— Борис Николаевич, ознакомились? — сказал завитку Кутасов. Борис. Николаевич поднял голову.
— Ознакомился и готов доложить.
— Это позже.
Отъехав, начдив объяснил Амелину:
— Я тебе нарочно показал. Аленцев Борис Николаевич. Большая сволочь… Знаешь, он кто? Шпион.
— Шутишь?
— Ничуть. Настоящий колчаковский шпион. К нему с того берега каждую среду рыбак приезжает… Но мы терпим.
— Зачем?
— В хорошем хозяйстве и шпион пригодится. Даже чужой… Ладно, поехали…
Весенняя мутная река плыла между двумя непохожими берегами. Наш, лесистый, высокий, где стоял стенкой, где спускался к реке укосом. А неприятельский берег был совсем низкий, луга, простроченные линией окопов, подходили там к самой воде.
Выехав к обрыву, Кутасов и Амелин на секунду задержались. Потом начдив показал прутиком дорогу вниз, и они наискось съехали по песчаному склону.
Из рыхлой стены обрыва драконом лез наружу черный многолапый корень. На спину этому корню и уселись начдив с комиссаром.
— А теперь поговорим о делах важных и секретных… И очень радостных, — сказал Кутасов. — Итак, зачем меня вызывали? Вот зачем. В ближайшие дни начнется наступление. Настоящее, решительное и целью имеющее ликвидацию фронта — полный разгром Колчака… И знаешь, кто нанесет первый удар?
— Ты? — угадал Амелии.
— Да… Мы с тобой. Наша дивизия. Я рад, Дима. Честно сказать, я об этом прямо мечтал. Дело в том, что у меня есть план операции — очень хороший!.. Смотри.
В песке у их ног проклюнул себе дорогу и бежал, торопился к большой воде тоненький апрельский ручеек.
— Представь себе, что это река, — велел Кутасов и показал своим прутиком: — Наш берег… Их берег… Мы с тобой сидим вот тут… А вот здесь, верстах в двадцати, — железнодорожный мост.
Начдив поднял с земли щепку и перекинул ее через ручеек.
— Вот он, мост… Он у белых, и они за него держатся руками и зубами. Он им нужен для наступления… А мы отберем у них мост и сами начнем наступление на том участке… План у меня такой. Дивизии придан бронепоезд — им, кстати, командует наш общий друг, матрос Володя… К бронепоезду прицепим десяток платформ и посадим на них десант — самый надежный полк. Беспощадный пролетарский. Они ударяют по белому плацдарму, захватывают мост. — Кутасов рассказывал и чертил прутиком по песку направление ударов. — Переправляются на тот берег и там занимают оборону Их задача — удержать мост. По нему в прорыв пойдет вся дивизия, а за нами — соседние соединения… Ну? Что скажешь?
Амелин по своей привычке ответил не сразу.
— Николай Павлович, ты не сердись… Я, может быть, чего-то не уразумел… Значит, вся надежда на этот мост? По нему пойдет наше наступление?
— Именно так.
— Начало мне понятно. Мост ребята захватят, закрепятся на той стороне… Но представь, что белые все-таки умудрятся, разрушат мост. Дальнобойной артиллерией или аэроплан с бомбами пошлют, или там катера со взрывчаткой по реке… Что тогда? Захлебнется ведь наступление. Основные силы переправиться не могут, а весь авангард отрезан на том берегу…
Кутасов слушал своего комиссара с большим интересом. А когда Амелин кончил, начдив даже рассмеялся от удовольствия.
— Дима, пять с плюсом, — сказал он и взъерошил твердыми пальцами комиссарский ежик. — Не зря я тебя обучал военной науке!.. Сомнения твои вполне резонны. Но фокус в том, что никакие основные силы в прорыв за бронепоездом не пойдут. Настоящее наступление будет совсем в другом месте.
Носком сапога начдив пренебрежительно откинул щепочку, изображавшую железнодорожный мост. Потом встал.
— Вот где будем наступать. Здесь, где мы с тобой беседуем… Беляки думают, что тут они в полной безопасности — река широкая, мостов нет, даже окопы вырыты… На этом я их и поймаю. Ударю именно здесь.
— Это план хороший, — медленно сказал Амелин. — А что будет с бронепоездом? С Беспощадным полком?
— Я ж тебе объясняю: это блеф, обманка… Выражаясь по-ученому, демонстративный отвлекающий маневр. Они захватят мост, прорвутся на тот берег. Белые, безусловно, поверят, что там заварилась крупная наступательная операция — в этом нам поможет и господин Аленцев… Помнишь? Шпиончик… А раз поверят, то перебросят туда силы с соседних участков, в том числе с этого. Что и требовалось доказать.
— Это я понял. — Комиссар пристально поглядел на Кутасова. — Ну, а с ребятами-то что будет?
Начдив нахмурился.
— Будут держаться, сколько сумеют.
