Мгновение — и все изменилось. Маски любезно приглашали дам на танец. Метались их длинные рукава и прыгали капюшоны с изображением черепа, когда они весело скакали с дамами. Аргонавты любезно улыбались неожиданной шутке замаскированных, и все вошло в свою колею.
А утренние рубины вливались в окна.
Великий магистр стал посреди крыльев дракона, сам золотой и восторженный. Бледный, немой инженер, весь согбенный, с искаженным лицом, уселся у руля, и грянул прощальный привет многотысячной толпы, запрудившей площадь. Арго взмахнул крылами. Арго помчался в голубую вышину.
V
Великий магистр говорил между крыльев Арго: «Несись, моя птица. Вот из-за моря встал золотой орех… Несись, моя птица… Я хочу полакомиться золотыми орешками!» Скоро они летели над морем. Изумрудные струи отражали Арго. Глядя вниз, можно было видеть, как отражение уменьшалось, убегая в глубину. Вдруг темное облако занавесило Солнце. Лучи его, пробив облако, пали на море. На волнах плясали солнечные молньи, чертя изображение огромного, мерцающего дракона. Молчаливый, немой спутник, управляющий рулем, поднял свои веки на великого магистра: из глаз ринулись на магистра бездонные дали, потому что глаз не было.
Когда золотой Арго, качая крыльями в голубом, сияющей точкой исчезал безвозвратно, на плоскую крышу редакции «Золотого руна» выскочил отряд замаскированных домино. Они взялись за руки и отплясывали, составив круг. Метались их черные рукава и капюшоны, когда они прыгали, гремя железом крыши. Потом они разом сорвали с себя маски и закричали: «Vivat…» Под масками обнаружились всё знакомые лица. Мать, сидя на трибуне, узнавала своего сына, жена — мужа. Это была только шутка…
Взглянув на небо, увидели, что там, где была золотая точка, осталась только лазурь. Масок уже не было на плоской крыше редакции. Там стояли люди в домино без масок, задумчивые, недоумевающие своей шутке, невольно грустившие, что истратили сияющий восторг расставанья.
VI
Холодные сумерки окутали Арго, хотя был полдень. Ледяные порывы свистали о безвозвратном. Застывший спутник уставился на великого магистра. Так мчались они в пустоту, потому что нельзя было вернуться. Здесь, возвысившись над земным, мысли великого магистра прояснились до сверхчеловеческой отчетливости.
Обнаружились все недостатки крылатого проекта, но их уже нельзя было исправить. Предвиделась гибель воздухоплавателей и всех тех, кто ринется вслед за ними. Человечество в близком будущем должно было соорудить множество солнечных кораблей, но всем им будет суждена гибель, потому что только вдали от земли, когда вернуться уж поздно, обнаруживаются те случайности, предвидеть которых нельзя на земле. С ужасом понял великий магистр, что пока внизу его имя прославляют как имя нового божества, низводящего солнце, в веках ему уготовано имя палача человечества. С ненавистью схватил он за руку своего спутника, подбившего его на ужас, но кисть руки немого инженера осталась у него в руке: это была перчатка, набитая сеном. Это было чучело с маской, надетой на палку, а не человек.
Неслись в пустоте. Впереди было пусто. И сзади тоже. Успокоенный аргонавт уже видел восторг, который в близком будущем охватит человечество при мысли, что есть путь к Солнцу. Это будет взрыв небывалого восторга перед небывалой гибелью. Но теперь, успокоенный, он понимал, что самый восторг гибели избавит человечество от бесконечного прозябания без веры в лучшее будущее. Этим обманом все кончится. Замерзая в пустоте, он шептал, успокоенный: «Да, пусть я буду их богом, потому что еще не было на земле никого, кто бы мог придумать последний обман, навсегда избавляющий человечество от страданий…»
Окоченелый труп лежал между золотыми крыльями Арго. Впереди была пустота. И сзади тоже.
VII
Прошло сто лет.
На изумрудных струях метались струи Солнца. Это была пляска солнечных светочей. Это были золотые черви. Потом черви стали рубинные. Вспыхнувшие стекла домов становились слитками красного золота, и солнечность заливала вечерние комнаты. Ее можно было черпать ведрами. У вечернего окна янтарел мечтатель, прижавший руку к сердцу. Вдали на зеркально-красном горизонте в вышину вонзались ниточки огня. Это были золотые стрелы. Это флотилии солнечных броненосцев вонзались в высь, перевозя человечество к Солнцу.
1. Андрей видел предрассветный сон.
