Пророки бледные, склонившиеся ниц
Перед святынями в восторге богомольном,
Мы казни видели, и видели пиры,
И кельи темные отшельников унылых.
В затишье шумных битв зажженные костры
И вдов заплаканных на родственных могилах.
Пред нами умирал царевич молодой,
Родительским мечом до времени сраженный,
И клялся и скорбел перед печальной донной
Жуан, волнуемый и страстью и тоской.
Мы видели в цепях смиренных христиан
И грубых палачей с кровавыми мечами.
Мы видели певца: над звучными волнами
Стоял он, звучными мечтами осиян…
…
Сентябрь 1888
И наши дни когда-нибудь века
Страницами истории закроют.
А что в них есть? Бессилье и тоска.
Не ведают, что рушат и что строят!
Слепая страсть, волнуяся, живет,
А мысль – в тиши лениво прозябает.
И все мы ждем от будничных забот,
Чего-то ждем… Чего? Никто не знает!
А дни идут… На мертвое “вчера”
Воскресшее “сегодня” так похоже!
И те же сны, и тех же чувств игра,
И те же мы, и солнце в небе то же!..
Октябрь 1888
«Была ль то песнь, рожденная мечтою…»
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта,-
Не знаю я, но в этот миг со мною
Роднилися добро и красота.
От светлых дум сомненья исчезали,
Как легкий дым от гаснущей золы;
Я был далек от сумрачной печали,
От злых обид и дерзостной хулы.
Я мир любил, и был любим я миром;
Тая в душе неугасимый свет,
Я в бездне бездн носился по эфирам,
С толпою звезд, за сонмищем планет.
И видел я пленительные тайны
Бессмертного, божественного сна…
Я постигал, что зло и смерть случайны,
А жизнь с добром – и вечна и сильна.
Я ликовал смущенною душою,
И жар молитв сжигал мои уста…
Была ль то песнь, рожденная мечтою,
Иль песнею рожденная мечта?…
1888
Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною
Ранним сиянием дня,
Поздней зарею!
Пусть истерзала печаль
Сердце твое молодое,
Слез нам, как счастья, не жаль,
Вспомним былое!
В прошлом борьба и недуг
Веют забытой весною.
Не отходи, милый друг,
Смейся со мною!
В сердце тревогу смири,
С новой весною воскресни.
Пой! За сияньем зари-
Счастье и песни!
Если ж, весну схороня,
Счастье от зависти спрячем,
Не отходи от меня,
Вместе заплачем!
Не отходи от меня,
Пой или смейся со мною,
Пусть же сияние дня
Длится зарею!..
1888
«Рыдает и плачет тоскливая скрипка…»
Рыдает и плачет тоскливая скрипка,
И слышится в звуках мне голос родной,
И тихо, сквозь слезы, мерцает улыбка
Над юностью падшей, над жизнью больной.
Рыдайте и плачьте, печальные струны!
Рыдайте, мне сладок ваш трепетный плач.
Как первые грезы, вы страстны и юны,
Безжалостны вы, как жестокий палач.
Вы вновь пробудили певучие думы,
Вы вновь окрылили восторгом меня…
И грусть моя тает, как сумрак угрюмый
Пред алым сияньем веселого дня.
И вижу я снова из мрака забвенья,
Как бледный туман из глубоких лощин,
Встают и кивают былые виденья
Сквозь черную дымку угасших годин…
1888
Румяная заря на капле дождевой
Лучом приветливым играла.
И капля искрилась алмазною серьгой,
И капля детский взор прельщала.
Но умерла заря на западе небес,
И распростерлась тень немая,
И в капле дождевой волшебный блеск исчез.
И влажный ветер, пробегая,
Ту каплю уронил, незримую впотьмах…
Ах, для чего зари сиянье
Она пережила! Смерть капли при лучах
Могла бы вызвать состраданье!
1888
«Я знаю грусть: певучая, как песнь…»
Я знаю грусть: певучая, как песнь,
Она в душе рождается случайно,
Чтоб утолить, как тяжкая болезнь,
И взволновать, как призрачная тайна…
Я знаю песнь: в душе моей, как грусть,
Она звучит то нежно, то сурово;
Ее давно твержу я наизусть,
Но в ней мечтам все ярко и все ново.
1888
Бывало, все в душе моей будило
Святые сны и звуки песнопенья
И чистые, как юность, впечатленья!
Как я любил вечернее светило,
Когда оно задумчиво глядело
В мое окно – и на полу несмело
Лучом зеленым весело чертило
Квадраты окон, сумрак наполняя
Каким-то светозарным, белым дымом…
И в проблеске его неуловимом
Мне чудилася прелесть неземная…
Как привиденье – смутный блеск луны
Рождал в душе, взволнованной невольно,
Прекрасные, пленительные сны.
