«Немало в мире зеленеет…»
Немало в мире зеленеет
Неведомых материков,
Немало в сердце цепенеет
Невысказанных чувств и слов.
Измученные нервным зноем
Испепеляющих нас дней,
Мы, может, так и не откроем
Прохлады в глубине своей.
15 марта 1933
«Чудесный жезл коснется слова…»
Чудесный жезл коснется слова,
И, ритмами окрылена,
Его житейская основа
Иным значением полна.
«Ночь, улица, фонарь, аптека» —
Не проза, а язык скупой
Тоски трагического века
Пред наступавшею грозой.
Трагизм судьбы давно нам ведом.
Поэтому близка ты нам,
Та песня, что когда-то дедам
Пропел печальный Вальсингам.
1933
Опять в полях я, и душа нагая
Меж небом и землей одна, одна…
Весенний свет в пространства проливая,
Сияет голубая вышина.
Стоит повсюду тишина такая,
Что в воздухе недвижимом слышна,
Когда прореет ласточка, играя,
Ее крыла звенящая струна.
Прислушаешься к сердцу. Даже в нем
Замолкли сожаленья о былом.
Судьба изменчивая, но благая
Ведет извилистым своим путем,
И чувствуешь, что ближе с каждым днем
К первоисточникам душа слепая.
17–18 марта 1933 Сунгари — Щуанченпу
«Чуть-чуть затеплилось вдали…»
Чуть-чуть затеплилось вдали
Зари заплаканное злато;
Украдкой звезды понесли
Свои светильники куда-то.
Замолкла, посерела тьма,
Как будто в первый день творенья.
Всплывает силуэт холма
Туманной первозданной тенью.
И следом дикою тоской
Нежданно крик совы гортанный
Прорезывает этот странный
Борьбой насыщенный покой.
28 февраля 1933
«Вселенная прозрачною красою…»
Вселенная прозрачною красою.
Волной прохладной обтекает нас.
Трепещем мы крылом короткий час,
Как бабочки над бездной голубою.
Но в этот час мы испытаем много
И счастья, и отчаянья… Порой
Среди раздумья в тишине ночной
Услышим даже тихий голос Бога!
19 апреля 1935
ИЗ ЦИКЛА «ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА»
* * *
Устали мы за круговою чашей
На пиршестве. Но новый плеск вина!
Харбинская эпоха жизни нашей
Исчерпана и выпита до дна.
Не обещал ли старый виночерпий
Нам в юности свободу и покой?
А ныне катастроф напиток терпкий
Бесстрастною подносит он рукой.
Пред демоном истории — Пилатом —
Вновь истине не поднимать очей!
И суждено нам расставаться с братом
И отрекаться от души своей!
Мы, потерявши небо, одиноко
Расходимся в сияющую ночь.
В душе — загробная усмешка Блока
Над всем, над всем, чему нельзя помочь!
Ну что ж, и эту чашу выпьем, други!
Цените дружбы преходящий час!
Ведь скоро не услышат среди вьюги
Ответа многие из нас.
1934 * * *
На скучных сунгарийских берегах
Мы жили в те томительные годы,
Когда незримо разлагаться в прах
Уж начали беспечные народы.
Запутан был истории узор.
Надежды нам всегда сродней и ближе.
Мы верили. Лишь мой киргизский взор
Порой провидел вандалов в Париже.
Но надо мной смеялись: «Кто ж они?»
Я пожимал плечами, сам не зная,
Хоть голос внутренний шептал: «Взгляни,
В самом тебе есть бездна роковая!»
1935
От цифр приподнимаешь взгляд,
И видишь — годы вдаль летят
Колонной журавлиной.
Любви трагический дымок,
Да дум развеянный песок,
Да сердца хладный иней.
(Закономерность величин
В метелях следствий и причин
Над жизненной пустыней!)
Мое печально ремесло:
Доказывать, что лишь число
Лежит в основе мира.
Счастлив был, может, только раз
С забытым другом в поздний час
В хмельном чаду трактира.
Да радость горькую порой
Дарила праздною игрой
Прельстительная лира.
27 января 1936
«Зажги, Пекин, вечерние огни…»
Зажги, Пекин, вечерние огни
Морщинистой рукой,
От шепота столетий отдохни,
Глаза на миг закрой.
Пусть вновь нарушат старика покой
Слепой судьбы шаги, —
Ты равнодушною качнешь главой, —
Как тень пройдут враги.
И золоту из-за запретных стен
Вновь улыбнется май.
Все в мире суета и тлен,
Недвижим лишь Китай.
13 апреля 1937
«В вечерней полутьме едва маяча…»
В вечерней полутьме едва маяча
И от усталости едва дыша,
Стоит пред Ним заезженная кляча,
Обглоданная временем душа.
Отчаявшаяся, полуживая,
Испившая судьбу свою до дна,
Она глядит на мир, не понимая,
Зачем была на жизнь осуждена.
Под кислотой отчаянья истлела
Последняя земная страсть,
И шелуха исчерпанного тела
Готовится — отжившая — отпасть.
27 июня 1941
«Веленью тайному покорный…»
Веленью тайному покорный,
С открытой ясною душой
Выходит мальчик в мир просторный
Судьбы незримою тропой.
Но нудному земли волненью
Сейчас же отдается он.
Уходит Бог прозрачной тенью
Спесиво на вакантный трон.
Садится разум непреложный,
Дешевый толкователь снов,
И скоро пылью придорожной
Закрыта даль материков.
И мальчик, распрощавшись с миром,
С вершинами, с морской волной,
Живет, скитаясь по квартирам,
Грустя увядшею душой.
30 мая 1942
«Хлещу я музу по худым бокам…»
Хлещу я музу по худым бокам,
Но, старая, изверилась в себе.
Действительно, пора настала нам
Уйти в себя, покорствуя судьбе.
Средь диких воплей войн и мятежей
Печальному не прозвучать стиху,
И Аполлона не поймет речей
Глухая чернь внизу и наверху.
26 мая 1942
Киворий (церк.) — сень, под которой на престоле освящаются дары.
Алл Н. Ектенья: Стихи о России. Харбин, 1923. 30 с. В сборник вошло 17 стихотворений и поэма «Ектенья».
* * *
Алл Николай Николаевич (наст. фам. Дворжицкий; 189(?), Петербург — после 1966, США). Жена — поэтесса Елена Антонова. Алл учился в Морском корпусе и в Константиновском артиллерийском училище. Участник Первой мировой и Гражданской войн. В конце 1920 г. эмигрировал в Китай. Редактировал харбинский художественно-литературный еженедельник «Дальневосточный огонек». Сотрудничал в русских газетах Китая «Русский голос», «Новости жизни», в журналах «Вал» (1922), «Китеж», «Дальневосточный синий журнал». В 1923 г. вышел в Харбине его сборник «Ектенья». В том же году переехал в США. Преподавал русский язык в Гарварде, редактировал «Русскую газету», сотрудничал в «Новом русском слове», в журнале «Зарница». Переменил несколько профессий. В последние годы перед выходом на пенсию работал в инженерных компаниях, специализировавшихся на строительстве дорог и мостов. Участвовал в Кружке русских поэтов в Америке (Нью-Йорк). Стихи Алла вошли в коллективный сборник этого кружка — «Четырнадцать» (1949) и в антологию «Содружество» (1966). Темы и мотивы поэзии Алла связаны с фольклором, мифологией, русской историей и с родным Петербургом — «памятником умершей свободы».
