class="p1">Ай, перекинем мы свой взгляд
да на славный Киев-град,
где сказка только начинается.
Богатырешка венчается
на бабе русской:
наполовину белорусской,
пополам буряткой,
на треть с Молдовы братской.
Хорошая была свадьба,
скажу я вам!
И как бы ни чесалась
вша по бородам
угостей, да и у князя
нашего Вована,
но и тот не нашёл изъяна
на том пиру почёстном.
Ведь в бою потешном,
перекрёстном
меж брательничками богатырями
складывались рядами
почему-то простые крестьяне,
то бишь, мы с вами.
Вот так складывались мы
и ложились,
а потом вставали и бились
за трон могучий.
Ну, кто из нас, Иванов, круче?
Крутым сказался дед Панас:
он два-три слова
недобрых припас
и на княжеский трон взобрался:
как сел, так и не сдался
до самых тех пор,
пока князь Вован
не вышел во двор
и богатырей ни покликал.
Богатырешки лики
еле как оторвали от браги
и как вдарят с размаху!
В общем,
осталась от Апанасия
горка дерьма.
Тут умная мысль
в голову князя пришла:
«Надо бы идти Московию брать,
ведь куда ни глянь во дворе,
везде рать!»
Вот тут-то сказка
только начинается.
Значит, богатырешка венчается.
Ай и обвенчаться не успел,
ждёт Алешку нашего удел:
скакать до самого севера,
русичей ложить, ой, немерено!
Ой, намеренно
на святую Русь пойдёт
войско-рать
ни за что помирать,
ни про что погибать,
в бою кости класть да суровые:
ни за рубь, ни за два, за целковые.
Только свадебка наша кончается,
так и войско-рать собирается.
Это войско-рать
нам на пальчиках считать.
Илья Муромец
да крестьянский сын.
Чурило Пленкович
с тех краёв чи Крым.
Михаил Потык,
он кочевник сам.
Алешенька Попович
хитёр не по годам.
Святогор большой —
богатырь-гора.
Селянович Микула —
оратай (плуг, поля).
Ну и Добрыня Никитич
рода княжеского.
И чтоб за трон не бился,
был спроважен он
князем киевским да в Московию:
«Пущай там трон берёт.
Вот и пристроим его,
да женим на княжне
сугубо здоровой
из Мордовии иль с Ростова!»
А Настасья
дочь Петровична рыдала:
мужа молодого провожала
Алешу свет Поповича куда-то
на погибель
иль на свадьбу новую к патлатым
русским не побритым мужикам,
сытым, пьяным прямо в хлам!
Алешка, тот тоже рыдает,
на погибель его отправляют
иль на новую сытую свадьбу:
— Там, Настасьюшка,
справим усадьбу
и на север жить переедем.
Две усадьбы на зависть соседям,
одна в Киеве, другая в Москве!
— Хорошо,
что ты женился на мне! —
Настенька сладко вздохнула и
мужу в котомку впихнула
яиц штук пятьсот,
кур жареных восемьсот,
тыщу с лишним горбушек хлеба
и то, на что нам смотреть не треба:
платочек ручной работы —
памятка от жены. В охотку
присядет богатырь,
всплакнёт, носик вытрет,
супружницу вспомнит и выйдет
мысль дурна да похабна.
В общем, заговорён
платок был троекратно.
3. Воевода Микула Селянович
По-тихому
дружиннички собирались,
со дворов
всё, что смогли, прибрали:
кур, свиней да пшена в дорогу,
в общем,
с каждой хаты понемногу.
Крестьяне,
конечно же, матерились.
На недоброе отношение
богатыри дивились.
Но ту злобу мужичью волчью
терпели молча,
уводя телка последнего из сарая.
Что поделаешь, доля плохая
у былинных детин могучих.
И на обещания: «Жить будете круче!»
селяне не реагировали.
Вздохнули богатыри и двинули
на севера холодные.
