эхо вторило: "Линор"…
Тихий, жуткий разговор.
Я захлопнул дверь. Невольно
сердце сжалось острой болью.
Сел… и скоро вновь услышал
тот же звук: тор-тор… тор-тор…
"А-а,- сказал я: – так легка мне
вся загадка: стук недавний -
Дребезжанье старой ставни…
только ветер… мелочь… вздор…
Нет, никто там не стучался,-
Просто ставни… зимний вздор…
Мог бы знать и до сих пор".
Быстро встал,- окно открыл я.
Широко расставив крылья,
Крупный ворон – птица древняя -
в окно ко мне, в упор,
Вдруг вошел, неторопливо
всхохлил перья, и красивым
Плавным взлетом, горделиво,
– словно зная с давних пор,-
Пролетел, на бюст Паллады сел…
как будто с давних пор
Там сидел он, этот Ворон.
Сколько важности! Бравады!
Хохотал я до упаду:
"Ну, нежданный гость, привет вам!
Что ж, садитесь! Разговор
Я начну… Что много шума
натворил ты здесь, угрюмый
Ворон, полный древней думы? -
Ну, сказки -как бледный хор
Называл тебя – в Аиде
бестелесных духов хор?"
Ворон крикнул: "Nevermore".
Я вскочил от удивленья:
новое еще явленье! -
Никогда не приходилось
мне слыхать подобный вздор!
"Вы забавны, Ворон-птица,-
только как могло случиться
Языку вам обучиться
и салонный разговор
Завязать, седлая бюсты?
Что ж, продолжим разговор,
Досточтимый "Nevermore"…"
Но на белом четко-черный
он теперь молчал упорно,
Словно душу всю излил
в едином слове ворон-вор!
И опять понурый, сгорблен,
я застыл в привычной скорби,
Все надеясь: утро скорбь
утишит… Вдруг, в упор,
Неожиданно и властно,
с бюста белого, в упор
Птичий голос: "Nevermore".
Вздрогнул я: ответ угрюмый
был в том крике мне на думы!
Верно, ворону случалось часто
слышать, как повтор,
Это слово… звук не нежный…
Знать, его хозяин прежний,
Зло обманутый в надеждах,
повторял себе в укор,
Обращаясь безотчетно к ворону,
ронял укор
Безысходным: "Nevermore".
Весь во власти черной тени,
в жажде предосуществлений,
Я теперь хотел жестоко
с этой птицей жуткий спор
Завязать, – придвинул кресло
ближе к бюсту… и воскресла -
Там в мозгу моем воскресла,
словно грозный приговор,
Логика фантасмагорий,
странно слитых в приговор
С этим криком: "Nevermore…"
И теперь меня глубоко
волновали птицы Рока -
Птицы огневые очи,
устремленные в упор.
Свет от лампы плавно лился,
он над вороном струился…
Я мучительно забылся,-
мне казалось: с вечных пор
Этот черный хмурый ворон
здесь, со мной, с извечных пор.
Со зловещим: "Nevermore".
Словно плавное кадило
в кабинете воскурило
Фимиамы, и туманы
наплывали с алых штор.
Простонал я: "Дух угрюмый,
что томишь тяжелой думой?
Обмани предвечным шумом
крыльев черных, и Линор
Позабыть совсем дай мне -
дай забыть мою Линор!
Крикнул ворон: "Nevermore".
"Прорицатель! Вестник горя!
Птица-дьявол из-за моря!
За душой моею выслал Ад-
тебя? -Хватай же, вор!
Ветер… злая ночь… и стужа…
В тихом доме смертный ужас -
Сердце рвет он, этот ужас,
строит склеп мне выше гор…
Ну, хватай! Ведь после смерти
позабуду я Линор!"
Крикнул ворон: "Nevermore".
"Прорицатель! Вестник горя!
Птица-дьявол из-за моря!
Там, где гнутся своды неба,
есть же Божий приговор!
Ты скажи – я жду ответа -
там, за гранью жизни этой
Прозвучит ли речь привета
иль пройдет хоть тень Линор -
Недостижной здесь навеки,
нежной, ласковой Линор?
Крикнул ворон: "Nevermore".
В непереносимой муке
я стонал: "О, пусть разлуки
Будет знаком это слово,
мой последний приговор!
Вынь из сердца клюв жестокий,
ворон, друг мой,- одиноко
Улетай в Аид далекий,
сгинь в неведомый простор,
Населенный привиденьями
аидовый простор!"
Крикнул ворон: "Nevermore".
И зловещий, и сердитый
все сидит он и сидит он,
Черный ворон на Палладе,
охраняя мой затвор…
И от лампы свет струится…
И огромная ложится
От недвижной этой птицы
на пол тень… И с этих пор
Для души моей из мрака
черной Тени – с этих пор -
Нет исхода – Nevermore.
Перевод Вас. Федорова
ВОРОН
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке, и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки, -стук у входа моего.
"Это-гость, – пробормотал я, – там, у входа моего.
Гость, – и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный
Был как призрак – отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпеньи, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
На земле же – нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до того.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То – посещенье просто друга одного".
Повторял: "То – посещенье просто друга одного,
Друга, – больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я, и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего".
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, -и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор", и эхо – повторило мне его,
Эхо, – больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравней,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.
Ветер, – больше ничего!"
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество.
