1991, март
Зачем на эту землю мы пришли?
Кто нас позвал? Кто встретил? Нет ответа.
Нас бросили в асфальтовой пыли
И ждали благодарности за это.
За что за это? За огонь и мглу?
…Мы, как могли, пытались разобраться.
Одни из нас присели на иглу,
Другие ждали мирового братства.
А между тем текла по трубам ложь,
По медным проводам летела грозно.
Лишь те, кто тёплой грудью встретил нож,
Узнали правду. Но, к несчастью, поздно.
А мы, хмельною дуростью полны,
Долбили стены лбом и дрались с тенью,
Но усмехались призраки из тьмы:
Они-то знали – неприступны стены.
Они-то знали – мы лишь пацаны,
Салаги, кровь с костями – словом, пища.
И лишь как пища призракам нужны.
Не всё ж им пробавляться по кладбищам.
А мы – бродяги, внуки Колымы,
Затянутые в драные штормовки.
Ещё с яслей готовы были мы
К тысячелетней сумрачной зимовке.
Но ждать пришлось недолго: лопнул лёд,
И мутная вода пошла стеною.
Кого подмыло, кто пошёл на взлёт,
Но тьма у всех стояла за спиною.
И что теперь? Никто не даст ответ.
В железной тьме попробуй оглядеться!
Лишь только звон в усталой голове,
Лишь белый пепел в обожжённом сердце.
Но раз уж мы на этот свет пришли,
Не убегать же в темень, в самом деле.
Тем более, что сотню раз могли,
Но слишком хорошо собой владели.
И вот мы здесь. Как видно, наш удел -
Карабкаться по жёлтому обрыву.
А в общем, каждый этого хотел.
И если кто не с нами – то счастливо!
1991, май
Что ж, я наше кино досмотрю до конца,
Хоть окончится, знаю, печально.
И не стану от пламени прятать лица -
Я же выбрал костер не случайно.
Да и мог ли уйти я в прохладную тьму,
Где любому готова обитель?
И пускай этот путь не закрыт никому -
Я подобных путей не любитель.
Как я брошу своих, если чёрный костёр
Обожжёт нашу бедную землю?
Пусть в те дни будет крепок мой меч и остёр!
..Я пришел в этот мир не за тем ли?
Слишком дорог мне наш неустроенный слой -
Поле боя меж раем и адом.
…Ну а если когда-то и стану золой -
Значит, всё я тут сделал как надо.
1991, июнь
В ночь со вторника на среду
Мне, наверное, приснится,
Что однажды я уеду
В дальний край за синей птицей.
На трясущемся трамвае,
В гиблый мрак, в слепую темень.
Как обычно и бывает,
Позади растает время.
Знаю – силы не осталось,
И в права вступает осень,
Впереди – одна усталость,
В тучах – нет надежд на просинь.
Есть лишь запах человечий,
Словно в баре или в бане.
Ходит бес, и тушит свечи,
И гремит на барабане.
Не найти мне синей птицы,
Не разрушить стены бреда.
…Скоро это мне приснится,
В ночь со вторника на среду.
1991, август
Привыкли мы рвать заколдованный круг,
Узлы разрубать клинками,
Но счастье всегда уплывало из рук.
Стоим с пустыми руками.
Мелькают минуты, проходят года,
А счастья всё нету и нету,
С набухшего неба сочится вода.
Такая у нас планета.
Но если по правде – такие уж мы.
При чём тут небо и слякоть?
На землю поднявшись из каменной тьмы,
Не надо о счастье плакать.
На этой планете дождей и ветров
Нашли мы огонь и веру,
Надежда влилась в нашу тёмную кровь
Под небом свинцово-серым.
И незачем рвать заколдованный круг,
Шатаясь в дыму бредовом.
Вот вспыхнет звезда – и окажется вдруг,
Что круг давно расколдован.
1991, сентябрь
Еретику костёр положен,
А инквизитору – почёт.
Костёр на площади разложен
(За магистрата щедрый счёт).
Стоят толпою горожане
И лихо семечки грызут,
Лояльность этим выражая.
…Минуты медленно ползут.
В затылке чешет инквизитор.
Он озабочен, и весьма,
Каким-то мелким паразитом.
…Висит над городом зима.
И ангел в небесах летает,
Как-будто белый альбатрос.
Он плачет – и снежинки тают
От чистых и прозрачных слёз.
Но люди этого не видят,
Ведь их глаза устремлены
Туда, где жгут и ненавидят,
Где пляшут демоны войны.
