В процессе переиздания стихотворение подвергалось правке. Вариант «В душном воздуха молчанье» — только в Совр. 1836 г.; в остальных — другой вариант: «В душном воздухе молчанье...», что делает образ более неясным, как бы отчужденным от природы: чье-то молчанье в воздухе. В поэтической системе Тютчева повторяются и слово «молчанье» и самый образ молчащей природы и человека, погруженного в молчание («Silentium!», «Но твой, природа, мир о днях былых молчит...» — «Через Ливонские я проезжал поля...», «Есть некий час в ночи всемирного молчанья...» — «Видение», «Кто без тоски внимал из нас, / Среди всемирного молчанья...» — «Бессонница», «Затих повсюду шум и гам, / И воцарилося молчанье...» — «Еще шумел веселый день...» и т. д.). 4-я строка в изданиях XIX в. — «Звонче голос стрекозы», но в изд. Чулков I — вариант по автографу («Резче голос стрекозы»), в Лирике I — «Звонче голос стрекозы», в Изд. 1987 г. — «Резче». 5-я строка в пушкинском Совр.— «Чу! за белой, дымной тучей»; в других указанных изданиях XIX в. — «Чу! за белой, душной тучей», но в Изд. 1900 — «за дымной», в Изд. Маркса — «душной», в Лирике I — «дымной». 6-я строка в пушкинском Совр. — «Глухо прокатился гром», но в следующих изд. XIX в.— «Прокатился глухо гром», однако в Изд. 1900 — вариант автографа («Глухо прокатился гром»), в дальнейшем — так же. 8-я строка в изд. XIX в. — «Жизни некий преизбыток», но в Изд. 1900 — «Некий жизни преизбыток» (вариант автографа), так и в изд. Чулков I и в Изд. 1987, но в Лирике I — «Жизни некий преизбыток». Варианты автографа самобытны, но варианты пушкинского Совр. художественнее и в то же время ближе к автографу, нежели другие издания.
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
Н.А. Некрасов увидел в этом стихотворении «смешанное содержание», как и в других — «Через ливонские я проезжал поля», «О чем ты воешь, ветр ночной», «Душа хотела б быть звездой», «Так здесь-то суждено нам было...» (Некрасов. С. 218). Он обобщил свое мнение о них: «Во всех этих стихотворениях есть или удачная мысль, или чувство, или картина, и все они выражены поэтически, как умеют выражаться только люди даровитые» (с. 220). В.Я. Брюсов (см. Изд. Маркса. С. XLIV) считал стихотворение образцом тютчевского проведения полной параллели между явлениями природы и состояниями души: «В стихах Тютчева граница между тем и другим как бы стирается, исчезает, одно неприметно переходит в другое. Нигде не сказалось это так ясно, как в стихотворении «В душном воздухе молчанье», где предчувствие грозы, томление природы, насыщенной электричеством, так странно гармонирует с непонятным волнением девы, у которой «мутнится и тоскует» «влажный блеск очей». Брюсов находит подобное использование приема в стих. «Слезы людские, о, слезы людские», «Дума за думой, волна за волной...» и менее тонко, более резко проведена параллель, с его точки зрения, в стихотворении «Фонтан». Близкую мысль высказывает и С.Л. Франк. Философ процитировал фрагмент последней строфы для доказательства идеи «космизации души», увиденной поэтом: «Страстное томление девушки есть рождающееся в ней сгущение атмосферы перед грозой, и слезы, выступившие на ее ресницы — «капли дождевые зачинающей грозы» (Франк. С. 10. См. также коммент. к стих. «Не то, что мните вы, природа...». С. 448).
Развивая мысли Брюсова и Франка, следует отметить, что проведение параллели между природой и человеком, замеченный поэтом процесс «космизации души» осуществляется при создании женского образа, что придает особый оттенок поэтической и философской мысли поэта. По этой линии стихотворение включается в ряд таких, как «Cache-cache», «Сей день, я помню, для меня...», «Двум сестрам», «Весенние воды», «Осенний вечер», «Что ты клонишь над водами...», «Я помню время золотое...»; в них женский, девичий образ сливается как бы с самой природой, несет в себе свойства то раннего утра, то весны, то кроткой осени, и поэт навевает мысль о женственной первооснове мира, то, что увидел в стихах Тютчева А.А. Блок. В дневниковых записях 1902 г. он цитировал фрагменты этого стихотворения (17-ю и 18-ю строки и 6-ю строфу целиком), говоря об особом компоненте поэзии Тютчева — «женской душе» его стихов. В связи с цитируемым стихотворением он заметил: «Вот она, опять страстная, но уже всюду царящая, — она объемлет и деву и природу» (Блок. Т. 7. С. 33).
