ней, не убывая?
Пабло:
Заговорила! Пики – крести!
Обалдеть, не встать! Как звать тебя, краса?
Какое имя выдано созданью при творенье?
Давай я посмотрю на правое крыло,
с момента перевязки три часа
прошло.
Все, как одно мгновенье,
пролетели. Как будто времени в природе больше нет.
О, дорогая, нам не повезло!
Крыло-то просто так. Уж ни на чём не держится.
Вот я его тяну, и вот оно отпало.
Повернись на свет,
мне плохо видно.
Адель:
Теперь под ним всё чешется.
Нет,
не достать рукой, но боль пропала.
Пабло:
Вот видишь, не обидно.
Лишь отдала полёт, как появилась речь.
Зовут то как? Как обращаются к тебе в молчанье?
Адель:
Дай поразмыслить. Есть что на плечи
мне набросить? Чуток знобит.
Мне говорили – грациозна, и полёт мой лёгок.
(Ах да, полёт теперь у вас – походка
без изменения орбит).
Тут весит всё. Так, строго
говоря, лишь бег есть быстрое движенье.
Но не сегодня. Пока ещё постель.
Пока привыкнуть надо. Ноет шея.
А звать? Зови меня Адель.
Да, вроде бы находка.
Мой здешний слух не режет это имя.
С него земную жизнь свою начну.
Пабло:
Но как же ты общаешься с другими?
Адель:
Мы ангелы, нам фразы ни к чему.
Какая мерзость: мысль оформить в звуки.
Прямую связь отдать в обмен на слово?
Как точность можно поменять на муки
объяснений? Не лучше ль промолчать,
чем быть непонятым в процессе разговора?
Пабло:
Боль кончилась? Иль мне позвать врача?
Ах да, врачи не ходят по домам в моём столетье.
Адель:
Не надо доктора. Взгляни на левое крыло,
перо упало. Третье
уже с момента переноса в дом.
Пабло:
Гляжу. У основания всё снесло,
здесь под крылом,
как рваный шрам. Болит?
Адель:
Скорее жжёт, но так вполне терпимо.
Залей водой. Потом пусть сохнет. Всё – пустяк.
Здесь эти крылья так ранимы.
Они перо и кожа плюс костяк.
Там где была я – крылья мнимы.
Подумаю, и вот оно, крыло —
перемещенье просто: мысль о цели,
и цель достигнута. Прикрой стекло —
свет фонаря так ярок на постели.
Пабло:
Задернуть штору. Она же так ослабла!
Пускай поспит. Как сложен мир. Кому бы рассказать,
так не поверят.
Адель:
Как звать
тебя, спаситель?
Пабло:
Адель:
Проверь, что ты закрыл все двери.
Я буду спать.
V.
Бард:
Плита полупрозрачного металла перегораживает келью.
На ней набросанные горкой свитки.
Пред ними Загадор, в растерянности, рядом с Исабелью.
Он хмурится, она с улыбкой
разглядывает жёлтую от старости трубу
пергамента, и верх, и низ
раскручивая сразу.
Трубу, теперь растянутую в плоский лист,
она придерживает но́гтем над собой в пространстве.
Расправленная секция ползёт, не быстро
(ведь древний свиток тот не стойкий)
краями крутится, как в танце,
а серединою висит на месте, и там бегут
неторопливо друг за другом строки,
так что пергамент, их несущий, не заметен глазу.
Тут Загадор себя вдруг хлопает по лбу.
Загадор:
Невозможно!
В этих старых рулонах что-либо найти невозможно!
Ну когда они всё оцифруют, уже ли так сложно?
Исабель:
Не шуми! Посмотри, я нашла кое-что.
Дата сму́тна, но событье похоже на наше.
Подожди, вот я свиток разглажу
и тебе покажу.
Бард:
Исабель раздвигает руки,
останавливая движение свитка.
Отступает на шаг, чтобы лучше на буквы
ложился свет.
В воздухе проступает, медленно яснея,
фрагмент
изображения и текст, почти что слитно
подписанный к рисунку. Картинка
вспыхивает, но потом тускнеет,
в остатке виден контур, как отпечатка след.
Исабель:
Вот плато. На нём странное здание.
Но это не важно.
А важно на фронтоне название.
В переводе оно означает «жильё осуждённых».
И сказано дальше:
«тут души проявлены телом
в одном измеренье.
Это жизнь их последняя, без воскресенья.
Конец наказания тёмных.»
Загадор:
Судебное дело
про это должно быть в архивах. Отлученье от света —
я слыхал от таком, от кого – не упомню.
Посмотри на картинку – это что за планета?
Исабель:
Да ты прав, не Земля. Это где-то
ещё во вселенной бездонной. Но вернёмся к идее,
что давно существует
возможность перехода души напрямую,
целиком, без созданья себе двойника на планете.
И старейшие этим
секретом владеют.
Загадор:
Я ревную
к их власти и знаньям. Но постой. Среди свитков вот этих
я видел фрагмент о потере бессмертья.
Дай найду.
Где ж он был? Белый свиток, где то ближе к концу, вроде тут
Бард:
Загадор поднимает трубу
из немного побеленной ткани,
на которой наклеен пергамент
и, порывшись, находит фрагмент, оглашая его на лету:
Загадор:
«Наблюдатели врут,
нет бессмертия, если связь между душами
вдруг разрушена.
На сфиротах вторую уже не найдут».
Исабель:
