— Сам ты дохлый! У него просто шок, — объяснил Валька.
Солнце еще только встало. Над райцентром звучали позывные радиостанции «Маяк», разносился ладный стук топоров. Несколько плотников, раздетых по пояс, поднимали стропила разрушенной мельницы. Свежеструганные крылья белели и были видны далеко окрест. Работа спорилась, шла к концу.
Начальник милиции Недугов шел к пруду со спиннингом.
— Слушай, а чего у тебя отец такой? — спросил Максим.
— Какой?
— Ну, такой… Не похож на начальника.
— В кепке ходит, на лошади ездит и вообще…
— Чего вообще? — весь подобрался Валька.
— По магазинам сам ходит. Моя мать только завуч, а нам все на дом носят,
— Подумаешь, — облегченно вздохнул Валька. — Папка скажет, и нам все на дом принесут. Эй, — вдруг забеспокоился он, — ты жулишь, ты в тот раз себе положил и опять…
— Сам ты жулишь, ты мне одной дохлятины насовал!
— Это тебе дохлятина, да? — Валька зашелся от возмущения. — Дохлятина, да? — Он схватил Максимову банку и сунул ее в нос владельцу.
Через секунду они катались по траве в опасной близости от воды.
Недугов, бережно насаживающий живца, услышал громкий всплеск.
— Ай-я-яй, — нежно приговаривал он, вытаскивая мальчишек из воды. — Кто же так дерется? Вот приходите сегодня в спортзал, я вас научу.
— А вы не врете? — спросил Максим.
Родион Михайлович шел на работу. На площади медленно крутилась только что собранная карусель.
Шишкин остановился. На карусели сидел завотделом культуры Петряков.
— Все в порядке, Родион Михайлович! — радостно сообщил он, проплывая мимо Шишкина. — Крутится!
Шишкин довольно кивнул. Около железной решетки, огораживающей карусель, плотники ставили будочку с надписью: «Касса». Механики возились с электрощитом. Тут же толпились ребятишки, случайные прохожие, любопытные. Карусель была новостью в райцентре.
— Счет надо подписать! За карусель! — крикнул Петряков, вытаскивая из папки бумагу и передавая ее на ходу Шишкину,
Шишкин взял бумагу, надел очки, достал ручку и собрался расписаться. Вдруг лицо его изменилось.
— Сколько? — шепотом спросил он, мелкой трусцой пустившись бежать рядом с каруселью. — За эту бандуру!
Петряков понял, в чем дело, и скорбно кивнул.
— Но это ж трехгодичные ассигнования. На всю районную культуру!
Петряков согласился.
— Разобрать и отослать обратно к чертовой бабушке! — стараясь не привлекать внимания, распорядился Шишкин.
— Не имеем права! — тихо ответил Петряков. — Раз заказали — обязаны брать.
— Кто заказал? — кровожадным шепотом спросил Шишкин, все труся за медленно крутящейся каруселью.
— Думали — для культурного отдыха трудящихся хорошо будет… Полезно… — виновато сказал Петряков.
Карусель резко, со скрипом остановилась.
— Сломалась, — сказал кто-то из механиков.
— Починишь и вот здесь будешь сидеть, — ткнул Шишкин в окошечко кассы. — Пока она у тебя не окупится.
Петряков вздохнул.
Хмурый Шишкин сидел у себя в кабинете. Напротив — молодой председатель правления райпотребкооперации. Районный бог торговли.
— Теперь о водке, — сказал Шишкин. — В прошлом году ты ее продал на девятьсот тысяч рублей. На каждого жителя района пришлось по десять литров. Это вместе с больными, стариками, беременными и грудными младенцами. Всем хватило?
Бог торговли кивнул.
— А что ж ты планируешь в этом году — уже миллион?
— Так от достигнутого планируем…
— Да куда уж больше-то достигать! Хватит!
— Так берут же…
— Конечно, будут брать, если больше нечего. Хорошего-то вина не сыщешь. Пьянству теперь будет у нас бой. Понял?
— Понял, — кивнул председатель райпо.
— В прошлом году у нас был урожай яблок. Вы этот урожай проспали.
— Да ведь… — начал оправдываться бог торговли.
— Свиньям все яблоки скормили, — перебил его Шишкин. — Ты не оправдывайся. Не надо — про тару, про транспорт. Я все знаю. Только если и в этом году урожай проспите, пеняйте на себя. Понял?
— Понял.
— Ну, иди работай. Соображай, — уже ласково сказал Шишкин. — Ты же у нас еще молодой, недавно институт окончил. Должен хорошо соображать.
— Я же инструкциями опутан с ног до головы. То нельзя, это нельзя… А гниёт добро — это можно.
— Нет, нельзя! Мы тут все-таки власть. Так что разрешаю проявлять самостоятельность.
— Я, может быть, сейчас хочу лягушек ловить!
— Зачем?
