Команданте Томассевич пригласил меня к себе и подробно расспросил обо всем. Здесь же находился один из задержанных «гусано». Он всячески пытался демонстрировать свое безразличие к тому, что слышал, но это ему плохо удавалось. На его лице беспокойство было так прямо и написано. На вопрос о том, что он собирался предпринять против меня там, где мы с ним впервые встретились, бандит повернул свое луноподобное лицо и, со злобой посмотрев на меня, ответил, что собирался меня убить.
— Почему же не убил? — усмехнулся команданте.
«Гусано» нервно мотнул головой:
— Да с ним был целый взвод. Будь он один, ему бы несдобровать.
Команданте снова усмехнулся. В конце нашего разговора он приказал мне идти обратно, к побережью. Мне, откровенно говоря, очень не хотелось уходить, но в то же время нельзя было не учитывать, что «гусанос» могут попытаться вернуться к морю.
Я прибыл на пограничный пост. Однако сидеть там в бездействии не собирался, о чем сразу довел до сведения командира. Он стал возражать против того, чтобы я участвовал в действиях боевой группы: по его мнению, я нуждался в отдыхе.
— Да некогда сейчас отдыхать! — сказал я ему. — Вот переловим всех бандитов, тогда и отдохнем.
На Юмури в это время находилось с полсотни бойцов. И в конце концов мне удалось—таки уговорить командира, и он поручил мне возглавить группу из восьми милисьянос, которая должна была нести патрульную службу на мысе Спокойствия.
В четыре часа дня над морем появился вертолет. Я пояснил ребятам, что, хотя у этой железной птицы кубинские опознавательные знаки, нужно быть готовыми ко всяким неожиданностям: враг способен на любые провокации. Облетев берег, вертолет сделал круг над мысом Спокойствия и сел рядом с нами. Из машины вышли несколько человек. Командир группы попросил меня провести их до нужного места. Так я снова очутился там. где произошла моя первая схватка с бандитами.
На протяжении тринадцати дней я все время был начеку. Мне, к сожалению, не пришлось участвовать в заключительных операциях по ликвидации банды Мендеса. Там отличились многие ребята, в том числе Лейли Перес, Вильяме и очень храбрый парень Йяйо из Гран—Пьедра.
Это были напряженные дни. Янки пытались запугать нас. Их боевые корабли крейсировали у наших берегов. А 4 мая власти Багамских островов, не имея на то никаких оснований, арестовали два кубинских рыболовецких судна, а третье повредили, открыв по нему огонь. Они хотели использовать рыбаков в качестве заложников, чтобы потом обменять их на контрреволюционеров. Угрожая рыбакам расправой, багамские власти бросили их на маленьком необитаемом острове без воды и пищи, не оставив им даже лодки, на которой они могли бы попытаться добраться до кубинских берегов.
Эта провокация вызвала на Кубе взрыв негодования. В Гаване перед зданием посольства США прошла мощная демонстрация протеста. Гнев народа был так велик, что казалось, возмущенные массы снесут с лица земли здание посольства.
Из захваченных у «гусанос» документов стало известно, что бандиты намеревались создать базу на другом берегу реки Юмури. В них содержались инструкции по проведению диверсий. В наши руки попали также пачки чистой бумаги — она предназначалась для тайнописи. Чего только не было у бандитов: и нейлоновые канаты для лазания по скалам, и сигареты «Кэмэл», и пищевые концентраты, и специальные тонизирующие таблетки. Было также много новейшего автоматического оружия и патронов. Не обошлось и без марихуаны.
В операциях по ликвидации банды Мендеса участвовали товарищи, хорошо знавшие этот район. Кроме того, у них имелись подробные карты местности, вплоть до Плая—Ларга. Можно с уверенностью сказать, что этот берег всегда был под надежной защитой.
Что касается Висенте Мендеса, то его последним прибежищем стала отдаленная пещера. В боях он потерял почти всех своих людей: за десять дней было ликвидировано десять «гусанос». И вот теперь, обложенный со всех сторон, словно хищный зверь, Мендес сидел в пещере. Он был опасен, так как занимал весьма выгодную позицию.
Справился с ним парень из Гран—Пьедра. В отчаянной перестрелке он меткой очередью сразил главаря банды наповал. Так на тринадцатый день мы узнали о смерти Висенте Мендеса. На тринадцатый день после того, как я увидел первого «гусано», выходящего из зарослей. И мне почему—то вдруг стало страшно. Потом я понял почему: я боялся не за себя, а за товарищей, которые, может быть, ведут сейчас смертельный бой. Поскорей бы они кончали с бандитами!
