Пусть небо сгниет и в проклятии канет!
А вы, — вы, злодеи! — ликуйте, идите,
И, кровью своей упиваясь, живите!
Проклятье, — кто местью за ужасы воздал!
За кровь, за убийство младенца, — отмщений
И дьявол не создал!
Да льется она на ступени
Преисподней, до бездны, где вечные тени!
Пусть во мраке поток забушует багровый
И да сроет подгнившего мира основы!
1903
Перевод В. Брюсова
AL HA'SCHCHITA
(О резне)
/Перевод Ф. Сологуба/
[19]
О милости, небо, проси для евреев,
Когда тебе ведомы к Богу живому пути.
Я к Богу путей не умею найти.
О, небо, молись за евреев!
Молитвы в устах моих умерли, в сердце нет воли,
Убиты надежды, бессильно упала рука...
Доколе, доколе, доколе!
Пронзи же мне горло, палач, — ты не знаешь пощады.
Убей, как собаку! В руке твоей нож,
И нас ты повсюду найдешь, —
Мы — малое, слабое стадо.
По черепу бей — невозбранны кровавые реки,
И детская кровь на одежде твоей, —
Она не сотрется вовеки, вовеки!
О, если есть правда, пусть явится ныне,
А если она воссияет потом,
Когда мы умрем,
Пусть трон ее рухнет в пустыне,
Пусть небо безмерною злобой истлеет,
А ваша, насильники, злость
Пусть вечно живет и тучнеет.
Не надо нам мщенья, не надо!
Отмщенья за муки невинных детей
Не знает и сам повелитель теней.
Пусть кровь просочится до ада!
Пусть падает тяжко на адские своды,
И медленно точит во тьме
Основы растленной природы.
1903
Перевод Ф. Сологуба
AL HA'SCHCHITA
(О резне)
/Перевод О. Ковенского/
Молитесь, небеса, молитесь за меня!
О, если Бог средь вас,
Просите Бога.
Молите вы Его: мой взор угас,
Мне в храм Его неведома дорога...
И нет уже огня в моей груди,
Темно вокруг и бездна впереди...
Палач, я твой! Казни меня скорей!
Казни! Пора уже настала.
Ударь! Мы слабы — ты ж сильней!
Кровавый свой топор в меня вонзи, как жало,
Как пса, меня убей!
Никто не будет мстить.
Но долго будет кровь моя вопить
С забрызганного платья твоего!
И если правда только притаилась,
Пусть явится она сейчас же в этот миг!
Но если после смерти будет милость,
Иссякнет пусть навек ее родник,
И небо пусть навек покроется позором!
Пусть пред злодеями мучительным укором
Алеет пролитая кровь.
Проклятие тому, кто скажет: «Отомсти!»
За смерть замученных, беспомощных малюток,
За слезы матерей, за ужас адских пыток
Где мщение достойное найти?
Но пусть же кровь всю бездну заполняет,
И, слившись с темнотой, подточит и сломает
Устои твердые, чтоб мир весь потрясти!
(1903)
Перевод О. Ковенского
УБИЙСТВО
(Перевод Р. Торпусман)
Небо, вступись за меня!
Если в тебе есть дорога к Богу,
А я не сумел найти ту дорогу,
Хоть ты помолись за меня!
Но есть ли он, Бог? Существует ли жалость?
Надежда уходит, и в сердце моем
Ни сил, ни молитв не осталось.
Палач! Вот мое горло, бей!
Руби, как собаку, с налету, с размаху!
Топор занесен. Вся земля — моя плаха,
А нас так мало на ней…
Сейчас ты ударишь меня — вот сюда,
И кровь моя брызнет тебе на рубаху,
И не сойдет никогда!
Если ты есть, справедливость, приди
Сейчас же! А если ты явишься позже,
После того, как меня уничтожат, —
Во веки веков пропади!
Пусть солнце собьется с привычного круга,
Живите, убийцы, во тьме и в крови,
И режьте, и ешьте друг друга!
Но проклята будь та душа,
Что мыслит о мести, великой и грозной, —
Ибо дьявол еще не создал
Мести за кровь малыша! —
Ибо от крови земля разбухнет,
Кровь зальет бездны, затопит мир,
И небо сгниет и рухнет.
1903
Перевод Р. Торпусман
Разбей твой алтарь, и пламенный угль, о пророк,
Швырни средь большой дороги —
Пусть жарят они на нем мясо, и ставят горшок,
И греют руки и ноги.
