Владислав Холшевников - Мысль, вооруженная рифмами

Никогда не перестану удивляться
Девушкам и цветам!
Эта утренняя прохладца
По белым и розовым кустам…
Эти слезы листвы упоенной,
Где сквозится лазурная муть,
Лепестки, что раскрыты удивленно,
Испуганно даже чуть-чуть…
Эта снящаяся их нежность,
От которой, как шмель, закружись!
И неясная боль надежды
На какую-то возвышенную жизнь…

1920

          Нно́чь-чи? Со́н-ы. Прох?ла́дыда
          Здесь в алле́йеях загалохше?-го сады,
И доно́сится то́лико стон'ы? гитта́оры:
                    Та́ратинна-та́ратинна-tan…

          «Милы́лый мо-и́ — не? сердься:
          Не тебе мое горико?е се́рдыце —
В нем Яга навари́лыла с перы?цем я́дыды
                    Чёрыну?ю пену любви́».

          «Ми́лылыя — я сыча́сталив.
          Задыхаясь задуше́н?ной страстью,
Все твои повторю за тобо́ю? я муу?уки,
                    То́лико?бы с се́рдыцем?бы в лад».

          Ах, нно́чь-чи? Со́наны. Прох?ладыда
          Здесь в аллейеях загалохше?го сады…
И доносится то́лико стон? (эс) гит-та́рарары
                    Тарати́н?на
                    Та́ратина
                              Tan…

1922

Телеграмма пришла в 2.40 ночи.
Ковровый тигр мирно зверел,
Пока его хозяин,
                           дребезжа на одной ноте,
Истерически носился от окна до дверей.

В окно был виден горячий цех.
Хозяин бекасом бегал поджарым
И вдруг споткнулся о тигровый мех
Под статуей негра с матовым шаром.

И вдруг
             в окне,
                         будто в первый раз,
Правду увидел, народ услышал,
И тут-то открылся ему без прикрас
Этого зрелища тайный смысл:

Те же искры как будто не те ж.
Казалось, в цеху ковали мятеж,
Казалось, под грохот и перезвонцы
В копоти черной всходило солнце.

И снова бег по мерцающей зале,
Где всё очужбинилось — дверь ли, стена ль…
Вот опрокинул вазу азалий,
Вскрикнул, опомнился и застонал;

Вот он зажег матовый шар,
Подъятый статуей негра;
Вот потащил, по тигру шурша,
Чемодан с наклейкою «Montenegro»,

И стал швырять, метать, кидать
Бумаги… Червонцы… Метелицу меха…
Стиснул руки. Спросил: «Куда?»
Ответил: «Некуда!» — и уехал.

И вьется за ним серебристая пыль.
Ветер утих. Полумесяц ярок.
Но черным видением автомобиль
Умчался, уменьшаясь в рубиновый фонарик.

Таланов был из заводчиков третий,
Но первый и даже первейший плут.
А впрочем — что вам в его портрете?
Всё равно его скоро убьют.

Рушился мир из «сакса» и «севра».
          День
                   вставал
                                мглист.
Уже погодка серая от севера
Сыпала красный октябрьский лист.

Уже агитаторы железною речью
Наспех расковывали цеха,
Уже миллионы вставали навстречу
          Ленину и ЦК.

1924–1926

Ѐхали каза̀ки, да ехалѝ казаки,
Да ѐхали каза-ha?-ки, чубы̀ па̀ губа̀м.
Ехали казаки ды на башке? па?пахи,
Ды на̀б'шке папахи че̋рез До̀н да̀ Куба̀нь.

Ску̀лы непобри́еты, между-зуба̀ми у̀гли,
П'коленям лея̀? навара̀чивает — Но. Эх.
Ко̀нскѝе грѝевы ды от крови? па?жухли,
Ды плыло са̀ло от обстре?ла в я́звы́ и гно́й.

До̀бре, лошадѝеха, что вышла?ат набѐга̀,
Опалило поры?хом, смердю́чье полымё́.
То̀льк што̀ там за̀втря-ды наш жизь?ка?пейка,
Ды не дорубит ша̀шыка̋-дохало̀пнет пу́лемёт.