…Я не стал дожидаться отставшего сержанта и быстро шел по дороге. Охраняемые ополченцами, по тропе, ведущей со скалы вниз, тяжелым шагом брели пленные «гусанос». И мне представилась картина, которую я, наверное, никогда не забуду: как вот эти самые бандиты, один за другим, крадучись выходят из зарослей. А знаешь, товарищ, в первую минуту я так растерялся, что не мог сообразить, что же теперь делать…
Пабло Армандо Фернандес
От человека к смерти
Роберто Фернандесу Ретамару посвящается
Вот здесь, именно здесь
во времена голода и человеческой слепоты
я создаю новый мир и новые отношения.
Кто же тот человек, что разбрасывает повсюду,
как песок или пепел,
старые верования?
(«…Сорок дней мы шагали
без сна и без отдыха…»)
Именно с этого и начинается история.
(«…Пятнадцать дней мы шагали,
утопая в воде,
задыхаясь в болотной жиже…»)
Говорили некоторые,
что история — это заброшенный пустырь,
это — заброшенный дом
без хозяина и без хозяйки.
Но для нас история — значит
питаться лишь одиннадцать раз
за тридцать дней
тяжелого пути.
Для нас история — это вражеские засады,
река Литуабо, мост Кантаррана
и снова засады
с винтовочными выстрелами
и свистом пуль в ночи.
На седьмой день пути,
к наступлению ночи,
перед нами раскинулось селенье
Куатро Компаньерос
и горы Форесталя,
покинутое ранчо Тринидад
в трех километрах от реки Ла—Йегуа.
Нам нужно было устоять и не сдаться,
сражаться между смертью и победой,
радуясь и смерти, и победе.
Для нас история — это память о погибших товарищах.
Мы подбираем тела их на поле брани
и украшаем место их гибели
нашей вечной любовью.
Наш путь не был усеян розами.
А неподалеку благоухало море…
Нам путь преградила река,
вышедшая из берегов,
но в эту ночь наши души озарила любовь.
Мы неустанно мечтали
о ласке женских рук
и о куске хлеба.
Мы научились понимать, что свобода —
это не просто обещание,
не просто незатейливое словечко,
что ни священники, ни краснобаи
не подарят народу
долгожданную свободу.
(«…Всего лишь одну ночь
отдохнули мы за сорок дней пути…»)
Вот так, голодом и мечтой,
вершится
подлинная история,
подвергающая себя постоянной опасности,
вечно движущаяся между смертью и победой
и слушающая, как дрожит земля
в объятиях смерти.
Свобода! Твой образ любви
живет не только для себя одной.
Свобода! Мы познаем тебя,
когда в горах чувствуем себя свободными.
Здесь мы говорим свободно,
что человек свободен там,
где он сражается.
Здесь, в лесной тиши,
мы посвящаем тебе много дней.
Мы засыпаем под твой ласковый голос.
Мы хотим, увенчав тебя короной,
стать твоими избранниками.
Твой многоликий образ
сливается в единый образ свободного человека.
Ты голосами свободно парящих птиц
наполняешь долину.
Свобода!
Твои ясные очи — это
закрытые глаза погибших товарищей.
Твоя воздетая к небу рука — всюду,
где есть поникшие руки погибших в сраженье.
Твои губы созданы для песен.
Взгляд твой излучает преданность делу.
В тебе столько таинства
и столько немеркнущей жизни!
Ты доверь нам свои сокровенные тайны,
расскажи о местах, где ступала нога
свободного человека.
Мы знаем, ты веками жила
в оковах мрака и молчания,
а теперь, свобода, мы хотим услышать
твой чистый голос…
Давай же поговорим…
Никто не объяснил нам,
что значит быть мудрыми,
дисциплинированными и храбрыми…
(«…Сегодня во рту не было ни крошки…»)
Кто—то молится за спасение преследуемых,
Кто—то молится за жизнь преследователей…
Поколения людей, которые созданы для жизни..
Наши руки —
руки будущих творцов…
Слышатся выстрелы
кровопролитной войны…
История — это не заброшенный пустырь.
Свобода!
Расскажи нам о миллионах твоих сторонников,
ведь в Майари—Арриба,
в открытом поле,
истекают кровью твои приверженцы.
Наши руки,
рвущиеся к свободе,
добыли в сраженье автомат «Томпсон»,
пять автоматов «Спрингфилд»
и немного стрелкового оружия.
Свобода!
Ты не просто свобода лесного зверя
или птицы, парящей в небе.
Ты — человеческая свобода.
Одержи ты сегодня над нами победу
ради нашего прошлого
и светлого завтра.
Мы верные твои сторонники.
Среди грохота выстрелов и страшных взрывов
мы слышим, как дрожит твое сердце,
как бьется оно,
залитое кровью убитых,
меж обгоревших сосен.
Среди руин
мы видим твое обнаженное тело.
Мы низко склоняем пред тобой
наши головы.
Не нужно нам иной судьбы.