Обязательным элементом балаганных диалогов было передразнивание всякого рода авторитетной речи: брани, угроз, приказов и т. д. Нижестоящий делает вид, что недослышал или недопонял слова вышестоящего:
Городовой: А вот я пойду на тебя просить… в полицу.
Петрушка: Что такое? В больницу? Я здоров, я не пойду в больницу.
Городовой: Не в больницу, а в полицию (ФТ: 283).
Капрал: Слушай!
Петрушка: Скушаю.
Капрал: Не кушать, а слушай. Держи ровно!
Петрушка: Что такое Матрена Петровна?
Капрал: Не Матрена Петровна, а держи ровно! Какая тебе Матрена Петровна? Какой ты бестолковый! (ФТ: 285).
Данный прием Эрдман, видимо, считал слишком примитивным для пьес, но обильно использовал в интермедиях и юморесках: «выражали – вы рожали», «съезд – съест» (ЭП: 184, 192), а также в скетчах военного времени о солдате Шульце – немецком варианте Швейка. Этот персонаж перевирал слова патриотического «письма с фронта», диктуемого ему офицером, записывая «мы не раз биты» вместо «мы не разбиты», «Гитлер паразит» вместо «Гитлер поразит <весь мир>», «Геббельс пишет с водки» вместо «пишет сводки» и т. п. (ЭП: 357)147.
Стихия словесных «брычков и пинков» – одна из важных линий типологического сходства героев «Мандата» с фигурами кукольной комедии, шекспировскими шутами и цирковыми клоунами. Как известно, общей чертой подобных персонажей является легковесность и безответственность, позволяющая безнаказанно уязвлять любых лиц, задевать сколь угодно щекотливые темы. Поймать, репрессировать скомороха или клоуна нелегко – и не только из-за его защитной дурашливости и социального аутсайдерства. Цензура балаганных острот затрудняется их увертливой и летучей композицией, отсутствием связной тематической линии, которая поддавалась бы уловлению и разгрому. Персонаж шутовского типа свободно носится на волнах языковой стихии, острит оппортунистически, «ради красного словца», и, запустив очередную словесную стрелу, перебегает на новое место, прежде чем кто-нибудь успел опомниться. Эта нарочитая прерывность балаганного дискурса тесно связана с другой, уже упоминавшейся стратегией «заметания следов», – универсальным разбросом объектов шутки, отсутствием постоянной мишени. Мир рассматривается шутом как идиотичный насквозь, состоящий из дураков всех мастей, и объектом «пинков» могут быть, как мы видели, не только престижные институты, но и кто угодно, включая самого шутника и его окружение. Подобная нивелирующая установка шутовской речи, естественно, в какой-то мере камуфлирует ее более рискованные моменты148.
В условиях современной культуры идеальной рамкой для словесного озорства данного типа являются конферанс, интермедия, скетч, обозрение и другие эстрадно-цирковые разговорные жанры, в которых Эрдман был непревзойденным мастером. Пересадка их стиля и приемов в литературную, сюжетную драму была интересным экспериментом Эрдмана. После двух экскурсов в полновесную драматургию писатель, по-видимому, не столько трагически замолчал (согласно распространенному мнению), сколько вернулся в родную ему стихию эстрадной сатиры, где, как показывают недавно опубликованные тексты, он много и плодотворно работал до конца жизни, хотя и эта область подвергалась жестокому контролю и принесла драматургу немало неприятностей и разочарований.
4. Загадки и недоразумения
Плут народного театра – слуга, Петрушка – нередко говорит загадками, ставя партнера в тупик и вынуждая требовать объяснений: «Барин: …У наших крестьян и посев хороший бывает?.. Староста: В полосу зерно, в борозду друго, и посев весь. Барин: Что ты болтаешь, ничего не поймешь! Староста: Каждый крестьянин по семь кулей высевает» (ФТ: 67; вся пьеса построена на таких зашифрованных ответах слуги и переспрашиваниях барина). Этот же стиль разговора характерен для шекспировских шутов: «Шут: Жаль, что у меня нет двух колпаков и двух дочерей. Лир: Для чего, дружок?» или «Шут: Дай мне яйцо, дяденька, а я дам тебе за то два венчика. Лир: Какие это такие два венчика?» («Король Лир», действ. 1, сц. 4; перевод Пастернака). Герои Эрдмана постоянно – хотя и отнюдь не всегда с ироническим умыслом, как в приведенных примерах, – вызывают своих партнеров на расспросы шокирующими заявлениями, непонятными из-за пропуска целой серии смысловых звеньев:
Надежда Петровна: Он, Павлуша, за нашей Варенькой в приданое коммуниста просит.
Павел Сергеевич: Что? Коммуниста?
Надежда Петровна: Ну да.
Павел Сергеевич: Да разве, мамаша, партийного человека в приданое давать можно? (ЭП: 24; М: 16).
Шарманщик: …я в жилом помещении играть не согласен.
Варвара Сергеевна: Но поймите, что мы выживаем.
