- Повелеваю: выйди, — повторил Иисус.
И бес, незримый для глаза, покинул это измученное тело. Человек бессильно сел на землю, его взгляд прояснился, на губах затеплилась улыбка.
- Иди домой, — ласково велел ему Иисус. — Твои родные ждут тебя.
Бес нашел трещину в это душе, самой по себе не злой и ничем не дурной, нашел трещину какой-то ранки, обиды жизненной, и вполз. Лукавый часто ловит тех, кого надломило горе. А к другим находит лазейку через тщеславие или богатство.
- Береги впредь душу свою, — напутствовал Иисус. — И всем урок.
Остановились отдохнуть.
- Учитель, даруй мне большую силу, как у тебя самого, — ревностно попросил Симон, нареченный в крещении Петром.
- Бог всем вам, двенадцати, дал равную силу исцелять плоть и душу, изгонять бесов. Прочее зависит от вас самих.
Филипп весь день был тайно радостен. Он получил известие из Вифсаиды, от жены своей, что несколько дней тому она родила вторую дочку, здоровенькую и крепкую, как и их первенец, солнечная веселая Лия, которой шел четвертый год.
- Скажи, учитель, плотская, земная любовь — грех? Я люблю Бога, но не могу оставить жену и дочерей, и я хочу еще одно дитя, сына, и моя супруга ожидает меня, я не могу покинуть ее даже ради божественного подвига.
- Плотская любовь? Не понимаю, о чем говоришь. Любовь всегда — Дух, и она чиста, Духом плоть очищается. Нет греха в том, чтобы любить и рождать детей. А если сама плотская страсть, то она не любовь, а просто гон, какой бывает у всякой твари, у вепря и у волчицы. Любовь — свята… Постарайтесь не уродовать Ее лика.
Незадолго до Пасхи, на новолунье, большое горе постигло братьев Иакова и Иоанна, темно и молчаливо стало в их доме. Отец умер во сне, тихо. Братья готовились к погребению.
Зеведей лежал на широкой лавке, точнее, тело его, из которого ушла жизнь неведомым и страшным образом, и плоть эта, предназначенная похоронам, была неузнаваемой, какою-то странно маленькой и легкой, брошенной, как снятая одежда.
- Зачем твой Бог допустил смерть? — горестно крикнул Иаков, когда Иисус вошел в их скорбную горницу.
- Оставь мертвым погребать мертвецов. Неужели веришь, что со смертью тела кончается жизнь? Твой отец жив у Бога. Не плачь.
- Трудно расставаться, — прохрипел Иоанн.
- Я знаю. Очень больно. Но так надо. От большого горя один шаг до неверья и озлобления. Прошу вас, будьте сильнее, не пускайте в свою душу злобы. Все живы у Бога. Тебя благословляю, Зеведей, мир и покой твоей душе.
- Есть люди, что приходят к Господу через беду, — заговорил ученик по имени Фаддей. Он призван был последним из двенадцати; все, впрочем, знали его судьбу. — До тридцати лет я не знал Бога, не знал веры. Не воинствовал, как фарисеи, а просто некому было меня научить. Старался во всем быть лучше прочих. Моя гнедая лошадь сбросила меня, я сильно разбился. Когда понял, что на земле, у людей, нет силы, способной восстановить мое тело, тогда увидел Бога. Не знаю, как сказать вернее, может быть, не увидел — почувствовал. Это несчастье мне глаза открыло. Молился как умел, от сердца. Принял крещение. Вот, Божьей силой к Иисусу пришел на своих ногах, невредимый. И думаю, что мне открыто больше, чем другим, кто не через страдание пришел.
- И теперь ты будешь кричать об этом на каждом углу, — досадливо сказал Варфоломей.
- Многих людей именно горе приведет к Господу, — заметил Иисус. — И знайте, что Отец небесный никому не откажет в помощи. Ибо всё для Него возможно.
- Лишь бы о благодарности люди не забывали, — продолжал Варфоломей. — Не забыли через год обо всем, что с ними случилось, и не перестали жить по совести. Таких забывчивых тоже немало будет.
В Иоанновом доме свечи горели до зари, одолевая тьму, накрывшую весь мир. Какая сила приковала душу его к белому пергаменту, и даровано ему было трудное право словами высказать небо. Не сам писал, Бог водил его слабой рукой. Одолевала усталость, тогда Иоанн поднимался и видел звезды, ломящиеся в окно, и видел почти как открытые врата неба. На много тысяч жителей Земли один рождается наделенный голосом, с которым сам не может сладить, ибо это голос Бога говорит в нем. Тени страха прятались в углах комнаты и зло скалились оттуда, но они были бессильны перед мощью Слова. Такого слова, которое может убить, может воскресить, которого не сожжет огонь и не сотрет время. Предтечей всех поэтов на Земле был Иоанн, нареченный Богословом. Ложилась с болью и надеждой истина на белый свиток, и прозревала тьма.