— А потом?
— Ну что ты заладил — потом, потом!.. Потом суп с котом, — грубо сказал Кутасов. — Это война!..
И будто в подтверждение слов начдива, с белого берега затрещали далекие выстрелы. Привязанные к закорючке корня лошади обеспокоились — стали фыркать, переступать с ноги на ногу.
— Поехали отсюда. А то еще подстрелит какой-нибудь дурак, — буркнул Кутасов. — Хотя, конечно, шансов мало.
Назад комиссар и начдив ехали по лесной дорожке, то и дело наклоняясь, чтобы не хлестнула по глазам ветка. Вдруг Амелин резко осадил своего Фабриканта.
— Выходит, всех своих спокойно посылаем на смерть?.. Володю, Карпушонка, Уно — на верную смерть?
— Не их, так других. Я тебе уже сказал: это война.
Окна штаба были закрыты ставнями — рабочий день кончился. Кивнув часовому, Наташа прошла внутрь.
В прихожей она задержалась, прислушалась, но ничего не услышала. Тогда, осторожно сняв туфли, она на цыпочках подошла к двери с надписью «Начальник дивизии». Оттуда доносился какой-то сердитый шум, однако понять его было невозможно. Стараясь не лязгнуть ключом, Наташа отомкнула соседнюю дверь.
Это была их комната: Кутасовы жили прямо в штабе. Наташа встала на кровать и шпилькой из прически ловко — видно, не в первый раз — вынула сучок, неплотно сидевший в дощатой стенке. Потом прилипла ухом к дырочке и стала слушать.
…Начдив и комиссар продолжали спор в кутасовском кабинете.
— Значит, так нельзя? — тихо и яростно спрашивал Кутасов. — А как можно?.. Давай, предлагай свой план. Чтобы все были живы, все были здоровы — и чтоб еще Колчака разбить.
— Нет у меня плана. Но и твой не годится! — так же яростно отвечал Амелин. — Ну как тебе объяснить?! Был бы здесь товарищ Ленин, он бы меня понял!..
— Ленин и меня бы понял… А ты не хочешь понять! Да, посылаю на смерть… Но я при этом сам рискую жизнью. Я — гражданин военспец. Если что не так, если мой план сорвется, меня тут же расстреляют — перед строем!.. Я это знаю и все равно делаю, как считаю нужным!
— Коля, ну конечно же, ты не боишься… Но я совсем не про это. Ты понимаешь — мы в самом начале всего. Нельзя нам с тобой делать жестокость, несправедливость! Как от нас поведется, так оно и будет потом… Это как стенку кладут… в нижнем ряду кирпичи кривые — и вся стена криво пойдет, завалится!
— Я с тобой согласен. Сто раз согласен!.. Но только ты скажи, как мне быть именно в этом случае? У них пятнадцать тысяч, у меня — пять. А я должен, победить!.. Научи — как?
Наступило молчание.
(У себя в комнате Наташа вслушивалась, хотела понять, о чем идет спор.)
— Не знаю, — сказал Амелин. — Но все равно, обманывать людей нельзя. Надо им объяснить и сказать честно, на что они идут… Увидишь, никто не струсит.
— Объяснить? Сказать?.. Ты, милочка моя, в своем уме?
Давно уже Амелин не слыхал этого неприятного носового голоса. Вздохнув, он упрямо мотнул головой:
— Тогда я сам скажу.
— А я тебя арестую! Я тебя расстреляю своей рукой! — В эту минуту Кутасов верил, что так он и сделает. — Это же военная тайна!.. А если среди них найдется предатель? Даже не предатель, просто слабая душа… Перебежит с испугу к Колчаку, расскажет — и конец! Наступление сорвано!..
Снова в комнате наступила тишина.
На стене висела — памятью от прежнего домовладельца — большая литография с подписью «Явление Христа народу». Перед словом «народу» было для смеха вписано от руки «трудовому». Амелин спросил рассеянно:
— Ты придумал?
— Я.
Некоторое время они молчали.
— Хорошо, — устало сказал комиссар. — Пусть будет по-твоему. Но есть одна вещь, которую ты мне запретить не можешь… Я пойду с ними.
У начдива кровь отхлынула от лица. Конечно, ему не были безразличны ни матрос Володя, ни Камышов, ни Уно Партс. Но вот этого человека, который глядел на него сейчас непримиримыми, враждебными глазами, — его он по-настоящему любил. За тихую твердость, за прозрачную чистоту сердца.
— Не пущу, — выдохнул Кутасов, когда смог разжать губы. — Дима, не смей….
Амелин мстительно улыбнулся.
— Пустишь… А то не подпишу приказ о наступлении… Без подписи комиссара приказ недействителен, ты порядок знаешь.
(Наташа села на кровать, застланную солдатским одеялом, зажала ладонями щеки и беззвучно, чтоб не услышали за стенкой, заплакала.)
