Надежда Ладоньщикова - Угол отражения (сборник)

Забудется все.
Все нити раскрутятся,
Закончатся лестницы,
слезы рассудятся.
А ветер внушает,
он так утешает:
– Забудется, милая,
все забудется.

И весь этот шум,
вечерний, древесный,
поющий, что мир –
одна молитва,
что мир известный
совсем не тесный,
что только чудится
боль и битва,
забудется. Милая,
все забудется.

И все объяснения,
давние, тихие,
которые, может,
потом осудятся,
все наши странности,
все наши сдвиги
забудутся, милая.
Все забудется.

Останется только
души звучание,
души свечение.
Может, пение,
может молчание,
может, просто –
кому что судится.
А наше отчаянье,
а радость случайная
забудутся, милая.
Все забудется.

…Луна – как памятник.
Голос студится.
Мне снится поезд
дьявольской силою.
Шумит сквозь слезы он.
Но все забудется.
Забудется – все!
Забудется, милая.

…И прощание – будто крылья
разлетелись в разные стороны…
Стихнет музыка от бессилья,
будто лучшие струны оборваны.

Провожу ли тебя на вокзале,
обниму ли под самолетом –
и мельчайшие встанут детали,
встанет в памяти год за годом.

Снова солнцу по небу трогаться,
к подоконнику тени желтые.
Будет сердце болеть и дергаться,
будут падать слезы тяжелые.

Мы с тобой никогда не расстанемся,
может, в мире не этом встретимся,
состоится наш главный танец.
Не разъедемся. Не отвертимся.

И лучи из глаз так смешаются,
вспыхнув, станут звездой сверхновой…
Знаешь, все же мечты сбываются,
хоть погаснет окно мое.

Знаешь, звезды, наверно, помнят,
помнят весны, церкви и ливни,
как горела во мне, как в домне,
эта вера во все счастливое.

Мы станцуем этот танец без звука,
не поймет его никто, не увидит.
попытаемся подать руку,
но у нас ничего не выйдет.

По деревьям, что у наших подъездов,
бродят бесы, нелюбимые вечно.
Мы найдем себе другое место –
мы станцуем на Пути Млечном…

О душе, увы, немногое зная,
самое себя не видя, не слыша,
в этой жизни – между Адом и Раем,
ну а после – не прощаясь, выше.

Мимо нас пройдут планеты, годы.
Пусть и танец наш еще только начат,
мы пошлем на Землю теплые ноты,
если кто-то перед сном плачет.

И, кометой на пути солнца,
разноцветным растворясь вихрем,
к самой сути своей вернемся
и в мелодии ее стихнем…

Ушла за ватерлинию. Прощайте. Поздно.
Подумать только – что-то погубя,
качнувшись, опрокинутся внезапно звезды.
В их глубину уйти, чтоб там забыть себя.

Уйти – так в темноту космической пустыни,
где нет живого взгляда – только свет и звук.
Стать легким, тонким мячиком для них отныне.
отпрыгивать от их нерасцепленных рук.

Ушла за горизонт. Превысила. Забылась.
Прощайте. Я уже – сверхскоростной песок,
Я то, что до сих пор мне еще только снилось.
И вот – уже и нет. Всего один бросок.

На грани пониманья и колодца,
на грани бесконечности и глаз,
увы, не знаешь, где еще живется,
а где – летящий пепел вместо нас.

Пересекая зазеркалья плоскость,
я вдруг пойму, споткнувшись о зрачки,
пойму твою вчерашнюю промозглость,
прощу давно простившие стихи.

Тихо, чтоб не больно пальцам, трону
брови и прикрытые ресницы.
Где теперь искать твою корону,
да и нужно ли по свалкам рыться?

Твоего ль мне спрашивать совета?
Все здесь – только на моей дороге.
Обойду по полю. Пальцы ветру
протяну – пусть вылечит ожоги.

И холодных слез пустые капли,
и травы спокойное шуршанье…
И – летящие сквозь сердце сабли,
неуместного воспоминанья.

Бьют из сердца искры золотые,
Облака уносят в небо душу!
Сны пустые. Эти раны злые
я переживу, а дождь разрушит.

И тогда я вновь увижу Бога.
И другой не пожелаю воли!
И вернусь я на свою дорогу.
и оставлю скошенное поле.

Смотрю на фотографию твою
до умопомраченья, как на озеро,
и думаю – я все еще люблю,
что время тонкой льдинкой заморозило.

