Неожиданно Ребекка прерывает поцелуи, и я уже ожидаю от нее вопроса относительно того, что я, черт побери, собираюсь делать, но вместо этого она шепчет:
– Брайан?
– Что?
– Мне кое-что нужно сказать тебе. Я не шутила, когда говорила, что у меня особенный день…
– Вот и прекрасно. У меня тоже такой день…
Ребекка озадаченно смотрит на меня:
– Брайан, ни за что бы о тебе такого не подумала.
– О да, поверь мне. Я как раз думал, что сегодня будет скукотища, потом понял – сегодня особенный день…
– Так у тебя тоже месячные! – хмурится Ребекка.
– Что? А, я понял. Извини, естественно, нет. Я-то думал, что день у тебя особенный, потому что мы с тобой… ну…
– Что?
– Оказались в одной постели.
– И что дальше?
Я на секунду запинаюсь.
– Есть же такое выражение… – без всякой надежды говорю я, но моя рука уже покинула лифчик Ребекки, чтобы никогда туда не вернуться. Ребекка поднимается, поправляет колготки, и я понимаю, что снова все просрал.
– Возможно, все это, в конце концов, не такая уж и хорошая идея.
– Честно говоря, мне по фиг.
– А это еще как понимать?
– Мне твои месячные по фиг.
– Ой, как я рада, что ты не возражаешь, Джексон. Как ни крути, я насчет этого сделать ни хрена не могу, правда?
– Извини, но я просто не знаю, что еще я могу сказать.
– Готова поспорить, что у Алисы Харбинсон никогда не бывает месячных…
– Что?
– Она, наверное, платит какой-нибудь подружке, чтобы у той были месячные вместо нее…
– Подожди, а при чем здесь Алиса Харбинсон?
– Ни при чем! – Ребекка поворачивается, и мне кажется, что она вот-вот снова вопьется в меня, но ее губы растягиваются в улыбку, ну, в полуулыбку. – Сотри-ка помаду с лица. Ты похож на клоуна…
Я вытираю рот уголком одеяла и слышу, как она шепчет:
– Да ты и есть долбаный клоун.
– А сейчас я что натворил?
– Сам знаешь что.
– Эй, да ты сама начала!
– Что начала?
– Говорить об этой, об Алисе.
– Боже мой, Джексон…
– Я заговорил о ней только потому, что о ней заговорила ты…
– Но ты ведь думаешь о ней, правда?
– Неправда! Не думаю я о ней! – возмущаюсь я.
Но я о ней думаю. Ребекка смотрит мне в глаза ровно столько, сколько нужно, чтобы убедиться в этом, затем отводит взгляд.
– Как это глупо, – спокойно говорит она, протирая глаза ладонями. – Что-то я поднабралась немного. Пойду я, наверное.
Раньше я в этом не был уверен, а теперь точно не хочу отпускать ее, поэтому подползаю к ней и пытаюсь снова поцеловать ее. Она отворачивается.
– Почему ты уходишь?
– Не знаю… Я не знаю, что на меня нашло. Мы можем это все забыть?
– Хорошо. Ладно. О’кей. Я бы не хотел, чтобы ты уходила, но раз ты так хочешь…
– Да, я так думаю. Думаю, мне пора идти.
Она поднимается, запахивает полы пиджака и направляется к двери, оставив меня в раздумьях: что я делал все это время. Помимо банального полнейшего безрассудства. Я выхожу вслед за Ребеккой в коридор, где она с трудом протискивается сквозь скопление велосипедов.
– Ну вот, посмотри – теперь порвала эти чертовы колготки…
– Дай я хоть домой тебя провожу.
– Спасибо, не надо.
– Мне не трудно…
– Да я сама…
– Тебе не стоит возвращаться одной…
– Я в порядке…
– Нет же, я настаиваю…
Тут Ребекка резко разворачивается и, тыкая в меня пальцем, отрубает:
– А я настаиваю, чтобы ты не шел, понятно?
Мы оба поражены резкостью этого высказывания: кажется, я даже сделал шаг назад. Мы смотрим друг на друга, пытаясь понять, что происходит, затем Ребекка говорит:
– Кроме того, тебе надо лечь. У тебя сегодня критический день, помнишь? – Она открывает дверь. – Давай больше не будем об этом вспоминать, ладно? И никому об этом не рассказывай, хорошо? Особенно этой Алиске-блин-Харбинсон. Обещаешь?
– Конечно же, я никому не скажу. Зачем мне говорить Алисе…
Но Ребекка уже на полпути вниз по ступеням и, не оглядываясь, уносится в ночь.
– Простите меня, – сказал Себастьян через некоторое время. – Боюсь, я был нелюбезен с вами сегодня. Брайдсхед часто оказывает на меня такое действие.
Ивлин Во. Возвращение в Брайдсхед. Перевод И. БернштейнВ о п р о с: Какие ткани подразделяются на три типа: поперечнополосатые, гладкие и сердечная ткань?
