Иннокентий Анненский - Кипарисовый ларец

Кто сильнее меня – их и сватай…
Истомились – и все не слились:
Этот сумрак голубоватый
И белесая высь…

Этот мартовский колющий воздух
С зябкой ночью на талом снегу
В еле тронутых зеленью звездах
Я сливаю и слить не могу…

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный,
Ты, кому остальные ненужны,

Их не твой ли развел и ущерб,
На горелом пятне желтосерп,

Ты, скиталец небес праздносумый,
С иронической думой?..

О капли в ночной тишине,
Дремотного духа трещотка,
Дрожа набухают оне
И падают мерно и четко.

В недвижно-бессонной ночи
Их лязга не ждать не могу я:
Фитиль одинокой свечи
Мигает и пышет, тоскуя.

И мнится, я должен, таясь,
На странном присутствовать браке,
Поняв безнадежную связь
Двух тающих жизней во мраке.

Я хотел бы любить облака
На заре… Но мне горек их дым:
Так неволя тогда мне тяжка,
Так я помню, что был молодым.

Я любить бы их вечер хотел,
Когда, рдея, там гаснут лучи,
Но от жертвы их розовых тел
Только пепел мне снится в ночи.

Я люблю только ночь и цветы
В хрустале, где дробятся огни,
Потому что утехой мечты
В хрустале умирают они…
Потому что – цветы это ты.

Ни белой дерзостью палат на высотах
С орлами яркими в узорных воротах,
Ни женской прихотыо арабских очертаний
Не мог бы сердца я лелеять неустанней.
Но в пятнах розовых по силуэтам скал
Напрасно я души, своей души искал…
Я с нею встретился в картинном запустеньи
Сгоревшего дворца – где нежное цветенье
Бежит по мрамору разбитых ступенЕй,
Где в полдень старый сад печальней и темней,
А синие лучи струятся невозбранно
По блеклости панно и забытью фонтана.
Я будто чувствовал, что там ее найду,
С косматым лебедем играющей в пруду,
И что поделимся мы ветхою скамьею
Близ корня дерева, что поднялся змеею,
Дорогой на скалу, где грезит крест литой
Над просветленною страданьем красотой.

В гроздьях розово-лиловых
Безуханная сирень
В этот душно-мягкий день
Неподвижна, как в оковах.

Солнца нет, но с тенью тень
В сочетаньях вечно новых,
Нет дождя, а слез готовых
Реки – только литься лень.

Полусон, полусознанье,
Грусть, но без воспоминанья
И всему простит душа…

А, доняв ли, холод ранит,
Мягкий дождик не спеша
Так бесшумно барабанит.

Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о Господи, сосна!
Балкон под крышею. Жена мотает гарус.
Муж так сидит. За ними холст, как парус.
Над самой клумбочкой прилажен их балкон.
«Ты думаешь – не он… А если он?
Все вяжет, Боже мой… Посудим хоть немножко…»
…Морошка, ягода морошка!..
«Вот только бы спустить лиловую тетрадь?»
– «Что, барыня, шпинату будем брать?»
– Возьмите, Аннушка! —
«Да там еще на стенке
Видал записку я, так…»
…Хороши гребэнки!
«А… почтальон идет… Петровым писем нет?»
– Корреспонденции одна газета «Свет». —
«Ну что ж? устроила?» – Спалила под плитою. —
«Неосмотрительность какая!.. Перед тою?
А я тут так решил: сперва соображу,
И уж потом тебе все факты изложу…
Еще чего у нас законопатить нет ли?»
– Я все сожгла. – Вздохнув, считает молча петли…
«Не замечала ты: сегодня мимо нас
Какой-то господин проходит третий раз?»
– Да мало ль ходит их… —
«Но этот ищет, рыщет,
И по глазам заметно, что он сыщик…»
– Чего ж у нас искать-то? Боже мой!
«А Вася-то зачем не сыщется домой?»
– «Там к барину пришел за пачпортами дворник».
«Ко мне пришел?.. А день какой?» – «Авторник».
«Не выйдешь ли к нему, мой друг? Я нездоров»…
…Ландышов, свежих ландышов!
«Ну что? Как с дворником? Ему бы хоть прибавить!»
– Вот вздор какой. За что же? —
…Бритвы праветь…
«Присядь же ты спокойно! Кись-кись-кись…»
– Ах, право, шел бы ты по воздуху пройтись!
Иль ты вообразил, что мне так сладко маяться… —
Яица свежие, яица!
Яичек свеженьких?..
Но вылилась и злоба…
Расселись по углам и плачут оба…
Как эта улица пыльна, раскалена!
Что за печальная, о Господи, сосна![11]

Еще не царствует река,
Но синий лед она уж топит;
Еще не тают облака,
Но снежный кубок солнцем допит.