Так старому ботанику довольно
Засохшего и мертвого стебля,
Чтоб по нему его воображенье
Нарисовало небо и поля,
Где расцвело усопшее растенье…
И, свет луны случайно уловив,
– Исполненный восторженной истомы,
Я создавал хрустальные хоромы
Из снежных льдин: и чудный их извив,
И звонкого кристалла их изломы
Я поясами радуг обвивал
И освещал алмазными лучами.
И наполнял я лучезарный зал
Прекрасными и бледными тенями,
Без крови теплыми и ясными без света,
Как скорбь влюбленных, как мечта поэта,
Рожденная весенними ночами…
Теперь – не то, от волшебства небес
Моя душа угрюмо удалилась.
Волшебный мир лазурных грез исчез,
Тоска небес тоской земли сменилась.
Вчера я свечи погасил – и свет
Ночной луны проник в окно случайно,
Как призрак робкий, как немая тайна,
Лия вокруг болезненный привет.
Но он в душе моей не пробудил
Ни прежних снов, ни вымыслов прекрасных.
Я на него, безмолвен и уныл,
Смотрел в мечтах холодных и бесстрастных.
И думал я: зачем он светит мне,
Печальным факелом блуждая в вышине?
Зачем, дразня капризными лучами,
Обворожал он детские мечты,-
Он, созерцающий спокойно с высоты
Все преходящее пред смертными очами?
И было мне обидно и смешно
За детский сон, исчезнувший так скоро,
И, чтобы скрыть луч месяца от взора,
Завесил я окно!
‹1889›
Стареет все, и все уносит время,
Но зрелища грустнее нет, когда
В заботах дня мятущееся племя
Приют отцов сметает без следа.
Печальный вид! Железная ограда
Разрушена кощунственной рукой;
Немых могил задумчивое стадо
Осквернено последнею хулой.
Изломаны кресты и мавзолеи-
Смирения и вечности символ,
Лишь завернет в заглохшие аллеи
Щипать траву меланхоличный вол.
Унылый вид! Не требуя земного,
Земля не верит памяти живых
И письмена тщеславия людского
Сдувает пылью с камней гробовых.
И жадный вор вечернею порою
Чугунный крест с расшатанной плиты
Спешит унесть, – святынею чужою
Не дорожат преступные мечты…
И лишь дерев зеленые побеги
Из года в год все чаще, все пышней,
Чтоб мертвецов загробные ночлеги
Благословлять дыханием ветвей;
Чтоб говорить мечтательно случайно
Забредшему под шаткую их сень,
Что жизнь – вечна, что кто-то бросил тайно
В могильный мрак забрезжившийся день.
1888
«Вечернее небо, лазурные воды…»
Вечернее небо, лазурные воды,
В лиловом тумане почившая даль-
Все прелестью дышит любви и свободы.
Но в этом чарующем лике природы
Читаю, как в книге, свою же печаль.
И мнится, что все под лазурью румяной:
Склоненные ивы над сонным прудом
И лес темно-синий за далью туманной-
Все это лишь призрак, обманчиво-странный,
Того, что созиждилось в сердце моем.
Все это – отрывок поэмы певучей,
Кипящей глубоко в душе у меня,
Где много так веры и страсти кипучей,
Где много так жажды к свободе могучей,
Так много печали и много огня!
1888
«Сумерки бледные, сумерки мутные…»
Сумерки бледные, сумерки мутные
Снег озарил перелетным мерцанием.
Падают хлопья – снежинки минутные,
Кроют все белым, как пух, одеянием.
Снежно… бело, но проходят мгновения-
Снова не видно ковра белоснежного…
Грезы так падают, грезы сомнения,
В сумерки бледные сердца мятежного…
1888
«Посмотри: у пруда, где в прохладную тень…»
Посмотри: у пруда, где в прохладную тень
Зной струится сквозь ветки дрожавшие ив,-
Реют мошки; родил их сверкающий день,
И умрут они к ночи, мгновенье прожив.
И родятся другие в ликующем дне…
Так в душе у меня сонм докучных забот
Расцветет, – уплывет на житейской волне,
И родится опять, и опять уплывет…
1888
Пойдем в сосновый лес, сегодня жар несносен…
Все тихо, все молчит, не шелохнется лист,-
Уйдем под тихий мрак гостеприимных сосен,
И лес там молчалив, и воздух там смолист!
Люблю я этот лес; далеким желтым строем
Уходят вглубь стволы деревьев, янтарем
Смола слезится с них, и мертвенным покоем,
Боясь людских шагов, томится все кругом!