Ко̀ни, вы коняэги, винто̀вки мѐж уша́ми;
Сивою кукушко?й переклика̀лись подковы̀.
По степу барханы, ды на бархан ем?шаны,
Ды на емшан «татарыкѝ» да сѝва̀й ковы́ль.

Гайда-гайда-гайда-гайда га̀й да́лара̋йда̀
Гайдая̀ра-гайда̋дида гай да̀ лара̋. (Свист)
По степу барханы, ды на бархан ем?шаны,
Ды на емшан «татарыкѝ» да сѝва̀й коо?выль.

1924 (первая редакция)

Цветные дымы в пятый час.
Из дыма, сурика и загара
Возникла сусальная церковь заката,
Каплями колоколов сочась;
Но декоративная кутерьма
Восходит к ликам Николы, Корнея,
Всё голубее, серее, чернее
В ладанный оседая дурман.

На феерию, точно в гости к боженьке,
Зрительный зал автобуса полз;
Огромыхнул сифонные бочки
Ассенизационный обоз;
И знаменитый нищий с широкой славой,
Какой позавидует лучший поэт,
Культяпкой ловил толпу на обед:
«Братишечки! Доктор! Архитектор!
                                                      Бакалавр!»

Чертики, пищащие «уйди-уйди-у»,
Пузырились, высунув красные жала;
Цветными огнями их отражала
Асфальтированная земля.
Но по-над тучей башня Кремля,
Шахматную повторяя ладью,
С галкой, устало прикрывшей веко,
Являла пейзаж X века.

1927

Дол
Сед.
Шел
Дед.

След
Вел —
Брел
Вслед.

Вдруг
Лук
Ввысь:

Трах!
Рысь
В прах.

<1927>

Вот у тальянки — дедкой
Приходится баян;
У нас в запевках — девки,
А гармонистом — я.

Ой, солнышко от озера,
Лучистые — не жмурь.
Я гоголем, я козырем
На голоса нажму.

И мне они:
Люба ли?
А я веду игру
И крою до Любани,
До Астрахани пру.

Но в Астрахани ладу нет
И у Любани нет.
И я опять на Ладогу
Ворочаюсь в обед.

Там у тальянки — дедкой
Приходится баян;
И там в запевках — девки,
А гармонистом — я.

1927

Кое-кто кое-где замышляет тряхнуть стариною,
Но шпана на Песках и Васильевском сбита грозой.
Развернув паруса непроветренной стороною,
Опускаюсь на песню,
На улицу Красных Зорь.
И на всю Петроградскую сторону, на расчесы
                                                            петровских буклей,
На столетние клены и довольные берега,
По отдельным Республикам, по Союзу Советских
                                                                      Республик
Краснозорья и славы идет ураган.
На Центральном и Ситном начинается
                                                            переторжка,
Неуверенный лавочник подытоживает доход…
Современники двух революций, пионеры, поют про
                                                                      картошку,
Знаменитая улица встает на немыслимый ход.
И когда цепенеет совершенно бескрылая
                                                                караулка
(И когда патрули не имеют возможности снять
                                                            оголтелый содом),
На нее целиком налетает кавалерия переулков,
Обескровленный Кронверкский отдает захолустье
                                                                              садов.
На шестой материк от последней вершины Памира
Неприкаянный ветер такое-сякое поет:
«О твою вновь открытую биографию мира
Англия ботфорты бьет!
Англия ботфорты бьет!»
Но уверенность проще гвоздей и красивей
                                                                 легенд…

Победили…
Иностранное небо затянуто нашей грозой.
Я не вижу других вариантов.
Золотая страна Пикадилли
Называется запросто:
Улица Красных Зорь.
Позывные сигналы даю и молодость призываю…
С Петропавловки грохот — двенадцать часов —
                                                                       полуден,
Через десять минут предпоследняя остановка
                                                                      трамвая,
И единственной песне мною итог подведен.

1929