Одно радовало, шли не голодные.
Хорошо ли, худо шли,
расскажем далее.
Марш-бросок
вроде не до Израиля,
но всё же,
прокорми-ка эти рожи!
Поэтому Микула Селянович,
наш аграрий,
по харе каждому вдарил
и на котомки богатырские навесил
стопудовые замочки,
а с вином бочки
за пазуху смело засунул
и вперед дружинушки двинул.
Нет, Микулушка,
конечно, не тиран:
ежедневно к обеду был пьян
и спал под берёзкою крепко,
а его дружина обедала,
так как ключик легко доставался.
А как Селянович просыпался,
так всё начинал сначала:
замочки пудовые закрывал он,
с вином бочки кидал за пазуху
и далеко ускакивал,
на милю вперёд бежал:
— Ай, монгол там не скакал? —
бачил.
Богатыри ж судачат:
— Вроде Муромец Илья
воеводой был всегда.
Но история — дело тонкое.
Сегодня ты на коне,
а завтра звонкие
кандалы на ноженьках, цепи.
Держись поэтому крепко
за уздечку, степной богатырь,
поезжай позади да смотри:
не бегут ли за вами черти
бедовестники — вестники смерти.
4. Богатыри встречают бабу Ягу
Долго ли, коротко шла рать —
нам неинтересно.
Вдруг выходит из леса,
из самой глубокой чащи
чёрт и глаза таращит:
— Вы куда это, витязи ратные?
На вас копья, мечи булатные,
да кобылы под вами устали.
Отдохнуть не желаете?
— Да, да, притомились, наверно.
Где тут, чертишка, таверна?
— Дык поблизости есть избушка
на курьих ножках,
в ней дева (старушка)
пирогами всех угощает
да наливает заморского чаю,
а после печку по чёрному топит
и в баньке парит
приблудных (мочит).
Раззявили рты служивые:
— Тормози, Микула, дружину! —
орут Селяновичу с эхом. —
Утомились братья твои, приехали.
Что поделаешь,
с солдатнёю спорить опасно:
на кол посадят, съедят припасы.
Развернул воевода
процессию к лесу
в поисках бабьего интересу.
Подъезжают к избе, заходят.
Там баба-краса не ходит,
а лебёдушкой
между столов летает,
чай заморский разливает
в чаши аршинные,
песни поёт былинные.
А на скатертях яств горами:
капусты квашеной с пирогами
навалено до потолочка.
— Как звать-величать тебя, дочка?
Девица-краса краснеет
да так, что не разумеет
имени своего очень долго:
— Кажись, меня кличут Ольгой.
— Ну, Олюшка, наливай
нам свой заморский чай!
Выпили богатыри, раскраснелись.
Глядь во двор, там банька алеет:
истоплена дюже жарко —
дров бабе Яге не жалко!
Не жалко ей и самовару,
мужланам зелье своё подливает
да приговаривает:
— Кипи, бурли моё варево;
плохая жизнь, как ярмо,
пора бы бросить её;
хорошая жизнь, как марево;
был богатырь, уварим его!
Воины пили чай и хмелели.
Лишь Потык,
прислушался он к напеву,
бровь суровую нахмурил,
в ус мужицкий дунул,
усмехнулся междометием,
насупился столетием
и подумал о чём-то своём —
мы не узнаем о том.
А посему сын полей не пил,
пригублял
да в рукав отраву выливал.
А баба Яга, то бишь Олюшка,
как боярыня, ведёт бровушкой,
глазками лукавыми подмигивает,
ласковым соловушкой пиликает
речи свои сладкие.
А брательнички падкие
на бабью ворожбу,
рты раззявили, ржут!
Вот и Алеша Попович
хочет Ольгу до колик:
норовит идти в опочивальню,
губки жирные вытирает
платочком вышиванным,
супругой в дорогу данным.
Только губы свои вытер,
так в деве красной заметил
на
