Московский без году неделя мэр Сергей Собянин объявил в Москве день без машин, вследствие чего город окончательно погряз в пробках. Откуда их столько набралось, автомобилей, именно в этот праздничный день – никто объяснить не мог, мистика. Заказано в Театре эстрады за отсутствием ярких событий в Кремле.
Выхожу один я на дорогу —
Без машины двинуться решил.
Доберусь и пехом понемногу,
Ибо день сегодня без машин.
Посмотрел вокруг, смущен и робок,
Не пойму, с чего такая жесть:
Думал – нет машин, не будет пробок.
Вижу – нет машин, а пробки есть.
Впрочем, это зеркало момента.
Пятый год мы удивляем свет:
Знают все, что нету президента.
Имя есть, а президента нет.
Вот еще событье для прикола,
Пресса весь сентябрь о нем ревет:
Выбора в России – никакого,
Выборы же будут: вот и вот.
Вот подарок нравам охладелым,
Некая движуха, как в кино:
Прохоров обманут
«Правым делом».
Дела нет! А правых нет давно.
Словно продолжая эту моду,
Мы смущаем внешнего врага:
Поглядишь – вокруг полно народу,
А народа нету ни фига.
Как-то все запуталось, ей-богу.
Как-то изменился ход планет.
Выхожу один я на дорогу —
Нет дороги. И меня-то нет.
Впрочем, у такого положенья
Есть и плюс, поверьте молодцу.
Если нет машин – то нет движенья.
То есть мы не близимся к концу.
Но спасенья нет от нервотрепки,
Ужас вновь бежит по волосам:
Мы стоим в своей бескрайней пробке,
А конец подкатывает сам.
Вот и ждем чего-то по привычке —
Без машин, без смысла и стыда.
Лишь Собянин едет в электричке,
Думает уехать. А куда?
С Киплингом вышло необычно. Я вообще человек патетический, и Васильев – как в «Дуревестнике» – этот пафос нарочно снижает, вычеркивая строфу-другую. А тут он, наоборот, потребовал дописать. Я упирался, говоря, что и так все понятно, но он настаивал на ударной лозунговой концовке, которую я нехотя и сочинил. А месяц спустя на проспекте Сахарова уже несли плакат с изображением Маугли и подписью «Удав умеет лишь с бандерлогами, с людьми не умеет он».
Там есть еще ефремовская правка – тоже, на мой взгляд, уместная. «Ленин в шкапу» и смешнее, и деликатнее. Ефремов вообще интеллигент, что бы о нем ни писали разные недалекие люди, которым посчастливилось с ним выпить.
В Ростове – еще в первый приезд – решили проверить, действительно я прямо на сцене пишу стихи по заказу из зала или мы возим домашние заготовки. И дали тему, которую мы уж никак не могли предвидеть: у них там, оказывается, водительница укусила гаишника пр и попытке ее оштрафовать, и этот скандал широко обсуждался в местной прессе. Сюжет нарисовался сам собой – кого у нас кусала змея? Получилась ростовская Песнь о вещем Олеге, с поправкой на ГИБДД.
Как ныне сбирается вещий сержант
Отмстить неразумным водилам:
Лихих – удержать,
А бухих – задержать
И штраф предъявить нерадивым.
Все шло, как обычно, но вдруг с кондачка
Убогого он задержал старичка.
– Ты скорость превысил, – сержант говорит.
А тот отвечает ехидно:
– Твой жребий, гаишник, пока еще скрыт,
Но мне его явственно видно:
Сегодня покорно тебе большинство,
Но примешь от жезла ты смерть своего…
Сержант не для споров в засаде стоит,
И спорить с сержантом накладно:
– Сначала плати, непокорный старик,
А после пророчествуй, падла!..
Не то за такие плохие слова
Потертые ты мне оставишь права.
Старик между тем оказался не прост,
Исчез, словно отроду не был.
Сержант же, ругаясь, вернулся на пост
Под грозно насупленным небом.
Стоит, непонятной тревогой томим,
И вдруг иномарка юзит перед ним.
Водитель напуган и явственно пьян,
И рожа пылает, как пламя.
С таким ты не то чтобы сделаешь план,
Но даже получишь сверх плана.
– Довольно! – сержант восклицает, —
Абзац!
Но тут из кабины послышалось:
– Клац!
Навстречу несчастному, будто змея,
Рванулось шикарное тело.
– Тебе не обломится здесь ничего! —
С презреньем оно прошипело.
Ощерило рот, замерло на момент,
И вскрикнул внезапно ужаленный мент.
Иной ростовчанки ужасен укус,
Он хуже раненья простого —
Недаром когда-то Советский Союз
Боялся девиц из Ростова.