Чего как будто нет уже нигде,
что, показалось, помню я одна.
Воспоминания – как по воде,
под клавиши Бетховена – до дна

Идут – из светлого былого сна,
из самой дали счастья моего!
На голову накатится волна,
и только слезы, больше ничего.

На мир и на себя не злая,
дождем с руки,
не жалуясь и не желая,
пишу стихи.

Не праздную победный топот,
ни жизнь – борьбу.
Смотрю в огонь: сожги весь опыт,
сожги судьбу.

Мечты тяжелые червонцы
менять не лень.
Я помню церковь, помню солнце,
и помню день.

Любви отпущенные вожжи
в степь без следа!
Люблю всю жизнь теперь – прохожих
и города.

Не объяснить одним молчаньем
сожженный мост.
Тебя целую – на прощанье
под шепот звезд.

Цветы и вечер. Тает где-то
еще гроза.
За все спасибо – за куплеты
и за глаза.

Я искала себя
в отраженных по лужам проспектах.
Я увидела ночь
в ритме вздрагивания свечи.
Я узнала себя
по стеклу проползающим светом
и рассветом,
который так громко молчит.

Я искала других
в дебрях собственной тающей мысли,
я искала слова –
они были в мыслях прохожих.
Я – неписаный стих,
от которого крылья повисли
даже в смысле
дня, который по-зимнему прожит.

Но в себе всего мира
было мне до обидного мало.
Я искала себя.
Но себя я в тебе искала.

Я шукала себе
В ліхтарях, що пливли у калюжах,
я побачила час
у тремтінні свічок уночі.
Я впізнала себе
склом, що повне світанкових смужок
і світанком, що голосно в небі мовчить.

Я шукала людей
десь в думках своїх, десь у повітрі.
я шукала слова,
що в думках у людей невідомих.
Я – нестворений вірш,
ніби крила сумної
палітри,
ніби тітри
дня буденного, сніжного вдома.

Цілий світ пронесу я,
але мало цого мені, мало.
Я шукала себе.
Десь в тобі я себе шукала.

А ночью где-то дерево заснет,
по лесу леший бродит.
Я постоянно чувствую твое
присутствие в природе.

Летит по небу дождевая дрожь –
ладонь раскрываю.
Я только вижу – ты ко мне идешь
а я тебя встречаю.

А в переливах вольтовой дуги –
раздвоенная нота.
Я только слышу тихие шаги
огромного чего-то.

А в этом мире, как в любом ином,
одна и та же месса.
И кажется мне время – полотном,
а дерево процессом.

Я буду любить
только так, как смогу.
Иначе – никак.
Или – не добегу.
Но если уж выльется
с неба дождь,
значит, ты тучи
уже не найдешь.
Значит, и я уже
стала не та,
правда – во сне,
а дни – суета.
День – тоже сон,
только ночью в нем
сердце сверкает
внезапным огнем.
Это моих отражение дней
в комнате тихой и темной твоей,
это меня продолжают будить
мысли из дней, что еще впереди.
Чувства недогоревшая нить.
Что ты? Иди же, иди.

Последняя секунда перед сном
имеет форму свернутого мира.
Она блеснет качнувшимся окном.
Грань, рушась, рвется, разлетаясь в дыры.

На тумбочке звучал магнитофон.
Пространство в ритме времени кривилось.
И где бы я в мозгу своем ни рылась,
все видоизменялось в точку «он».

Мне надоел блик снега за окном.
Усну. А ну их, эти грани все и дыры.
Последняя секунда перед сном
имеет форму свернутого мира.

Я на случай дождя
завернусь в солнечный шар.
Поднимусь над землей –
подо мной проплывают лужи
отраженьем меня.
Я не знаю, зачем ты мне нужен.
Отраженье меня?
…Больше музыки нет!
Только взгляда бродячего вой.
только след
слов, взорванных за тобой.
Я мечтаю о том,
чтобы ночью, весной и в дождь
вышел ты
и на тучу забросил плащ.
В этот шелест страниц,
в этот неба развернутый том,
уплывающий в плач.
В этот рай твой седьмой!
Засмеешься свободой волос,
и, как вечный вопрос,
уплывешь надо мной.
Я не выдержу волн,
звукового переворота,
превращаясь в кого-то,
я то сон, то не сон.
Я на случай дождя
стану радугой над землей,
превращаясь в того тебя,
когда ты еще не был мной.