…Несмотря на изнурительную жару, строители продолжали работать. Сваренные плети труб висели в воздухе, удерживаемые трубоукладчиками. Одну из них очищали, вторую, уже очищенную, покрывали клеем, наматывали на неё изоляцию. Чуть поодаль экскаваторы прокладывали траншею.
Довлет-ага подошел к прорабской.
— Спасибо. Ваш отец стоит рядом, хочет поговорить.
В обмен на микрофон, протянутый Юсупом, Довлет-ага дал подержать ему свою чабанскую палку.
— Сынок, — откашлявшись, произнес он.
— Салам-алейкум, — послышался голос Нуры. — Как вы живете? С матерью, наверно, совсем не видишься?
— Да, очень редко бываю дома, — признался отец.
— Мама обещала приехать к нам, а не едет. Дети ждут, спрашивают, когда бабушка в Ашхабад приедет.
— Она без меня не любит ездить, — не без гордости ответил Довлет-ага. — Нуры, я вот что хотел сказать: ты вырос в пустыне и должен знать, что днем не работают в Каракумах.
— Да, я знаю. В это время теряется тридцать процентов работоспособности. Но лучше потерять тридцать, чем все сто.
— Ему про людей говоришь, а он…
Довлет-ага вернул Юсупу микрофон, забрал свою палку, вышел.
Сев на ишака, он потихоньку пустился в обратный путь. Акбай еще немного подремал у прорабской, потом встал и неохотно поплелся за своим хозяином. Трудно дышится старому псу в полуденный зной. Пасть открыта, алый язык едва не касается обжигающего песка.
Приземлившись, АН-2 поднял облако пыли. На бортовом ЗИЛе подъехал Оразгельды. С помощью пилотов и прибывшего пассажира он перетащил из самолета в кузов машины продукты, запакованные в мешки и ящики, подписал квитанции, пожал на прощание пилотам руки. Потом вместе с прилетевшим парнем сел в кабину и покатил к поселку строителей.
— Тебя как зовут? — спросил он новенького.
— Халык.
— А меня Оразгельды. Правильно сделал, что к нам приехал. Второго такого крупного месторождения в Каракумах нет. Ты сам откуда?
— Из Ашхабада.
— А я отсюда.
Начальник участка Юсуп Бердыев сидел за столом, подсчитывал что-то на калькуляторе.
В кресле возле рации дремал радист.
— Ассалам-алейкум, — поприветствовал Юсуп чабана через распахнутую дверь вагончика.
Довлет-ага снял с ишака бурдюки и повесил на крюк, вбитый в стену вагончика снаружи.
— Давай сюда стакан, — сказал чабан.
Стакана не было. Начальник участка взял пиалу, вышел на крыльцо.
— Зачем в такое время люди работают? — спросил чабан, наполняя пиалу. — Нельзя по такой жаре. Смотри — все зверюшки уже попрятались. Кто в траву, кто в песок зарылся… Хороший пример показывают. Как ты считаешь?
— Время не терпит. На Кавказе ждут наш газ. А так бы мы тоже зарылись куда-нибудь. — Юсуп повернулся к соседнему вагончику, крикнул: — Марина!
Из вагончика вышла девочка лет пяти, подбежала к Юсупу.
— На, попей.
Марина двумя руками приняла пиалу с чалом. Пила она медленно, маленькими глотками, поглядывая на Довлет-ага и Юсупа.
— Кто такая? — спросил чабан.
— Моя дочь.
— Вот оно что!
— Юсуп Бердыевич, — позвал из прорабской радист. — Нуры Довлетов на связи.
Начальник участка вошел в вагончик, взял микрофон. Вместе с ним вошел и Довлет-ага.
— Бердыев слушает.
— Добрый день, — донесся из динамика голос Довлетова.
— Здравствуйте.
— Как там у вас с поставками оборудования? Больше задержек нет?
— Теперь нормально. Хорошо, что вы помогли: привозят все вовремя и говорят «спасибо». Такие вежливые,
В динамике рассмеялись:
— Если будут опять какие-то затруднения, обращайтесь прямо ко мне. Без всякого стеснения.
— Как это? — не понял Халык.
— Очень просто. Здесь рядом аул, всего несколько километров отсюда, — я там родился. И не только я. Нуры Довлетова знаешь?
— Который в Газпроме?
— Да. Он тоже из моего аула. А Курбана Мамедова знаешь?
— Курбана Мамедова? — задумался Халык. — Нет, не знаю.
— Лучший бомбардир в ашхабадской футбольной команде «Колхозчи». Со мной в одном классе учился.
Возле столовой с неожиданным названием «Огни Парижа» Оразгельды остановил машину.
— Поешь, а после топай в прорабскую. Вон в тот вагончик, где радиомачта. Между прочим, повар у нас здесь классный.
— Тоже из твоего аула?
