мишки сдвинут.
Что ж, казак, шелом надвинет
и отправится в путь:
— Надо б только отдохнуть!
— В Саратове и погуляем,
я многих вдовушек там знаю…
* * *
Посадил старичка на коня Добрыня
и в славен град торговый двинул.
Шли, однако, неспешно:
озёра мелкою плешью,
леса небольшими коврами,
бурные реки лишь ручейками
под копытами Сивки казались.
Вот так до Саратова и добрались,
там шумна ярмарка гудит!
Народ сыт, пьян и не побит
столичными солдатами
Да бравыми ребятами
медведи пляшут на цепи.
Добрыня в ус: «Чёрт побери!»
Взбеленился богатырь,
цепи порвал и говорит:
— Да как же вы так можете
с медведями прохожими?
Медведь, он должен жить в лесу.
Я вас, собратья, не пойму!
А косолапые лапами замахали:
— Мы цепи сами бы содрали,
но вот что-то от вина
разболелась голова!
— Эх, мужички патлатые
споили мишек! Вы ж, мохнатые,
идите в бор отсыпаться,
а мы по вдовам, разбираться…
Устыдились мужички саратовские,
головушки в плечи спрятали
да выкатили бочку с медком:
— Если мало, ещё припрём!
Поплелись мишки в бор отдыхать,
сладкий медок подъедать
А герои наши
по вдовушкам горемычным
(те к весёлым застольям привычны).
Ах, веселье не заселье,
нагулялись, честь бы знать.
Через год-другой
устал Добрыня отдыхать;
свистнул он старичка,
но тот пропал куда-то.
Поплёлся богатырь один к мохнатым,
просить о помощи свернуть гору.
— Нам работёнка эта по нутру! —
медведи закивали головами
и маленькими шажками
за Добрынюшкой в путь отправились.
А Горынычу сие не понравилось:
он следил за былинным с небес,
и в советчиках у него Бес.
Бес шепнул:
— Помогу тебе, змей,
ты сперва косолапых убей!
— Да как же я их сгублю?
Богатырь мне отрубит башку.
— А ты дождись-ка их привала:
как толстопятые отвалят
за морошкой в кусты,
там ты их и спали!
* * *
Вот мишки с Добрыней идут,
безобразно колядки ревут
да прошлую жизнь поминают.
Богатырь в отместку байки бает.
Сивка в нос бурчит: «Надоели,
лучше б народную спели!»
Наконец устали в дороге,
надо бы поесть, поспать немного.
Лошадь щиплет мураву.
Былинный крячет,
уток подстрелил, наестся, значит.
Медведи в овраг ушли
за морошкой.
И пока Никитич работает ложкой,
а косолапые ягоду рвут,
Горыныча крылья несут
на медведей прямо.
Но учуял конь наш упрямый
дух силы нечистой,
тормошит хозяина:
— Быстро
хватай меч булатен и к друже,
ты срочно им нужен!
— Что случилось?
— Горыныч летит.
— Ах ты, глист-паразит! —
богатырь ругается,
на Сивку родную взбирается
и к оврагу скачет.
Меч булатен пляшет
в руках аршинных:
зло секи, былинный!
На ветке проснулся ворон.
На змея летит наш воин
и с размаху все головы рубит:
кто зло погубит,
тот вечным станет!
Былинный знает.
Мишки спасителя хвалят,
сок из морошки давят,
угощают им Добрыню,
говорят: «Напиток винный!»
Сивка от шуток медвежьих устала,
к поляночке сочной припала,
и фыркнула: «Ух надоели,
шли б они за ёлки да ели!»
Ну, денька три отдохнули и в путь.
Скалу надо скорее свернуть,
там Забава Путятична плачет,
кольцо обручальное прячет,
мужа милого вспоминает,
дитятко ждёт.
От кого? Да чёрт его знает!
Вот и гора Сорочинская,
слышно как стонет дивчинка.
Мишки косолапые,
отодвинув лапами
скалу толстую, увесистую,
дух чуть не повесили
на ближайшие ёлки, ели.
Но вернули дух (успели)
да сказали строго:
— Поживём ещё немного! —
и пошли в Саратов плясом.
— Тьфу на этих свистоплясов! —
матюкнулся вслед Добрыня
и полез в пещеру. Вынул
он оттуда Забаву,
посадил на коня и вдарил
с ней до самой Москвы.
Тише, Сивка, не гони!
* * *
Что же было дальше…
Николай рыдал, как мальчик:
царский трон трещал по швам —
мир наследника ждал.
Кого родит царица?
Гадали даже птицы:
«Змея, лебедя, дитя?»
Эту правду знаю я,
скажу в следующей сказке,
«Богатырь Бова» — вот подсказка.
Ай, люли, люли, люли
зачем, медведи, вы пошли
туда, куда вас тянет?
Мужики обманут,
напоят и повяжут,
играть да петь обяжут.
Ой, люли, люли, люли,
кому б мы бошки не снесли,
а за морем всё худо,
ходят там верблюды
с огроменным горбом.
Вот с таким и мы помрём!
Богатырь Бова и будущее неведомое
Вот те сказки новой начало.
Забава Путятична заскучала
и родила богатыря,
легко рожала, часа два,
а как встала с постели,
так пила да ела
и кормила грудью.
Ох, былинным будет!
— И откуда ж такой взялся? —
муж Николай любовался. —
Я, дык, роду царского.
А ты, вроде, барского.
— Я, мой милый, княжновична,
а у тебя, родимый, нету совести!
Ведь дядя мой, князь Володимир,
богатырям отец родимый!
— Как это? — лоб вытер Николай. —
Врёшь ты всё! Ну-ка давай
назовём дитятку Бова.
— С именем таким я не знакома.
Давай уж Вовой наречём, оно роднее.
— Нет, будет Бова! — царь всё злее.
Ох и долго они пререкались,
но имя Бова всё ж осталось,
на то царский был издан указ:
«Королевич Бова родился, не сглазь!»
— Ай, королевич Бова
взглядом незнакомым
на всё на свете смотрит
да пелёнки портит! —
пели мамки, няньки
и качали ляльку.
А Путятична, как повелось, летала,
ей вослед молва бежала:
«Ой, долетаешься, девка!»
Царь махал ей с крыши древком,
на котором вышито было:
«Вернись, жена, ты сына забыла!»
И Забава всегда возвращалась,
в платье царское наряжалась,
да шла к сыну и мужу.
А что делать-то? Нужно!
Вот так года и катились:
крестьяне в полях матерились,
люди, как мухи, мёрли.
Татары с востока пёрли,
с юга тюрки катились.
А мы выросли и влюбились
в нашу (не нашу) Настасью:
сынок свадебку просит, здрасьте!
Ну, к свадебкам
привыкать нам нечего,
вот и Настасья венчана
на королевиче Бове.
Народилось дитятко вскоре.
И жизнь начала налаживаться:
с богатырешкой Бовой отваживался
драться лишь самый смелый,
да и то, напрасно он это делал.
Потому как слухи ходили:
мол, Добрыня или Чурило
у принца в батюшках ходит.
Но кто слухи такие разносит,
тот без башки оставался.
Королевич на это смеялся
и отца обнимал покрепче,
а как станет обоим полегче,
так айда в шахматы биться!
Шут дворцовый тогда веселится,
кукарекает да кудахчет,
Забава Путятична плачет,
Настасья крестом вышивает,
а нянька младенца качает.
Вот такая идиллия в царстве.
Но сказывать буду, что дальше
в
