— Хорошо. — Родин встал, прошелся по кабинету. — Возьмем. А факты? Как ты его припрешь к стенке? Думаешь, он тебе сам все расскажет?
— Не выдержит, сломается. Куда ему деваться?
— В том-то и дело, что есть куда. Если он с таким хладнокровием отправил в лучший мир друга и девушку, которая, как мне кажется, была ему далеко не безразлична, — это сильный человек, и защищаться он будет до последнего. Это — его единственный выход.
— Два убийства, что ж он, машина…
— Подожди, — остановил приятеля Родин. — Дальше — Кошелева. Почему она не ответила на телеграмму Сопина? Почему не выехала к нему?
— Она просила предоставить ей отпуск за свой счет, но ей отказали.
— Отказали, значит. — Родин потер переносицу. — Как ты думаешь, имела она отношение к этому делу?
— Без сомнения, — возбужденно проговорил Климов. — И если мы не возьмем Швецова, то я за ее жизнь гроша ломаного не поставлю.
— Основания?
— Швецов не любит свидетелей.
Крыть было нечем. Родин безнадежно махнул рукой, но точку зрения не изменил.
— Я бы воздержался, — тихо, но достаточно твердо проговорил он.
Этот диалог происходил в кабинете полковника Скокова, по адресован был не ему, а Красину, который, стоя у окна, с интересом наблюдал за действиями вороны, нашедшей на соседней крыше огромный кусок черного хлеба. Убедившись, что добыча не по зубам, хозяйка мусорных свалок принялась осторожными, точно дозированными движениями подталкивать хлеб к краю крыши. Красин долго не мог понять — зачем. Но когда увидел воду, оставшуюся в желобе карниза после недавнего дождя, услышал победный крик птицы, наконец-то скатившей хлеб в эту воду, восторженно ахнул: «Ну и ну, а мы ее за дурочку держим!»
Диалог был адресован Красину не случайно. Несмотря на то что он был моложе Скокова, да и на иерархической лестнице их разделяло довольно внушительное пространство, решать и приказывать в данной ситуации мог только он, майор Красин: он возглавлял расследование и полностью отвечал за его результат. Но… полковник есть полковник. Поэтому Красин, несмотря на данную ему власть, в отношениях со Скоковым всегда был вежлив, предупредителен и тактичен: учитывая большой опыт полковника, никогда, как говорится, наперед батьки в пекло не лез.
— Значит, вы воздержались бы? — переспросил Красин, продолжая наблюдать за вороной.
— Воздержался бы, Виктор Андреевич, — сказал Родин. — Не могу я поверить в эту версию, не могу поверить, что Швецов мог так поступить. Не мо-гу! Понимаете?
— Понимаю.
— Давайте повременим, Не уйдет он от нас. Куда ему деваться? Дальше Советского Союза не убежит.
Климов хмуро молчал, а Родин, чувствуя, что Красин колеблется, еще жарче продолжал:
— Увидите: через недельку-другую что-нибудь да выясним. Терпение — наш козырь. Уж столько ждали…
Красин посмотрел на Скокова, но Семен Тимофеевич ушел от вопросительного взгляда — сделал вид, что до смерти занят собственными ногтями, а Красин понял, что полковник тоже на распутье и что право сделать очередной ход предоставлено ему. И задумался, снова обратив взор на крышу соседнего дома. Ворона с удовольствием поедала размокший в воде хлеб.
— Так как решим? — не выдержал Родин.
— За вас уже все ворона решила, — рассмеялся Красин и объяснил, что сделала с хлебом мудрая птица перед тем, как его склевать.
— Действительно мудрая, — улыбнулся Скоков, подойдя к окну. — Значит, подождем?
— Подождем. Против Швецова улик и впрямь нет. А без вещественных доказательств ни один мало-мальски соображающий прокурор санкцию на его арест не даст.
Родин ликовал. «Ну что ж, посмотрим, что ты за гусь, Владимир Петрович, — думал он, выйдя вместе с Климовым из кабинета, — посмотрим, крепки ли твои крылышки?» Из анкетных данных Родину удалось выяснить немногое, Швецов — из обеспеченной семьи. Отец — мастер-жокей международной категории, мать — учительница, преподает русский язык и литературу в школе. Есть сестренка. Учится в восьмом классе. С милицией никогда не сталкивался. Ни приводов, ни задержаний. После окончания училища работает в Мосэстраде. Год назад купил кооперативную однокомнатную квартиру. Очевидно, помогли родители. И все. Конечно, мало, но подумать уже есть над чем.
— Правильно сделал, — сказал Скоков, когда Родин и Климов вышли. — Сопин и Швецов в общем-то еще мальчишки, не могли они самостоятельно на такое дело пойти.