О т в е т: Мышечные ткани.
Несколько зароков, данных в новогоднюю ночь.
1. Больше времени уделять своей поэзии. Если ты серьезно настроен в отношении поэзии как литературной формы, а также источника дополнительного заработка, то тебе над ней стоит поработать побольше, особенно если ты намерен выработать собственный неповторимый стиль. Помни, Т. С. Элиот написал «Четыре квартета», работая в банке, так что недостаток времени – это не оправдание.
2. Хватит давить прыщи, особенно когда разговариваешь с людьми. Если наука нас чему и научила, так это тому, что выдавливание прыщей только распространяет инфекцию и приводит к появлению новых угрей. Простооставь свою кожу в покое, найди другое занятие для рук, научись курить или еще что-нибудь в этом роде. Помни: никто не захочет поцеловать кровоточащее лицо.
3. Будь невозмутимым. Не суетись перед Алисой – она тебя будет больше уважать.
4. Подкачай немного мускулы.
Все это было написано примерно без четверти одиннадцать в новогоднюю ночь, и к тому времени я порядочно набрался, поэтому почерк слегка неразборчивый. Двадцать минут спустя я уже спал, таким образом поправ общепринятое заезженное представление о том, что все обязаны гулять и веселиться в новогоднюю ночь. Я провел время необычно и невероятно дерьмово.
Празднование началось в 20:35, когда я нашел отвертку в ящике кухонного стола и открутил дверцу шкафа Джоша, чтобы добраться до его переносного телика. Затем я сел перед телевизором и посмотрел фильм про Джеймса Бонда по Ти-Ти-Ви, присоединившись к многочисленной армии престарелых вдовушек, пациентов психиатрических больниц и всех остальных людей, которые остались дома в новогоднюю ночь. Но чем больше я пил, тем больше думал о папе и Алисе, и они странно смешались в моей голове, так что к тому времени, как агент 007 сорвал злой план Скараманги по захвату мирового господства, я был уже полной развалиной как физически, так и эмоционально, поэтому я стал единственным человеком в мировой истории, который расплакался над фильмом «Человек с золотым пистолетом», ну, может, вторым после Бритт Экланд [68]. Затем я собрал волю в кулак и написал эти зароки.
И сейчас, две недели спустя, эти планы вовсю реализуются. Правда, я еще не взялся за поэзию, но вскоре этим займусь, когда будет время. Зато я почти не прикасаюсь к лицу. И я очень крут в отношениях с Алисой, в основном по той причине, что не видел ее, не слышал и понятия не имею, где она может быть. На самом деле в социальном плане у меня снова наступило некоторое затишье. Как предупреждал Чарльза в книге «Возвращение в Брайдсхед» его кузен, во втором семестре в университете обычно стараешься избежать общения с нежелательными людьми, с которыми познакомился в первом семестре. И я начинаю подозревать, что на самом деле один из таких людей – я сам.
Но вернемся к моим планам. Последний пункт нуждается в разъяснениях. Я решил, что накачать мышцу-другую мне не повредит, но нет, это не потому, что я купился на поверхностное, сексистское представление о том, что рекламная индустрия называет привлекательным «мужественным» образом, и не потому, что надо мной начали подтрунивать, по крайней мере не в открытую. Дело всего-навсего в том, что я довел свой туберкулезный вид до его логического завершения. Кроме того, еще со школьной скамьи я руководствовался принципом, что можно быть либо умным, либо спортсменом, и это две взаимоисключающие вещи, но ведь на самом деле нет причин, которые мешают развивать и то и другое: вот Патрик Уоттс, например, умен и очень даже спортивен, пусть у него и есть некоторые проблемы личного плана. Возможно, еще лучший пример – Дастин Хоффман в фильме «Марафонец»: он и спортивный, и умный, и у него есть целостность натуры – такой парень легко может пробежать пять миль со связкой библиотечных книг под мышкой. Или возьмем пример из реального мира – Алису Харбинсон. Алиса Харбинсон обладает поразительно свежим лицом, здоровьем и умом. По крайней мере, она была такой, когда я в последний раз видел ее. Две недели и три дня назад. Целую вечность назад.
Не стоит беспокоиться. Я сублимирую всю эту энергию в интенсивные занятия фитнесом. Я в точности придерживаюсь строгого ежедневного режима, составленного в стиле Канадских королевских ВВС, согласно которому мой день начинается с того, что я засовываю ноги под шкаф, убедившись сначала, что он на меня не свалится, потом делаю подъем туловища (восемь раз) и отжимания (четыре раза). Это все хорошо, но у меня не возникает ощущения, что я проделал настоящий, полный комплекс упражнений на все группы мышц, так что немного дополнительных упражнений мне не помешают. Нужно потягать железо. Таким образом, я решаю потратить свои рождественские деньги на снаряды для занятий тяжелой атлетикой.