«ЧТО ТЫ КЛОНИШЬ НАД ВОДАМИ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 20. Л. 2.
Первая публикация — Совр. 1836. Т. IV. С. 34 под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под номером XVII, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 5–6; Изд. 1854. С. 7; Изд. 1868. С. 10; Изд. СПб., 1886. С. 102; Изд. 1900. С. 102.
Печатается по автографу.
Записано в автографе под цифрой 2; под цифрой 1 — «В душном воздуха молчанье...» (см. коммент. С. 401). Характерная особенность синтаксического оформления текста — частое использование многоточий; 2-я строка заканчивается восклицательным знаком и дополнительной точкой, как бы незавершенным многоточием; 5-я — вопросительным знаком и многоточием (четырьмя точками), 7-я — многоточием (здесь снова четыре точки), 10-я — многоточием (пятью точками). Это обилие точек в конце строк могло ассоциироваться в поэтическом сознании автора с бегущей струей, движением поэтической эмоции; это и знак недосказанности, широкого внетекста, простора для читательского воображения. В написании стихотворения заметно стремление начинать с прописной буквы слова «Макушку», «Струю», «Струей», «Солнце», «Смеется». Прописные буквы в словах, обозначивших главных персонажей сценки, намекают на аллегорический подтекст образов (мотив девичьей обиды), создают мифологическую подоснову картинки.
В списке Муран. альбома (с. 6) многоточия не воспроизведены, в конце 2-й строки — запятая, в 5-й — только вопросительный знак, в 7-й — запятая, в 10-й — точка. Прописных букв нет.
История публикаций свидетельствует о стремлении приблизиться к автографу в передаче знаков препинания, отражающих движение тютчевского поэтического чувства. Ближе всего к автографу в этом отношении Лирика I.
Датируется, как и стих. «В душном воздуха молчанье...», 1830-ми гг.
Н.А. Некрасов отмечал: «Ничего не прибавляем в похвалу этому стихотворению. Заметим только одно, что, несмотря на всю разность содержания, оно напомнило нам стихотворение Лермонтова «Белеет парус одинокий», которому оно, по нашему мнению, нисколько не уступает по своему достоинству» (Некрасов. С. 208). Он обратил внимание на чувство неудовлетворенности, стремление к чему-то, поиск, связанный с образом движущейся воды. Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквами «К. Т.» (Красота. Тютчев) (ТЕ. С. 145).
«ВЕЧЕР МГЛИСТЫЙ И НЕНАСТНЫЙ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 20. Л. 2 об.
Первая публикация — Совр. 1836. Т. IV. С. 35, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под № XVIII и подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 25–26; Изд. 1854. С. 50; Изд. 1868. С. 57; Изд. СПб., 1886. С. 72; Изд. 1900. С. 109.
Печатается по автографу.
Входит в «цикл», пронумерованный поэтом (см. коммент. к стих. «В душном воздуха молчанье...». С. 401), под номером 3. В синтаксическом оформлении особенность, характерная для Тютчева, — повтор многоточий в конце строк (1, 2, 8-й). С прописной буквы написаны слова «Жаворонка», «Глас», «Утра», «Смех». В оформлении заметны оттенки тютчевской эстетической эмоции. Многоточия — это паузы, остановки-прислушивания, это бессловесная тишина, позволяющая уловить странности в природе, в ее звуках. В то же время многоточия в конце строк — обычный для Тютчева эффект недоговоренности, недовыраженности душевного потрясения. Прописные буквы в некоторых существительных намекают на символико-аллегорический подтекст зарисовки — как бы увеличение смысла происходящего, его, может быть, мифологической природы.
В списке Муран. альбома (с. 79) изменен характерный синтаксис: многоточия отсутствуют, в конце 2, 4, 6-й строк — вопросительный знак, в конце — восклицание. В названных выше словах прописные буквы заменены на строчные.
Датируется 1830-ми гг.; послано Тютчевым И.С. Гагарину в начале мая 1836 г.
Различия в печатном оформлении: во второй строке «Чу,» — в первых трех изданиях, но в последующих другой вариант — «Чу!». 4-я строка заканчивается запятой в Изд. 1854, но вопросительным знаком в первом издании, в Изд. 1868, Изд. СПб., 1886, Изд. 1900. Как правило, стихотворение не разделено на строфы, но в Изд. СПб., 1886 это проделано. В современных изданиях деления на строфы нет, тютчевские многоточия сохраняются.