Ни Пермь, ни Одесса взрастить не могла б
Таких исключительно бешеных баб.
Сержант отшвырнул ее прочь, разъярен,
Но тут же забился в припадке.
Ужасное бешенство чувствовал он,
Жесткое бешенство матки.
В машину пополз он, как будто в кровать.
Его обуяло желанье давать!
Доселе он брал, будто жадный койот,
И в этом не видел позора,
Теперь он водителям деньги дает
И будет давать до упора.
Так будет со всяким, кто хочет права
В казачьем краю отобрать у волхва.
В Сочи, превращенном в сплошную глинистую строительную площадку, наш концерт чуть не сорвался, но в конце концов его разрешили (Васильев позвонил кому-то, а уж кто мог перезвонить самому губернато ру Ткачеву – догадайтесь сами).
Публики набилось немерено, Зимний театр не вмещал ее, хлопали после каждого четверостишия – очень уж их, видимо, достало быть олимпийской столицей, – а в качестве темы предложили только что открытый новый трамплин и визит в город Счетной палаты. Мне показалось, что это неплохо совмещается. Редкий случай, когда выполнен заказ на поэта: попросили Гумилева, а «изысканный строят трамплин» сочинилось само собой. Слова пр о путан и бандитов – «Их просто иначе зовут» – вызвали рев, с лихвой окупивший все гастрольные трудности.
Сегодня, я вижу, роскошный твой образ зачах.
Тебя до рассвета терзает загадочный сплин.
Но я расскажу тебе: слышишь? В далеких Сочах
Изысканный строят трамплин.
Должно быть, ты слышала умной своей головой,
Что Сочи – столица прославленных будущих Игр,
К которым готовятся здесь как к войне мировой,
Ужасной, как бешеный тигр.
Я думаю, друг мой, тебе этот принцип знаком:
Гораздо гуманнее так, чем разрывы и плач.
Все войны проходят сегодня в формате таком —
Как кризис, а чаще как матч.
Для Путина, милая, Сочи важнее стократ,
Чем вся наша Русь, бесконечная, сколько ни ешь.
Я думаю, здесь у режима теперь Сталинград —
Последний, по ходу, рубеж.
Ужасно подумать, какая пойдет благодать.
Бюджет истощится, но будет на что посмотреть.
В сравненье со здешними будет не лапу сосать
Печальный московский медведь.
А сколько наедет охраны, представить могу!
Весь мир потрясенный увидит повышенный класс,
Как можем мы строить, как можем мы тратить деньгу,
Как рубят и пилят у нас.
Когда-то, бывало, бандиты слетались сюда,
А следом съезжались путаны на сладостный труд.
И все это прежние дамы и их господа,
Их просто иначе зовут.
Размах для России, естественно, необходим.
И трасса для лыж, и каток попадет на скрижаль.
И счастье еще, если Грузию не победим —
А впрочем, не больно и жаль.
Трамплин вознесется подобием гибкой волны,
Изящным изгибом пленяя гостей большинство,
И Счетная в полном составе палата страны
В отчаянье спрыгнет с него.
Увы, как подумаешь, участь России тяжка.
И только порою мне кажется, словно сквозь сон,
Что этот трамплин возведен как трамплин для прыжка
Вот этих – куда-нибудь вон.
Они улетят, без сомнения, чуть погодя,
Единым потоком, в мелькании задниц и спин,
И думаю я, под его полотном проходя,
Что это прекрасный трамплин.
Про Лондон пришлось сочинять буквально за пять минут, чтобы успеть в номер с анонсом наших тамошних концертов. Все сказанное там, однако, не легкомысленная шутка, а вполне серьезный прогноз. Мы уверены, что Владимиру Путину еще пригодится Лондон – примерно для тех же целей, что и нынешним лондонским изгнанникам. Обязуемся специально приехать и выступить перед ним.
Наша любовь от чинов не зависит.
В весеннем месяце холодном
Под взглядом сумрачных небес
Какой восторг приехать в Лондон!
С концертом или даже без.
Как плотен тут бомонд московский,
Назад собравшийся весной:
Чичваркин, Дубов, Березовский
И прочий табор невъездной.
Теперь, к досаде русских шпиков,
Сюда заброшен наш десант.
Худой Ефремов, крупный Быков
И с ними Вася-коммерсант.
Конец эпохи двоевластья
Отмечен нами, господа.
Эх, нам для полного бы счастья
Еще бы Путина сюда!
А впрочем, я уверен, братцы,
Попомните мои слова,
Что он и сам сюда спасаться
Приедет года через два.
И чтоб его британским сплином
Не раздавило на дому,
Мы на Поэта с Гражданином
Билет бронируем ему.
Поэт, гражданин и Васильев
