льдом реке
Огромный бык по пашне белоснежной,
Спускается без плуга, налегке.
С картины «Похищение Европы»
Сошёл как будто золотой телец,
И вот ведут заснеженные тропы
Его туда, где пахатный делец
Всю зиму отдыхать от вил и плуга
Под свист метели будет до тех пор,
Пока не встретит вечную подругу -
Весну и не начнёт с ней разговор.
Когда рассвет, как жидкое стекло,
По небу растекается, я знаю,
Что с ним уходит дьявольское зло,
Что всё оно с рассветом погибает.
Когда луна, огромная, как глаз,
И бледная, как смерть, нас покидает,
Я чувствую, что этот белый газ,
Зовущийся туманом, снова тает.
Когда ярило, яблоком упав
Из темноты ночей на наше небо,
Сжигает тьму, я, сон весь свой продав,
Иду за ним, за ярким лучом света.
Был я и добрым, и честным, и ласковым…
Был я и добрым, и честным, и ласковым,
Был я свободным, когда-то и праведным.
Что получил я взамен на добро?
Вы не поверите: то было зло.
Мимо домов, без дорог и пути
Мимо домов, без дорог и пути
Мальчик по городу брёл не спеша.
Дым вырывался у него из груди:
Это у парня горела душа.
Я не знаю, простите, где птицы ночуют.
Наверное, там, где восходит луна,
Где зимние стужи у лета воруют
Законное время для сладкого сна.
Наверное, там, где дождей не бывает,
Среди облаков, белоснежных равнин.
Наверное, там, где с зарёй раскрывает
Свой хвост ослепительный звёздный павлин.
Наверное, голуби в небе ночуют
И провожают до райских ворот
Ушедшие души, по которым тоскуют
Те люди из человеческих сот.
Где голубь ночует? Вопрос очень сложный.
Наверное, там, где не видели скорбь,
Наверное, там, где всё точно возможно,
Где шепчет легенды болотная топь.
Я не знаю, простите, где птицы ночуют.
Наверное, там, где меня рядом нет,
Ведь тогда на вопрос, что вас интересует,
Дала бы я твёрдый и точный ответ.
Холод. Он душу морозит.
Сердце покрывается льдом.
Тело от жара колотит.
Ум захлебнулся сном.
Холод. Одеяло не греет.
Тело не чувствует ног.
Ветер за окнами веет,
Рвётся за душный порог.
Холод. Им пропитались стены.
Сердце всё реже стучит.
Кровь застывает в венах.
Разум давно уже спит.
Холод. Дом разъедает сумрак.
Кто-то стучится в дверь
Вместе с морозным утром.
Кто это? Это смерть.
Я шла туда, куда не шлось,
Куда меня совсем не звали,
Туда, где места не нашлось,
Где ожидаемо не ждали.
И ночь, как день, была светла,
И ветер ласков и задорен.
Забудем, что была зима:
Январь трещал не хуже сосен.
Но тут к моим ногам упал
Прохожий, мимо проходящий,
И незнакомец вдруг узнал
Во мне луч солнца заходящий.
Мы на рассвете в темноте
В пустынном дворике столпились,
В ужасно громкой тишине,
Не говоря, разговорились.
«Ты помнишь, мы с тобой вдвоём
Во сне ходили по бульварам?
Там воробей пел соловьём,
Ручьи бежали по оврагам.
В душе тогда цвела весна,
Хоть на дворе стояла осень,
И только бледная луна
Видала сотни таких вёсен».
И незнакомец замолчал,
Устав от жизни бесконечной,
Словно и впрямь меня узнал,
Беспечной мыслью обеспечив.
Но что прекраснее всего –
Я тоже вдруг его узнала.
В едва знакомом мне вдовце
Я душу верную признала.
Плетёт паутину паук нелюдимый…
Плетёт паутину
Паук нелюдимый,
И пазлы в картину
Ложатся незримо.
Плетёт каждый день
Паучок свою сеть,
Но сдвинется тень,
И труда его нет.
Пройдёт великан,
И тугие канаты,
Для мушек капкан,
Пропадут без награды.
Я живу напротив Введенского.
Превосходное место, не правда ли?
Здесь лежит ещё гордость немецкая,
Здесь дожди над могилами плакали,
Здесь снега в январе, словно облако,
Здесь спокойствием пахнет и сыростью,
Здесь листва в сентябре, словно золото,
И слова отличаются скрытностью.
И не спит, и не дремлет Введенское,
Наслаждаясь своим одиночеством…
Не хранится здесь мудрость вселенская,
Только чьё-то простое пророчество.
Бегут облака, словно стадо безвольных баранов,
И плачет, нахмурившись, сонное серое небо.
В безмолвном краю аргонавтов, сирен и атлантов
Пушится и храбро белеет пречистая верба.
В той странной стране плывут корабли по вселенной
Навстречу холодным кометам и злым астероидам.
Они покоряют далёкие, чуждые земли
Огромных планет и потерянных в мире героев.
И я там была, я плыла в одиночку по морю,
Ловила на удочку старые, слабые звёзды,
Каталась на белой комете по лунному полю
И вила из вербы у кратеров мягкие гнёзда.
Мой бедный корабль скрипел, словно двери без масла,
И я улетала на небо на чёрном пегасе.
Крылатая лошадь, однако же, тоже устала –
Сейчас она спит, своей гривой от всех укрываясь.
Тогда я отправилась пешей к ближайшей планете,
Где жили в звериной войне марсианские прайды.
Там вышли встречать меня львицы, имперские дети,
А с ними на огненном льве исполин-гладиатор.
Мне воин сказал: «Уходи, убегай поскорее.
Тебе ли смотреть на исход бесконечных сражений?
Ты лучше найди в этом мире пречистую вербу,
Избавь нас и наших врагов от безумных мучений.
Я слышал от деда, что эта волшебная верба
Всех умерших к жизни один раз в сто лет возвращает,
Что грешников верба возносит на светлое небо,
И боги их души со скрипом на сердце прощают».
Закат приближался. Верхом на разгневанной львице
Я прочь поскакала от красной, пустынной планеты.
Пред внутренним взором стояли безумные лица
Какого-то странного мертвенно-жёлтого цвета,
И солнечный ветер трепал золотистые пряди,
Закручивал их, как кузнец, в обручальные кольца
И прятал на острове в качестве тайного клада,
Как будто ему было мало огромного солнца.
Со скоростью света бежала в объятия смерти
Моя марсианская львица с огнём вместо гривы,
И развевал её пламя космический ветер,
Как ветер качает плакучие, старые ивы.
Густая туманность созвездия Единорога
Едва не задула огонь королевы саванны,
И, рыкнув, как гром, на вождя боевого народа,
Она побежала назад к марсианскому прайду.
Тут холод был страшный. Стучали о льдины копыта,
И пар из ноздрей вырывался большими клубами.
Их земли нетающим льдом, как скорлупкой, покрыты,
Их горы до самых верхушек покрыты
