Эдуард Вениаминович Лимонов известен как прозаик, социальный философ, политик. Но начинал Лимонов как поэт. Именно так он представлял себя в самом знаменитом своём романе «Это я, Эдичка»: «Я — русский поэт».
О поэзии Лимонова оставили самые высокие отзывы такие специалисты, как Александр Жолковский и Иосиф Бродский. Поэтический голос Лимонова уникален, а вклад в историю национальной и мировой словесности ещё будет осмысливаться.
Вернувшийся к сочинению стихов в последние два десятилетия своей жизни, Лимонов оставил огромное поэтическое наследие. До сих пор даже не предпринимались попытки собрать и классифицировать его. Помимо прижизненных книг здесь собраны неподцензурные самиздатовские сборники, стихотворения из отдельных рукописей и машинописей, прочие плоды архивных разысканий, начатых ещё при жизни Лимонова и законченных только сейчас.
Более двухсот образцов малой и крупной поэтической формы будет опубликовано в составе данного собрания впервые.
Читателю предстоит уникальная возможность уже после ухода автора ознакомиться с неизвестными сочинениями безусловного классика.
Собрание сопровождено полновесными культурологическими комментариями.
Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Великой родины холмы
Из всех, которых я и знаю
Золотаренко был мне друг
Какой он тёмный и мужицкий
Его есть кости-рычаги
Большие шрамы кожу портят
Он знал. Что жизненные сны
Его уродуют — а вышел…
«Тем, что пыль повевала, что пыль повевает…»
Тем, что пыль повевала, что пыль повевает
Я спасён был в ладонях этой пыли
Я жил
она так меня мягко отделяла дышала
берегла моё детство и юность мою
Лишь в апреле задует
только речка прохладу
хотя чуть уберёт, хоть едва уберёт
я хватаю уж куртку и иду и по тропке
через кладбище и через многи поля
Уже Витька со мною Проуторов и в сердце
У него залегла его яма — болезнь
И от этой болезни на меня свет садился
И такая же жуть на меня залегла
«Только стан мелких зонтичных…»
Только стан мелких зонтичных
находились над равниною
А вообще она бесплодная
и болото на ней с тиною
Ещё небольшие бамбуки
грохотали, когда ветер был
и в свирепой грязной местности
ходят узкие животные
Значит, только стаи зонтичных
находились на той местности
а копытные животные
уходили от неё…
«Я люблю вечерние товары…»
Я люблю вечерние товары
в магазине ближнем по весне
Там высокие томятся залы
и освещены фонарно не вполне
И в такой ограде тихих лампок
там лежат из тканей целы дни
и рыдая, говорят старухи
о желанье многое купить они
Невозможно восхищённым зверем
этот синь костюм не проводить
когда он весь выставленный вздутый
только что не может говорить
есть какой-то тон прелестный
в том, что туфли кожею блестят
что из тротуара чрез витрину
вдруг подловишь манекенов взгляд
Полный день вот отошёл без пользы
под конец блуждая и томясь
ты зайдёшь в Пассаж Петровский возле
в опустелом в нём гулять пустясь
Каждый мелкий человек имеет такую же ценность, как и самый великий. Жалобность по отношению ко всем людям как к существам обречённым на исчезновение. Простые, но глубинные чувства этого присутствуют во мне и заглушают всякую мою враждебность к людям. И я уже не могу их за то, что они мне причиняют, преследовать и порицать.
«Лёгкие новые ботинки закуплены…»
Лёгкие новые ботинки закуплены
Васенька завтра наденет чуть свет
А сегодня отпраздновать это событие
он пригласил детей на обед
Кружатся, полные детскими вздохами.
пары, мелькая хвостами кос
Одна только Соня со странными мыслями
от них отгоняется, как бы от ос
У ней на лице её тяжесть написана
Она ничего в себе не поймёт
Она сорвала свою нитку со сто́ла
и долго её неизвестно жуёт…
«Банка олифы желтеет на солнце…»
Банка олифы желтеет на солнце
бедными бёдрами в мир поднимаясь
Я неизвестное прошлое знаю
главным сижу я на стуле теней
Но если густое моё названье
резинку от женщины не отберёт
и она снова наденет чулок
и залезет в гущу растенья
то сколько по поясу ременному
не будет ползать у солнца хвост
пятна сотрутся древних ребят
с матовых плит у угля
цинка слеза, оставаясь стоять,
легла на доску предмета
и валик резиновой груши прилёг
к горячей щеке соседа
«Больная вечерняя тайна…»
Больная вечерняя тайна
Лекарственных растений ряды
стоят и колышутся ветром
сжимая руками закат
У самых корней валерьяны
лежит изумительный крот
Он выполз на солнце скорее
Склонил свой блестящий живот
По жирному, жирному телу
зелёные бегут пауки
А ниже, всего в двух метрах
бежит полотенце реки
У самых корней валерьяны
прошёл, задевая крота,
Володя — безумный разносчик
моркови и молока
«Деревянным маслом намащёный…»
Деревянным маслом намащёный
в одеяле лёжа из сукна
В город «Хвост» приехал накануне
Безутешно в город заболел
Льёт зелёный дождь по краю досок
Примус остановленный молчит
Полотенце вымазано мазью
Крупный хвощ из баночки торчит
Сосчитав все капли на стекле
вся больная в голубой эссенции
приподнялась в траурном шарфе
розовым коленом опирается…
«Сочиняют исторические драмы…»
Сочиняют исторические драмы, руководствуясь общепринятыми примитивными представлениями о тех временах. Они их вычитали в учебнике истории. Вместо рисунка живой души являются нам слова фальшивые и действия ничтожные.
«В лавке булочной, где розоваты булки…»
В лавке булочной, где розоваты булки
и хлеба́ как грудь вдовы
там, расстёгивая дверь,
как удав на шее у тебя
День велик и так сыра нога
Волчий диск над домом низким
До чего приятно иногда
быть в любимцах у ручной модистки
Каждым утром отправляет ты
покупать еду в зелёном зале
Так же как приятно иногда
слышать запах лаковых роялей
«печник усталый полудённый…»
печник усталый полудённый
тащи́тся с ломом на плече
его могущество в штанах
оно сидит там и смеётся
Интеллигент седой ступнёй
на кухню бегает без