Двенадцать человек были в лодке посреди взбесившегося, ставшего вдруг чужим и враждебным моря, на веслах плотник Иаков и Фаддей. Черные волны мощной тяжестью ложились на весла, у гребцов ныли руки, а хрупкая лодчонка то вздымалась на чудовищном гребне, то падала в пропасть.
- Не доплыть нам до берега.
- Дай я, я покрепче тебя, — Варфоломей потеснил Фаддея у весла.
Все до рези в глазах вглядывались в мглу перед собою, но видели только волны и низкое небо, до берега было много верст, ни огонька не видно.
- Сгинем, — крикнул Иуда Искариот с какою-то дикой радостью, нервно дрожа.
Вначале показалось — сгусток белого тумана, морской мираж, знакомый рыбакам; но через миг разглядели человека в светлой одежде, идущего к челну через море, и волны, как ручные птицы, затихали у его ног. Там, где шел он, шторм успокаивался, и ступал он точно по гладкой дороге, выстланной лунным серебром.
- Господи, — крикнул Симон Петр, ревущая буря подхватила его голос. — Если это вправду Ты, вели мне идти к тебе.
Выкарабкавшись из лодки, Петр шагнул в черный зев моря. Он легко сделал несколько шагов по упругой, пружинящей глади. «Как это возможно?» — уколола его разум коварная мысль. И вскрикнуть не успел, как соленая клокочущая вода затянула его.
- Держись, — Иисус протягивал ему руку. Вдвоем дошли они до лодки, словно посуху. Петр быстро замерз в мокрой одежде, его била дрожь.
- Твоя сила — в твоей вере, — промолвил Иисус. — Запомни, так буде всегда. Пока веришь — спасешься, хотя бы все вокруг полагали спасение невозможным. Не оскорбляй Отца Небесного неверием, отчаянием. Едва подпускаешь к себе сомнение — гибнешь. Отдохните, оставьте, — сказал он уже гребцам, — теперь я и Андрей сядем на весла.
Гребли они оба уверенно и сильно, и море, точно большой добрый зверь, соленым шероховатым языком лизало им руки.
Скоро впереди показались огни Капернаума. Города, где их родные не спали, тревожились и ожидали их возвращенья, и несколько из тех огней, видных издалека, принадлежали добрым ждущим окнам. Как тяжко в жизни без таких огней.
4
Краснокаменный храм роптал, как растревоженное гнездо диких пчел.
У самого входа, зазывая и выкрикивая, торговали холстами, книгами, заморскими сластями. Здесь золото и серебро сбиралось в прочные ларцы. Предполагалось, что некоторая часть выторга пойдет на нужды храма.
Два месяца тому назад на этих широких каменных ступенях сидел городской сборщик податей. Левий Матфей привык всё в жизни измерять деньгами, потому лишь, что не знал другой удобной и достоверной мерки; он привык, что всякий поступок, всякий труд и в конечном итоге каждая судьба человеческая имеет некую цену. «Я скопил немного, хоть и никого не грабил и был честен», — признался он, когда Иисус спросил о его жизни и деяниях; «я в меру сил и возможностей помогаю нищим, жертвую на храм».
- Ты оценил свой путь жизни по весу золота, — с горечью сказал ему тогда Иисус. — Как убого. На небо ничего не возьмешь с собою, кроме души, нагой и мудрой…
- Я видел, как озлобляет нищета, — ответил Левий. — Уж лучше что-нибудь иметь за душою.
- Озлобляет, — согласился Иисус. — Скоро не будет ни нищего, ни богатого, ни золота, ни голода.
Матфей, уходя, бросил серебро у порога храма. Ушлый торговец с рябым лицом поднял, радуясь дешевому подарку судьбы.
Сейчас, войдя, Матфей застал в доме Божьем сутолоку и крик. Кричали, вырвавшись из разбитых клеток, легкокрылые голуби и пестрые куры, тучей клубились в воздухе перья. Три опрокинутых тяжелых стола перегородили вход. Бились ларцы и раскатывались фальшивыми слезинками монеты.
- Сделали из дома Божьего посмешище. Прочь отсюда, прочь!
Высокий юноша полосовал веревочным бичом всех, кто попадал под руку, кнут свистел и хлопал по воздуху, рассекая людскую брань и громкое клохтанье перепуганных птиц. У Иисуса бился нерв на щеке. Он не замечал, что поранил нечаянно руку осколком разбитого кувшина и яркая кровь цедилась на загаженный пол. Двое солдат стражи попытались скрутить мятежника, но он легко вывернулся из их рук.
- Прочь отсюда вы все!
Купцы, как лисицы, покидали храм, оглядываясь, оскользаясь на черепках и грошах.
На лице юноши трепетал, дергался, плясал нерв, неподвластный ему.