А белый ангел – он, поверьте,
Не в силах от костра спасти.
Он должен дожидаться смерти,
Чтоб в рай еретика нести.
Но корчится в огне берёза -
Сухие, жаркие дрова!
…А где его упали слёзы -
Там на снегу растёт трава.
1991, сентябрь
Над замершей Москвой дымятся облака.
Нам это не впервой. Так было сотни лет.
Но плохо, что теперь не купишь молока,
А сыра уж давно растаял всякий след.
Мы все чего-то ждём. Погрома? Колбасы?
Братания с вождём? Какая чепуха!
Однако не спешим перевести часы,
И верим, что душа свободна от греха.
Но где ж тогда грехи? Растаяли давно?
А может быть, уже друг другу прощены?
…Холодный ветер бьёт в раскрытое окно,
И чья-то злая тень смеётся со стены.
И нам не стоит ждать спасения со звёзд.
Давайте будем жить без масла, но в любви.
Ну да, наш век непрост. Ну а который прост?
А взял на спину крест – подмоги не зови.
Невесел наш удел, зато привычный, свой.
…И всё ж пройдут года, быть может, сотня лет,
Растают облака над замершей Москвой,
Прольётся, наконец, забытый, дивный свет.
Но всё же как у нас дорога далека!
А свет – не липкий снег, не купишь задарма.
…Над замершей Москвой дымятся облака
И принимает власть столетняя зима.
1991, октябрь
…Дымный запах ошалевшего ветра,
Звон трамваев и трава в снеге талом…
Это всё я достаю из конверта
И хвалюсь тебе своим капиталом.
Сосны, звёзды и костры – это много!
Где уж брокерам со мною тягаться.
Получаю я бесплатно от Бога
Травяное, дождевое богатство.
Но смеёшься ты (а может, и плачешь)
И не веришь ни во что, кроме денег.
…Только счёт уже звездою оплачен
И погашены долги в понедельник.
Сколько б я ни доставал из конверта -
Не становится темнее на свете.
Это истина восточного ветра.
Это, может быть, поймут наши дети.
1991, ноябрь
Оглянись – и увидишь: стоит за плечом
В белом саване бабка, с косой и весами.
Нам советуют с ней говорить? Но о чём?
Мы в душевных делах разбираемся сами,
А в загробный делах, как уж тут ни крути,
Никому не найти ни конца, ни начала.
Можно было б ей крикнуть: "Не стой на пути!"
Но она бы, безносая, лишь промолчала.
Да и что ей сказать? Ведь она не сама
Захотела того. Это ей поручили.
Нагрузили её, да к тому ж задарма.
Где-то, кнопку нажав, аппараты включили.
Вот и бродит старуха по всяким мирам,
Тянет лямку свою, выполняет программу.
Ей давно на заслуженный отдых пора,
Но хозяева лишь усмехаются: "Рано!"
Мы, пожалуй, её пожалеем ещё,
Кинем гривенник, место уступим в трамвае.
Только всё же не будем смотреть за плечо,
На звонок неожиданный дверь открывая.
1991, декабрь
Ты спрашиваешь – что ещё осталось?
Тебя, похоже, запугали тьмой.
Но примешь ли ответ нелепый мой?
Ведь я утешу только снегом талым
И соснами, и призрачным мостом,
Что в полночь появляется на небе.
Но я ни слова не скажу о хлебе,
Зато скажу о белке под кустом.
Казалось бы, нелепица. Не странно ль -
Я утешаю тем, что есть всегда.
Тебе ж важнее выяснить, когда
Помогут хлебом западные страны.
Но тут, увы, кончается моя
Епархия. Я знаю только звёзды
И ягоды. И то, что жребий роздан
Давным-давно. И хитрая змея
Обречена. А времена и сроки -
Условны. Что ж останется тогда?
Всё то же – птица, облако, звезда,
Снег, ветер, дождь… И солнце на востоке
Взойдёт. И крутолобая луна
Всё так же поплывёт над кромкой леса.
Не будет лишь смертельного железа,
Да и сберкнижка станет не нужна.
…Жаль только – ты совсем не веришь мне.
Похоже, зря мы спорили во сне.
1992, январь
…Мокрый асфальт подмосковной платформы,
Свет фонаря ядовито-лиловый.
…И оборвали тогда разговор мы
На полувзгляде, на полуслове.
Прыгнул я в тамбур пустой электрички.