И брось им искру из сердца — она пригодится
Зажигать окурок, что погас,
Озарять воровато-ухмыляющиеся лица
И злорадство прищуренных глаз.
Вот шныряют они — и твою молитву бормочут,
И во храме твоем, как дома;
Скорбью твоею скорбят, о твоей заботе хлопочут —
И ждут твоего разгрома.
И тогда на разбитый алтарь налетят, и растащат сор,
Унесут в свои жилища,
И обломками вымостят двор, и починят забор,
И разукрасят кладбища;
И если найдут твое сердце, опаленное, в куче сора, —
Швырнут его псам на еду.
Разбей же алтарь, толкни пинком позора,
И да рухнет и гаснет в чаду.
И смети паутину, что в сердце ты бережно нес,
Словно струны от арфы пророка,
И ткал из них песнь возрожденья и марево грез —
Обман для слуха и ока, —
И пусти их, как белые нити, что плавают днем
В воздухе позднего лета,
И не знают, не встретят друг друга, и с первым дождем
Исчезнут с белого света.
И надломленный молот, что треснул в борьбе бесполезной,
Но камня сердец не потряс, —
В дребезги раздроби, перекуй на заступ железный
И вырой могилу для нас.
И все, что подскажет гнев Божий, — да грянет из уст,
И дрогнуть не дай им:
Будь Глагол твой горек, как самая смерть — пусть!
Да услышим, и да знаем.
Смотри, нас окутала ночь, пред взором — черные пятна,
Как слепые, мы щупаем тьму:
Что то свершилось над нами, но что — нам невнятно,
Никому, — никому.
Взошло ли нам солнце, или погасло, умирая, —
Или погасло навсегда?
Бездна хаоса кругом, великая, страшная, злая,
И не спастись никуда;
И если взвоем во тьме, или, молясь, воззовем —
Кто нас услышит, братья?
И если проклятьями ярости все проклянем, —
На кого упадут проклятья?
И если со скрежетом гнева сожмем кулак, —
На чье темя рухнет удар?
Все это, все поглотит бессмысленный мрак,
Все ветер развеет, как пар.
Нет опоры, руки повисли, не стало пути под стопами
И безмолвен небесный Суд —
Знают давно Небеса, что вина их безмерна пред нами,
И в молчании грех свой несут…
Открой же уста, если им от Правды дано,
Пророк Конца, восстань:
Будь Глагол твой горек, как смерть, — будь он смерть сама, все равно:
Грянь!
Нам смерть не страшна — уж она нас давно оседлала
И в рот нам продела узду;
На устах у нас — гимн возрожденья, и с ним, под звоны кимвала
Мы до гроба допляшем в бреду…
1904
Перевод В. Жаботинского
Целый мир — это блеск, это гимн, и кругом
Несказанно клокочет богатство живое,
И тропинкой меж лесом и нивой бредем
Молчаливо мы двое.
Мы бредем и бредем, а тропа все длинней;
Справа бабочки вьются, колосья рокочут;
Слева заросли нас паутиной теней
И просветов щекочут.
Тень ли ангела, тучка ли там проплыла
И растаяла вмиг в синеве без предела?
Вслед за ней, как она высока и светла,
Моя греза в лазурь улетела…
И опять синеве ни границы, ни дна…
Ты идешь, — я, как пленный, бреду за тобою;
И, как очи твои, даль чиста и ясна,
И хлеба улыбаются зною…
И мне чудится: этот задумчивый лес,
Тихо дышащий тенью, прохладой, покоем,
Затаил некий клад первозданных чудес
В брачный дар нам обоим…
Чу — по нивам дохнул ветерок, и потряс,
В трепет искр и лучей и мерцаний одел их,
И посыпал метелью снежинок на нас
Тучу бабочек белых.
И один мотылек сел на косы твои
И запутался в прядь, на цветочек похожий, —
И как будто дразнил: Я целую, смотри, —
Поцелуй ее тоже!
О, почуяла ль ты, что сказал мотылек?
И почуяла ль ты, как глазами я жег,
Сам на страх мой в досаде, с мольбою во взгляде,
Эти мягкие пряди?
Твои горлинки-очи скромны, как всегда,
И напрасно бы в них заглянул я с вопросом;
Нет, я верю не им, а проказницам-косам,
Что кивают мне: да!
Так за мной же, малютка, — в тенистом леске
