— С кем она была на пляже?
— С двумя ребятами, — спокойно ответил Брок.
— Как они выглядели?
— Впечатляюще. Первый — среднего роста, шатен, с прекрасно развитой мускулатурой. Второй — полная противоположность: не мужчина — складной стул, длинный, худой, выражение лица… Неприятное выражение лица.
— Кто их так хорошо запомнил?
— Вия Астынь, хирург, — Брок, подперев ладонью щеку, задумался, и Родин понял, что эта девушка произвела на его приятеля впечатление.
— Она тебе понравилась? — спросил он.
Витавший в облаках Брок резко выпрямился, с осуждением посмотрел на Родина.
— Ты не о том думаешь.
— Не понял.
— Не понял — объясню, Не мужчина — складной стул, длинный, худой, выражение лица неприятное — это точный портрет того парнишки, фотографию которого ты уже неделю таскаешь в своем боковом кармане.
Когда-то Родин занимался боксом и славился тем, что обладал великолепной реакцией. Он развил ее до совершенства, развил настолько, что ему практически была не страшна любая атака. За эти качества он удостоился многих, очень лестных для себя эпитетов — «король защиты», «парень, который умеет держать удар»… Но, видимо, реакция на удар — это одно, а реакция на слово — совершенно другое: прошло больше минуты, прежде чем Родин пришел в себя, тряхнул головой и проговорил:
— Ты в этом уверен?
— Не я — Вия Астынь. Я ей показал фотографию твоего парня… В общем, она не сомневается.
— Ну что ж… В таком случае я завтра смотаюсь в аэропорт, а ты… ты жди меня в управлении. Договорились? — спросил Родин, вставая.
— Договорились. Только ты сперва за стол заплати.
Родин улыбнулся, полез за бумажником.
— Теперь я понимаю, почему ты меня не в буфет, а именно в ресторан пригласил.
…Аэропорт напоминал потревоженный муравейник. Улетали и прилетали самолеты, суетились пассажиры, взад-вперед сновали носильщики. Родин с трудом разыскал начальника аэропорта, представился и коротко поведал о случившемся. Тот сильно разволновался, долго хватал ртом воздух, без конца повторял: «Да как же так! Не могу поверить!», а затем, наверное в течение получаса, пытался сообразить, что же из себя представляла Круминь. Знания его о подчиненных, как и у большинства руководителей, ограничивались анкетными данными.
— Устроилась она к нам на работу года три назад, сразу же после десятого класса. Поступила заочно учиться в Рижский институт инженеров Гражданской авиации. Нарушений нет, работает хорошо… Ну, что вам еще сказать… Приветливая, за ней многие ухаживают — она не замужем — народ у нас молодой, летчики… Но держится стоически, молодец.
— Чем увлекается, как проводит свободное время?
Начальник замялся.
— Вам, пожалуй, лучше с ее подругой поговорить, Рутой Берзинь. Я сейчас ее вызову. — И он быстро, чтоб Родин не передумал, нажал кнопку звонка.
Рута оказалась миловидной высокой девушкой, застенчивой и чуть грустной, Она, видимо, стеснялась своего роста. Родин предложил ей сесть и, когда разговорились, осторожно спросил:
— С ком встречалась Валда в последнее время?
Рута подняла на Родина свои большие темные, сразу ставшие тревожными, глаза.
— Это имеет значение?
— Да, — твердо ответил Родин. О случившемся он ей не сказал ни слова.
— С одним парнем. Не здешним. Я его совсем не знаю и сказать о нем что-либо определенное не могу.
— Вы его видели?
— Раза два. Он приезжал за ней.
— Вас что-нибудь удивило в его действиях, внешности?
— Удивительного в нем ничего нет, но… Можно сказать, что держится с достоинством, а по мне — претенциозен, играет кого-то, самолюбование этакое в нем. Внешне? Пожалуй, красив.
— Худощав?
— Да.
— Цвет волос?
— Шатен.
— Вы разговаривали с ним?
— Мы втроем обедали, Валда тогда не могла с ним поехать, и он пригласил и ее, и меня в ресторан.
— Интересным он вам показался собеседником?
Рута наклонила голову, вспоминая.
— Остроумный парень. Он просто напичкан сентенциями, и своими, и чужими. Деньги независимость, двадцатый век — век убитых чувств, все влюбленные обречены на одиночество… Он очень горевал по этому поводу. Смешно у него это выходило, по-щенячьи. По-моему, с Валдой у него серьезно… Воздержание, говорит, беременность ума, человечество сравнивал с ливерной колбасой, вывернутой наизнанку, в общем, в таком духе. Ничего, кое-что занятно.