Шарманщик: Я вижу, что выживаете. Нынче очень много людей из ума выживают. <…>
Варвара Сергеевна: Мы совсем не из ума выживаем, а жильца.
Шарманщик: Ах, жильца, ну это дело другое. За что же вы его, сударыня, выживаете?
Варвара Сергеевна: За то, что он хулиган. Можете себе представить, он из меня девушку до конца моей жизни делает.
Шарманщик: Да ну?! Как же он из вас, сударыня, девушку делает?
Варвара Сергеевна: …я невеста. Ну а брат мой, Павел Сергеевич, нынче утром на этого жильца ультиматум поставил. Если ты, говорит, из квартиры его не выживешь, ты у меня из девического состояния не выйдешь (ЭП: 40; М: 37).
Серафима Ильинична: Где же выход?
Александр Петрович: В трубе, Серафима Ильинична.
Серафима Ильинична: Как в трубе?
Александр: Есть такая труба <…> геликон, или бейный бас, и в этом басе весь выход его и спасение.
Мария Лукьяновна: Для чего же, простите, ему труба? (ЭП: 98; С: 24)
Персонажи народного и шекспировского театра часто прибегают и к загадкам в собственном смысле слова: «Шут: Можешь ли ты сказать, отчего нос на лице человека посередине? Лир: Нет. Шут: Чтобы иметь по обе стороны от себя по глазу. Чего не разнюхает нос, то глаза досмотрят» («Король Лир», действ. 1, сц. 5). Прием прямой загадки или головоломки (quiz) мы встречаем и у Эрдмана:
Павел Сергеевич: …вы мне <…> скажите, мамаша: что, по-вашему, есть картина?
<…>
Павел Сергеевич: …теперь картина ни что иное, как орудие пропаганды.
Надежда Петровна: Орудие? Это как же так? (ЭП: 22; М: 14)
Автоном Сигизмундович: <…> Анатолий.
Анатолий: Я, дядюшка.
Автоном Сигизмундович: Кто царь птиц?
Анатолий: Орел, дядюшка… (М: 90)
Павел Сергеевич: …Да, кстати, ты не знаешь, Варенька, что такое Р. К.П.?
Варвара Сергеевна: Р. К.П.? Нет, не знаю. А тебе зачем? (ЭП: 44; М: 41)
Загадки и недоразумения – часть общей стратегии недоговаривания, переспросов, выдавливания информации «по капле», с помощью которой в народной комедии и в театре Эрдмана строится диалог:
Ответчик: …Откуда ты, Ванечка?
Ванька: Я пришел из Берлина, из самой Германии.
Ответчик: Чего ж ты приехал сюда, Ванюша?
Ванька: Я приехал сюда жениться.
Ответчик: Хорошее дело… А там, в Германии, разве не мог себе невесту найтить?
Ванька: Нетути.
Ответчик: А кого ж ты берешь себе в невесты?
Ванька: Попову дочь.
Ответчик: Так, так. А сколько ты приданого за нее берешь? и т. п. (НТ: 294)
Автоном Сигизмундович: Валериан.
Валериан Олимпович: Я, дядюшка.
Автоном Сигизмундович: Для чего ты сюда притащил эту штуку?
Валериан Олимпович: Ничего подобного.
Автоном Сигизмундович: Что ничего подобного?
Валериан Олимпович: Я ее, дядюшка, не притащил, а спас.
Автоном Сигизмундович: Как спас?
Валериан Олимпович: Вы, дядюшка, все равно ничего не поймете.
Автоном Сигизмундович: Почему не пойму?
Валериан Олимпович: Потому что я сам ничего не понимаю.
Автоном Сигизмундович: Как же ты, Валериан, не поймешь того, что ты сам делаешь? (М: 73)
Клеопатра Максимовна: Вот.
Олег Леонидович: Что – вот?
Клеопатра Максимовна: Здесь.
Олег Леонидович: Что здесь?
Клеопатра Максимовна: Здесь его похоронят,
Олег Леонидович: Кого похоронят? (ЭП: 154)
5. Дискретность, сукцессивность, монументальность
Функцией вопросов и переспросов является, таким образом, разбитие информации на ряд смысловых квантов, подаваемых с расстановкой (сукцессивно) и крупным планом; другими словами, подчеркнутая артикуляция любых важных сообщений и заявлений. Коммуникативная ясность и четкость – непременная черта балаганного театра. Слово, несущее сюжетно важный смысл, стилистически нейтрализовано, очищено от индивидуальных и локальных оттенков, шероховатостей и излишеств, свойственных живой речи (что, разумеется, не исключает вкраплений выисканных и выразительных слов, чья лексическая окраска лишь эффективно оттеняется нейтральностью фона). Высказывание сводится к своему информационно-логическому костяку, стремится к лаконизму и выделенности смысловых членений. Логическая схема сообщения скандируется путем окликаний, откликов, анонсов, переспрашиваний, повторов, неторопливо выдвигающих в поле внимания поочередно все ее главные элементы, начиная с таких преамбул, как привлечение внимания адресата (всегда образующих отдельную реплику) и указание модальности предстоящего обращения (новость, вопрос, приказ и т. п.).