Через притворенную дверь
Ты сердце шелестом тревожишь…
Еще не любишь ты, но верь:
Не полюбить уже не можешь…

Гляжу на тебя равнодушно,
А в сердце тоски не уйму…
Сегодня томительно душно,
Но солнце таится в дыму.

Я знаю, что сон я лелею, —
Но верен хоть снам я, – а ты?..
Ненужною жертвой в аллею
Падут, умирая, листы…

Судьба нас сводила слепая:
Бог знает, мы свидимся ль там…
Но знаешь?.. Не смейся, ступая
Весною по мертвым листам![12]

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.[13]

То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от четких линий
Солнце ль самое устало…

Но чрез полог темнолистый
Я дождусь другого солнца
Цвета мальвы золотистой
Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно
Утопать в сетях зеленых,
А потом на темных кленах
Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья
Через миг погаснут светы…
Пусть я – радость отражен,
Но не то ль и вы, поэты?

В тумане волн и брызги серебра,
И стертые эмалевые краски…
Я так люблю осенние утра
За нежную невозвратимость ласки!

И пену я люблю на берегу,
Когда она белеет беспокойно…
Я жадно здесь, покуда небо знойно
Остаток дней туманных берегу.

А где-то там мятутся средь огня
Такие ж я, без счета и названья,
И чье-то молодое за меня
Кончается в тоске существованье…

Вихри мутного ненастья
Тайну белую хранят…
Колокольчики запястья
То умолкнут, то звенят.

Ужас краденого счастья, —
Губ холодных мед и яд,
Жадно пью я, весь объят
Лихорадкой сладострастья.

Этот сон, седая мгла,
Ты одна создать могла,
Снега скрип, мельканье тени,

На стекле узор курений
И созвучье из тепла
Губ, и меха, и сиреней.

Скажите, что сталось со мной?
Что сердце так жарко забилось?
Какое безумье волной
Сквозь камень привычки пробилось?

В нем сила иль мука моя,
В волненьи не чувствую сразу:
С мерцающих строк бытия
Ловлю я забытую фразу…

Фонарь свой не водит ли тать
По скопищу литер унылых?
Мне фразы нельзя не читать.
Но к ней я вернуться не в силах…

Не вспыхнуть ей было невмочь,
Но мрак она только тревожит:
Так бабочка газа всю ночь
Дрожит, а сорваться не может…

Этого быть не может,
Это – подлог…
День так тянулся и дожит,
Иль, не дожив, изнемог?..
Этого быть не может…
С самых тех пор
В горле какой-то комок…
Вздор…
Этого быть не может…
Это – подлог…
Ну-с, проводил на поезд,
Вернулся, и solo, да!
Здесь был ее кольчатый пояс,
Брошка лежала – звезда,
Вечно открытая сумочка
Без замка,
И, так бесконечно мягка,
В прошивках красная думочка…

* * * * * * *

Зал…
Я нежное что-то сказал
Стали прощаться,
Возле часов у стенки…
Губы не смели разжаться,
Склеены…
Оба мы были рассеянны,
Оба такие холодные,
Мы…
Пальцы ее в черной митенке
Тоже холодные…
«Ну, прощай до зимы,
Только не той, и не другой
И не еще – после другой:
Я ж, дорогой,
Ведь не свободная…»
– Знаю, что ты – в застенке… —
После она
Плакала тихо у стенки
И стала бумажно-бледна…
Кончить бы злую игру…
Что ж бы еще?
Губы хотели любить горячо
А на ветру
Лишь улыбались тоскливо…
Что-то в них было застыло,
Даже мертво…
Господи, я и не знал, до чего
Она некрасива…
Ну, слава Богу, пускают садиться…
Мокрым платком осушая лицо,
Мне отдала она это кольцо…
Слиплись еще раз холодные лица,
Как в забытьи, —
И
Поезд еще стоял –
Я убежал…
…Но этого быть не может,
Это – подлог…
День или год и уж дожит,
Иль, не дожив, изнемог…
Этого быть не может…[14]