Родин, слушая, кивал головой, одобрительно улыбался и благодарил бога, что ему попалась такая славная собеседница. Из некоторых, как, например, из их начальника, клещами по слову приходится вытягивать.
— А как Валда относилась к нему?
— Почему относилась? — поправила Рута. — Она и сейчас к нему хорошо относится. С ней такое редко бывает.
— Он не говорил, кем работает?
— На эстраде. Акробат или гимнаст… Что-то в этом роде. Окончил цирковое училище.
— Хорошая профессия… — Родин чуть не сказал: для грабителя, но вовремя сдержался.
— Не знаю, — проговорила Рута. — Мне не нравится. Я ему об этом сказала.
— И что же он вам ответил? — полюбопытствовал Родин.
— Сказал, что непременно поменяет.
— Сговорчивый парень… Как его зовут?
— Володя.
— Володя, значит. — Родин задумался. — А фамилия?
— Не знаю.
— Больше ничего не вспомните?
— Нет, вроде все, — нахмурив брови, сказала Рута.
— Вы сидели рядом с ним и, наверное, хорошо рассмотрели его лицо…
— Над правой бровью, почти у виска — небольшой шрам. И потом глаза у него шальные. Беспокойные. — Рута поправила прическу. — А теперь объясните мне, пожалуйста, все, не утаивая. Сразу — лучше.
Родин рассказал. Рута долгое время сидела неподвижно, закусив губу, крепко сжав в кулаки тонкие нервные пальцы. И это было странно. То, что могло вылиться в слезы, в крик, оставалось в ней. Такие переживания особенно мучительны. Родин не стал тратить слов, зная, что это бесполезно. Он просто вывел девушку на улицу, посадил в машину и отвез домой, где сдал на попечение обеспокоенной матери, посоветовав крепкий чай, снотворное и поменьше вопросов.
Родин долго плутал по закоулкам старой Риги, пока не отыскал дом Круминей. Дом был обветшалый, потрескавшийся, давно требовал ремонта. Родин позвонил, но дверь оказалась незапертой, и он, толкнув ее, вошел. Приход его оказался некстати — дома уже знали о случившемся, но Родину все же удалось поговорить с братом Валды Имантом, учеником девятого класса. Мальчишка хоть и был убит известием, но, узнав, что Родин — инспектор уголовного розыска, проявил природное любопытство и с готовностью ответил на все интересующие его вопросы. Затем проводил в комнату Валды. Комната была небольшая, но уютная. В ней не было ничего лишнего, но необходимое было расставлено так, что, казалось, есть все, даже с излишком. И все было на месте, начиная от платяного шкафа и кончай большой, по-видимому, вырезанной из какого-то журнала, любовно вставленной в простую рамку черного цвета фотографией Экзюпери.
— Имант, ты знал ее друзей? — спросил Родин.
— Конечно.
— И Володю?
Имант задумался.
— Может, Вольдемар? Вольдемар Каминский?
— Он русский?
— Латыш.
Родин покачал головой.
— А дневник она не вела? Знаешь, некоторые имеют такую привычку, — сказал он смущенно.
Имант молча вытащил из среднего ящика стола альбом с фотографиями и дневник. Но и здесь Родина постигла неудача. Последняя запись гласила: «Итак, школа позади! Что нас ждет за ее порогом? Дорог много, но надо выбрать одну». Кончилась мысль твердо и по-мужски: «Не надо отчаиваться, надо помнить слова Сиднея: «Или найду дорогу, или проложу ее сам».
Родин сидел, склонив голову, накручивая на палец колечки волос, и думал о том, как глупо и жестоко оборвалась жизнь этой девчонки. Столько задумано — планы, замыслы, мечты… И все — в дым, вдребезги, как фарфоровую чашку об пол!
Из дома Круминей Родин вышел в самом грустном расположении духа. У него стучало в висках и слегка покалывало затылок. Он прошелся по набережной, вдыхая горькие, еле уловимые запахи водорослей, нагретого за день камня, солярки. Все и везде смеялись, шутили. И он улыбался, но не со всеми вместе, а как бы отдельно. В гостиницу он пришел усталый и, едва успев раздеться, уснул.
В восемь утра Родина разбудил телефонный звонок. Звонил Брок.
— Доброе утро, — сказал он. — Одевайся. Я за тобой выслал машину.
— Что случилось? — предчувствуя недоброе, спросил Родин.
Еще один утопленник.
— Кто? — Он моментально вскочил.
— Парнишка, которого ты разыскивал. — Брок помолчал и, так как Родин ничего не ответил, повесил трубку.
— Вот здесь. — Брок поддел ногой камешек. — Вот здесь его и нашли.