— Нет, не знаю, откуда. Знаю только, что сидел в тюрьме, потом приехал в пески и с тех пор работает. Уже одиннадцать лет. Даже в отпуске ни разу не был.
Халык оставил чемодан у входа, вошел в столовую, остановился у широкого окна раздаточной.
Повар Аман в фартуке и белой кепочке жарил котлеты. Включенный на всю громкость проигрыватель воспроизводил французскую речь, а повар повторял иноязычные выражения типа: «Не хотите ли выпить чаю?» — «Спасибо, я люблю кофе…»,
— Салам-алейкум, — сказал Халык.
Кивнув в ответ, Аман поставил перед ним тарелку супа, котлеты, компот.
Халык взял поднос с едой, подошел к столу, за которым сидела Марина. Кроме девочки, в столовой никого в это время не было.
— Не мешаю тебе?
— Вы новенький? — спросила девочка.
— Новенький. — Халык зачерпнул ложкой суп, попробовал. — А ты чья такая красавица?
— Мамина.
— Ясно.
— Вы знаете мою маму?
— Нет.
— Она замуж выходит, — сообщила Марина.
— Ну да!
— Не верите?
— Верю.
— А знаете, за кого?
— Наверно, за повара. Если бы я был женщиной, я бы обязательно вышел за повара. Всегда накормит, напоит. Не надо самой готовить.
— Вот и не угадали. На маме женится начальник участка.
— Это даже лучше, чем повар, — сказал Халык.
— Вот что он подарил мне. — Девочка достала из кармана ситцевого платья миниатюрную куклу.
— Отличный подарок!
Марина посмотрела на повара и объяснила:
— Дядя Аман французский язык учит. Ему обещают путевку во Францию. А я тоже новенькая. Только позавчера приехала.
В столовую заглянула мать девочки, Вера.
— Марина, почему так долго?.. Идем.
— До свидания. — Марина встала из-за стола.
— Всего хорошего, — сказал Халык.
— Спасибо, дядя Аман, — крикнула девочка повару.
Аман помахал ей рукой. Продолжая жарить котлеты, он повторял за пластинкой: «Какая прекрасная сегодня погода! Вы любите гулять после завтрака на Елисейских полях?..»
Освоившись на строительной площадке, Марина бегала из одной бригады в другую, пыталась всем помогать. Но больше всего она привязалась к Володе Круглову. То она, сидя у него на коленях в кабине трубоукладчика, дергала рычаги управления, то вместе с Кругловым красила емкости для воды, держась за конец шеста, к которому была приторочена кисть, то просто сидела рядом, надев защитную маску, и смотрела, как Володя орудует сварочной горелкой…
Однажды вечером Круглов катал Марину на велосипеде. Она прилипла к его спине, крепко обвив руками шею. Они кружили на площадке между столовой, прорабской и жилыми вагончиками. Марина заливалась веселым смехом, Круглов улыбался.
Повар включил на кухне что-то сверхсовременное, и они выделывали кренделя на велосипеде в такт музыкальной пьесы. Радость движения, музыка, смех… Как неподдельно счастливы были в эти минуты оба — и ребенок, и взрослый!
Выбравшись из кабины своего ЗИЛа, ими обоими любовался Оразгельды…
Вера подошла к прорабской и увидела Юсупа Бердыева. Он подавленно смотрел на Круглова и девочку, продолжавших кружить на площадке. Мгновенно приняв решение, Вера крикнула:
— Марина, немедленно слезь! — И повернулась к водителю: — Ораз, ты когда уезжаешь в город?
— Минут через сорок, — сказал Оразгельды.
— Мы едем с тобой, — решительно заявила Вера. — Собирайся, Марина, мы едем к бабушке.
Круглов остановился, поднял девочку и осторожно поставил на землю.
…В своем вагончике Вера собирала Маринины вещи, бросала их в сумку. Дочка плакала:
— Я не хочу уезжать отсюда, мне здесь нравится. Ты же мне обещала… Я не поеду к бабушке.
Вошел Круглов.
— Вера, — сказал он, — мне надо поговорить с тобой.
— Нам не о чем говорить. Ты очень подло ведешь себя. Уходи, я не могу тебя видеть,
Марина, удивленная вспышкой матери, перестала плакать.
— Дядя Володя хороший, — сказал она. — Зачем ты его ругаешь?
— Выйди-ка на минутку.
Вера взяла ее за руку, вывела из вагончика. Вернувшись, закрыла дверь.
— Ты зачем пришел? — спросила она как можно более сдержанно.
— Мы должны все забыть и начать сначала.
— Ах, вот оно что — сначала… И Юсупу тоже начать сначала? Вернуться к семье, которую он ради меня оставил? Я правильно поняла?
— Марина ведь наша. Твоя, моя… А для него она будет чужой.
— Твоя? Разве не ты меня посылал под нож, когда я была беременной?
