мной самим давно позабытые. Хорошо, что оставили стихотворение «Тихая моя родина».
Николай Николаевич, а что это значит, что книжку мою включили в план редакционно-подготовительных работ на 1965 г.? Это значит ли, что книжка в 65 г. выйдет? Объем ее — 1 п. л. Много ли это стихов, строчек, примерно?
Тут на днях умер один забавный старик. Жил он со старухой, да с ними сноха (жена сына). Сын-то умер еще раньше, кажется, потонул. Так вот, пошла однажды старуха корову доить, а старик полез на печь к снохе и говорит ей: — Дашь? Сноха отвечает: — Дам! Да как даст ему подзатыльника, — старик кубарем с печки полетел. А после говорит: — Так и знал, что дашь, только чего дашь, не знал!
Николай Николаевич, а как же быть с журналом «Огонек»? Надо бы дать туда стихи-то. Ведь говорили об этом. Вообще мне хочется получить какой-нибудь гонорар да угостить здешних своих дружков и мужиков. Из «Юности» что-то не посылают, а летней стипендии эти черти лишили меня! Мне не за себя обидно, обидно за то, что я не могу совсем сделать что-нибудь хорошее для людей (купить, например, кому-нибудь подарок).
Вообще зачем это сидят там, в институте, некоторые «главные» люди, которые совершенно не любят поэзию, а, значит, не понимают и не любят поэтов. С ними даже как-то странно говорить о стихах (это в Литературном-то институте!). Они все время говорили со мной, например, только о том, почему я выпил, почему меня вывели откуда-то, почему и т. п., как будто это главное в моей жизни. Они ничего не понимают, а я все объяснял, объяснял, объяснял…
Николай Николаевич, у меня в 6-м номере «Юности» вышли стихи, а ни одного журнала у меня нет. Вы не могли бы послать мне сюда в деревню один экземпляр этого номера? Я буду очень благодарен Вам. Сюда его не посылают. Да и вообще я ручку и бумагу с трудом здесь раздобыл. Пробовал было написать Вам ястребиным (или вроде вороньим) пером. Ничего не получилось.
Заявление на заочное я подал и просил в заявлении, чтоб меня оставили в Вашем семинаре.
Лето проведу, наверное, здесь. А там — видно будет! Что бог даст.
До свиданья, дорогой Николай Николаевич, привет Вашей прекрасной семье и еще — Владимиру Соколову. Напишите, пожалуйста, пока я здесь, да, если не затруднит, вышлите «Юность».
С искренней любовью и приветом Н. Рубцов
Мой адрес: Вологодская обл., Тотемский р-н, Никольский с/с, с. Никольское.
Никольское, 15 июля 1964
Здравствуйте, Виктор Федорович!
Пишу Вам из села Никольского, где сейчас установилась великолепная погода. Все время тепло и ясно (удивительно ясно по вечерам), временами пролетают веселые грозы, один раз только была страшная гроза. Село это совсем небольшое, как деревня, и расположено в очень живописной местности: дорога из леса неожиданно выходит к реке, а там, за рекой, плавно изогнувшись, поднимается в пологую гору, на горе разрушенная церковь (мне ужасно жаль ее), возле церкви старые березы, под березами какой-то одинокий крест, а вправо от этой великолепно-печальной развалины по бугристому зеленому холму и расположено Никольское (здесь его называют коротко, Николой). Вокруг села леса, все леса и через леса видны на далеких старинных холмах еще деревни. Простор, дай бог! Небо видно все полностью, от горизонта до горизонта, не то, что в городе.