— А отсылать во Францию! Менять там на обувь, колготки, костюмы, шампанское!
— Меняй! Только бери размеры ходовые.
Когда председатель райпо вышел, в кабинет вошла секретарша Света с бумагами для подписи.
Шишкин, быстро проглядывая, подписывал бумаги. Наткнулся на телеграмму.
— «Решилась встречайте двадцатого Ира», — прочел Шишкин и с недоумением посмотрел на секретаршу.
Секретарша пожала плечами.
— Ошибка какая-то, — сказал Шишкин и продолжал подписывать бумаги.
— Директор дома культуры от жены ушел. К библиотекарше. Завтра будет подавать на развод, — как бы невзначай сообщила Света.
— А вот это меня не интересует, — жестко сказал Шишкин.
— Извините, — секретарша с оскорбленным видом направилась к дверям.
— Постой! А с кем же дети остаются?
— Не знаю! — холодно обронила Света, закрывая за собой дверь.
Шишкин задумался, а потом вздохнул. Рассеянно перевел взгляд на телеграмму. И хлопнул себя по лбу.
— Так это же Ира! Учительница музыки!
Зазвонил телефон.
— Слушаю, — радостно сказал Шишкин, держа в руках телеграмму.
Потом он слушал, и настроение у него портилось.
— Завтра приеду…
И Шишкин опять нахмурился, помрачнел. Встал, подошел к окну, стал глядеть вдаль.
В большом и светлом физкультурном зале, на голом полу, в жутко неудобной позе сидели человек двадцать парней самого разного возраста. Одеты в женские халаты, ноги босы.
Посреди зала стоял Недугов в настоящем японском кимоно из желтого сатина. Недугов тоже был босиком. На стене висела его форма.
В конце ряда сидели Максим и Валька, в одних трусах.
— Каратэ начинается с поклонов, — сказал Недугов. — Это первое, чему вы должны научиться.
Все встали.
Недугов низко, очень вежливо поклонился парням. Те вразнобой, неумело ответили.
— Плохо, — сказал Недугов. — Нужна длительная тренировка.
Все сели.
— Звонков и Крапивин, покажите товарищам прием.
Недугов отошел в сторону, раскрыл толстый том, испещренный иероглифами, и погрузился в чтение.
На середину зала вышли два взрослых парня. Они поклонились друг другу, потом тот, что повыше, ударил босой пяткой противника в щеку. Противник ответил ударом ноги в низ живота…
Валька крепко зажмурил глаза.
Ночью Шишкин беспокойно ворочался на новой деревядной кровати от чешского гарнитура «Марица». Стонал во сне.
— Ты чего, Родя? — спросила Галина.
— Кадров не хватает! — рывком сел на кровати Шишкин, откинув одеяло.
Подошел к столу, выпил квасу.
— Вон ты куда у нас взлетел… — улыбнулась жена.
— Не знаю, хватит ли сил.
— Хватит, — ласково сказала Галина, провела рукой по мужнину затылку.
— Эй вы, чего не спите и мне не даете? — раздался из-за стены сердитый голос Вальки.
— Извини, сынок, — виновато сказал в стену родитель. — Спи…
Утром Галина на скорую руку готовила завтрак. Валька уже сидел за столом и потихоньку сплавлял куски вниз, коту и собаке. В окно было видно, как Родион Михайлович чистил во дворе своего жеребца — вместо зарядки.
— Родя! Стынет! — крикнула Галина.
— Иду!
Работало радио. Передавали последние известия.
Семья уже в полном составе сидела за столом. Глава семейства рассеянно жевал, уткнувшись в газету.
Галина заметила, что Валькина котлета отправилась под стол, и хлопнула сына по руке.
— Жалко, что ли? — обиделся Валька.
— Ты вот побегай по магазинам да постой у плиты!
— А ты не бегай. И так над нами все смеются. Вон Копанцовым все домой носят. Пап, — обратился Валька к отцу, — ты прикажи, чтоб нам тоже домой носили.
— Чего носили? — не понял отец, уткнувшийся в газету.
— Продукты из магазина — ты ж больше всех начальник. И шляпу себе купи. А то неудобно за тебя…
Тут до Шишкина наконец дошло, о чем толкует его сын. Родион Михайлович вскочил и торопливо стал снимать с себя ремень.
— Держи его, мать! — заорал он на всю квартиру. Собака и кошка порхнули из-под стола. — Держи, я ему сейчас покажу!
На белой скатерти расплылось пятно от пролитого чая.
Валька со всех ног кинулся в свою комнату, запер дверь на задвижку.
— Полюбуйся, мать, кого вырастила! — гремел Родион Михайлович, налегая плечом на хлипкую дверь. — Прихлебатель! Я тебе покажу большого начальника, сукин ты сын! Я счас тебе растолкую, что такое демократия! Счас тебе будет неудобно на одном месте сидеть!