Красин кивнул, очевидно соглашаясь, толкнул дверь, но на пороге замешкался.
— Я назначил Кошелевой свидание.
— Вызвал на допрос?
— Скорее, это будет доверительный разговор.
— О чем?
— О пустяках.
— Например?
— С кем Сопин собирался в Прибалтику? Не было ли у него там друзей? В общем, придется изобразить недоумение по поводу его смерти — ведь парень неплохо плавал.
— Хорошо, — кивнул Скоков. — Только ради бога ничего лишнего, ни одного неосторожного вопроса — Кошелева должна быть в полной уверенности, что мы ее ни в чем не подозреваем.
— Не беспокойтесь. — Красин сердито сдвинул брови и вышел из кабинета.
…В дверь резко постучали. Красин выпрямился, крикнул: «Войдите» — и, сделав вид, что ужасно занят, снова уткнулся в бумаги. В кабинет решительно вошла высокая, стройная темноволосая женщина. На вид ей было лет двадцать пять, и по тому, как смело, почти вызывающе она держалась, Красин понял, что орешек ему попался крепкий.
— Здравствуйте, — сказала женщина. — Мне Красин нужен.
— Я — Красин, — с трудом оторвавшись от бумаг, сердито проговорил Виктор Андреевич.
— Я — Кошелева.
— Очень приятно. Садитесь, пожалуйста. Я через пару минут освобожусь.
Кошелева присела на краешек стула, с любопытством взглянула на вновь заскрипевшего пером Красина. Затем осмотрелась.
— С кем уехал в Ригу ваш друг Игорь? — неожиданно спросил Красин.
— Простите, кого вы имеете в виду?
— Сопина. Вы его хорошо знали?
— Не настолько, чтобы с уверенностью ответить на ваш вопрос.
— Ну, а все-таки?
— По-моему, один.
— Он писал вам?
— Прислал телеграмму. Вас, конечно, интересует текст.
— Если послание сугубо личное, можете не говорить.
— Послание сугубо личное, но я вам скажу, — отрезала Кошелева. — Он приглашал меня отдохнуть.
— А почему вы сразу с ним не поехали?
— Это мое личное дело.
— Личное так личное, — вздохнул Красин, придвинул к себе стопку бумаги, задумался. — Не говорил ли он вам, что собирается делать: снимать комнату или жить в гостинице?
— Это допрос? — вспыхнула Кошелева.
— Это беседа, — сказал Красин. — И прошу вас не нервничать. Я бы и не затрагивал этот вопрос, но… обстоятельства вынуждают. Мать Игоря, Любовь Александровна, требует вещи сына, те, что он брал с собой, память, говорит, а мы не знаем, где он останавливался, у кого комнату снимал. Любовь Александровна сказала, что с вами он дружил, и посоветовала обратиться к вам.
Кошелева закинула ногу на ногу.
— Чтобы вы меня не мучили бесполезными вопросами, поясню: Сопин для меня — никто. Простите, что я так резко…
— Да, о покойниках плохо не говорят, — согласился Красин. — На чем же все-таки зиждился ваш роман? Простите, дружба.
— Можно и роман, — уже без всякой обиды заметила Кошелева. — Односторонний роман. А сущность его такова. Он, кажется, действительно был в меня влюблен, а я… Ну, как вам сказать… В общем, у него всегда можно было достать билеты на кинофестиваль, на какую-нибудь заезжую знаменитость, на…
— Понятно, — кивнул Красин. — А в Прибалтике у него не было друзей, у кого бы он мог остановиться?
— Нет, не было, — подумав, ответила Кошелева. — В Тбилиси у него кто-то был, а в Риге — нет.
— Странно, — сказал Красин. — Не жил же он на пляже.
— В наше время все может быть.
Ни один мускул не дрогнул на лице Кошелевой, но Красин заметил, как она, отпустив ручку сумочки, осторожно провела ладонью по платью. «Трудно тебе врать, милая. Потеешь».
— Ну что ж, не буду вас задерживать, — проговорил Красин. — На большее, конечно, мы рассчитывали, но что делать… Спасибо и за это. Всего хорошего.
Он подписал ей пропуск и, когда она вышла, крепко задумался.
IV
Швецов пил вторую неделю, и конца этому, кажется, не предвиделось. Да он и не желал другого. Все надоело, опостылело, и, кроме тупого равнодушия к окружающим, он ничего не испытывал.
…Около двенадцати дня его разбудил телефонный звонок. Звонил Жорка Турянский, товарищ по работе.
— Старик! — заорал он, как только Швецов снял трубку. — Когда номер начнем готовить? Шеф кричит: выгоню к чертовой матери!
— А ты пошли его подальше.
— Не могу, старик, он мне зарплату платит. Два раза в месяц, а другим способом я деньги зарабатывать не умею.