2. Они шли с лучистым странником, давнишним знакомцем по снам.
3. Это был загадочный старец, Федор Кузьмич.
4. Они были в одеждах послушников, и котомки их болтались за плечами.
5. Они шли вдоль равнин. Ничто их не касалось, и никто их не задерживал.
6. Стояла осень. Лазурное небо заплакало вдали.
7. Лучезарный старец пригорюнился, сказав: «Скончалась… Преставилась…»
8. Подпер руку под подбородок и уставился в землю.
1. Они пришли к одинокому деревянному кресту, торчащему над песчаным обрывом.
2. Это была ее могилка.
3. Деревцо хлопало большими матово-желтыми листьями.
4. И лист за листом обрывался над могилкой.
5. Лавров заплакал, горюя: «Неужели она не воскреснет!..»
6. Ветряный напор стал рвать деревцо, и матово-желтое облачко, шелестя, пронеслось мимо их ног.
7. Он обхватил руками ее могилку и просил: «Воскресни, родная…»
1. Но загадочный старец Федор Кузьмич положил руку к нему на плечо и сказал: «Чего ты плачешь?
2. Ведь могила пуста!»
3. И Андрей поднял глаза и увидел, что лазурное небо смеялось вдали.
4. Облетевшее деревцо радостно тряхнуло голыми сучьями, и в отчетливом воздухе тянулась золотая паутина.
5. Федор Кузьмич, сидя на песчаном откосе, тоже смеялся светозарным ликом.
1. Он проснулся. Открыл глаза. В сверкающую щель ставни рвалась светозарная струйка и ложилась на стене бледно-странным, узорным пятном.
2. И он шепнул: «Она жива… Никогда не умирала…»
3. Слышался глубокий вздох, который давно начался и не мог кончиться.
4. Это шумели деревья.
5. Это был день большого ветра.
6. И сиреневые кусты, глухо волнуясь, отмахивались от ветряных объятий и поцелуев.
1. Андрей с Митей мчались верхом среди взволнованных нив.
2. Семянные колосья словно шатались, склоняясь,
3. то чернея, то золотея.
4. И вдоль нивы синели теневые пятна, производя волнение.
5. Точно на ниву бросили покрывало, испещренное пятнами, — и вот оно мчалось к горизонту.
6. Андрей запылал. Указывал на закат. Говорил невнятное:
7. «Дни текут… Времена накопляются… Подымается незакатное, бессрочное…
8. Просится: пора мне в этот старый мир…
9. Пора сдернуть покровы… Развить пелены… Пора открыть им глаза… Налететь ветром…
10. Засвистать в уши о до-временном».
1. Митя слушал вселенские речи, не понимая.
2. Заслушивался.
3. Воздушно-мировые пространства, наполненные светом, бестрепетно распахнулись над ними.
4. Хотелось искупаться в этих светозарных объятиях.
5. Золотая, пятнистая порфира неслась к пылающему горизонту, и колосья шептались в солнечной бесконечности.
6. Андрей кричал: «А кто это идет на нас, закрывшись сверкающим кругом — золотым щитом Вечности!»
1. Они повернули коней. И помчались назад — помчались обратно.
2. Возвращались.
3. Ветер засвистал в уши всадников среди шелеста колосьев.
4. Воздушно-мировые объятия бестрепетно распахнулись над ними, и они восторженно грустили о до-временном.
5. Закрыв лицо, мокрое от слез, Андрей не стыдился плача. «Воздух чист!
6. Воздух чист и светозарен!»
1. Вечером на открытой террасе сидели — Андрей с Иваном Ястребовым.
2. Ястребов поднял просиявшее, бледно-христианское лицо. Его уста не размыкались. Стыли пунцовым изгибом.
3. Налетавший ветер играл длинными кудрями и белокурой раздвоенной бородой.
4. Где-то вдали затянули псалом: на двор притащились слепцы, но собака завыла: «Хауау-ууу…»
5. И слепцов гнали.
6. И потащились слепцы, протягивая руки свои в одну сторону, точно скрипучие деревья, накреняемые ветром.
1. Ястребов надвинул свою шляпу на глаза и весь поник, опершись на палку.
2. Деревья кричали: «Ввы… ввы…
3. Увввыы…»
1. В комнате вспыхнул синий висячий фонарь.
2. Голубой свет мертвенно затрепетал.
3. Пал на их лица. И лица казались бледно-голубыми.
4. Им был виден сквозь стекла седой помещик, опустивший голову на стол, весь нахмуренный от огорчения.
