— Да.
Представитель райкома встал и пожал Колс руку:
— Поможете молодым строителям-комсомольцам прокладывать БАМ. Слыхали, что это такое?
— Слышал.
— Поздравляю, это большая честь. Надеюсь, не уроните марку нашего района.
Рядом встал Леша Горбатов:
— Призывник Горбатов прибыл для прохождения медкомиссии!
Провожали их ранним осенним утром. Солнышко еще нежилось в тумане над лесом, кричали петухи и в разных концах им откликались гармошки. Это призывники и провожавшие двигались потихоньку к центральной площади.
У ворот дома Горбатовых стояла Лешкина мать, Катерина, беспокойно смотрела по сторонам. Вышел отец.
— Ну?
— Нет его, паразита. Ну что ты с ним будешь делать? Последнюю ночь дома не мог побыть с родителями. Если ты ему не врежешь как следует, я сама не знаю, что ему сделаю.
— Поздно уже «врезать». А ты у Коли Бурлакова была?
— А чего ему там делать-то?
— Я спрашиваю: была?
— Ну была. Нет его там. И Кольки тоже нет. Бабка одна ковыряется. Ну не могут, чтоб хоть напоследок перед людьми не осрамить.
Бабушка Коли Бурлакова у ворот не ждала, в доме по хозяйству крутилась. Достала из печки противень с пирожками, сложила в рюкзачок бельишко, сунула туда же две бутылки молока и только, когда мимо прошли с гармошкой, подошла к окну, поглядела и тяжело вздохнула.
А Николай в это время сидел на бревне около реки у потухшего костра, перебирал тихонько струны гитары и, казалось, никуда не спешил. На другом бревне сидел Лешка Горбатов и вырезал ножичком узоры на палочке. Рядом была Маша. Она сидела тихонько, съежившись под двумя телогрейками.
Сверху из села ветерок доносил то обрывки песни, то звуки гармошки. Коля поглядел на часы, а Леша сказал:
— Надо бы идти.
— Иди.
— А ты что же, и домой не зайдешь с бабкой попрощаться?
— Она сама на площадь придет.
— Неплохо устроился. Во сколько машина-то?
— В шесть, — сказал Николай.
— Еще полчаса осталось.
— Ну ладно, вы сидите тут, а я пошла, — сказала Маша, сбрасывая телогрейки. — Во-первых, я замерзла, во-вторых, мне и так попадет ни за что, а в третьих — дураки вы оба. — И она пошла, не оглядываясь, вверх по тропинке, сверкая белыми ногами.
Леша поглядел на свой красиво и кропотливо разрисованный прутик, отбросил его и сказал:
— Ну что?
— Ничего.
— Вот именно.
— Ты иди, — сказал Николай, — а то мать там, небось.
— Не твое собачье дело. Ишь, заботливый какой.
— Ты полегче, понял?
Они поднялись со своих бревен.
В это время над рекой пролетел далекий крик:
— Леха-а-а!
— Ладно, в другой раз поговорим, — сказал Леша, поднимая свою телогрейку.
— Годика через два теперь, не раньше. — Коля поднял свою.
Они разошлись. Один — по тропинке вверх на слободку, другой — вдоль берега к мосту.
Потом на центральной площади каждый искал глазами Машу, но на площади ее не было.
Провожали человек пятнадцать призывников, а толпа на площади собралась порядочная. Танцевали, пели песни, выпивали, закусывали вокруг небольшого скверика, па котором стояла каменная плита с именами погибших односельчан во время войны. Бурлаковых там был целый столбец — фамилий десять, да и Горбатовых тоже не меньше.
Лешкина мать рыдала навзрыд, вцепившись в сына, а Лешкин отец пробрался через толпу к Николаю и сказал, слегка пошатываясь:
— Коля… Ты это… Если вместе с Лехой попадете, приглядывайте друг за дружкой и друг дружки держитесь. Земляки, брат, в армии большая сила. Понял?
— Ладно.
— Ну. тогда дай я тебя поцелую.
— Зачем?
— Затем. — Лешкин отец поцеловал Колю в губы и отошел.
Бабушка крепилась. Хоть подбородок дрожал у нее, но не плакала. Председатель с табуретки речь произнес:
— Я уверен, что наши землями мартемьяновцы не посрамят памяти героев-односельчан, не опозорят наши седины и, если надо, сумеют постоять за землю нашу, как стояли их отцы и старшие братья!
Только когда в машину стали садиться, бабушка заплакала.
— Не увижу я тебя больше, Коленька…
— Да что ты, ба? Я ж не на войну, — успокаивал Коля.,
— Спаси Христос, — сказала бабушка. Перекрестила его. — Ну, прощай.
Он влез в машину последним. Шофер так дернул, что Коля чуть не упал. Мальчишки бежали за машиной. Бабушку оттеснили провожавшие, и Коля больше ее не видел. Если б он знал, что больше никогда ее не увидит…
На повороте, у въезда в лес, в машину вдруг плюхнулся огромный букет цветов. Не сразу разобрались, откуда. Вертели головами по сторонам. И в самый последний момент заметили — на дереве пестрело платьице Маши, и голос ее долетел им вслед:
— Буду ждать, ребята-а-а!
Первый год он работал на просеке. Прорубались напрямик через тайгу к реке, строили автодорогу, чтобы по ней могли подойти к реке и установить мост.
Зима была морозной и снежной. Коля работал на трелевочном тракторе. Лесоповальщики бензопилами валили деревья, грузчики навьючивали стволы на спину Колиного трактора, и он трелевал их, или, попросту говоря, волок по ухабам и кочкам к поселку, где их очищали от сучьев, ошкуривали немного и складывали в стены для будущих домов. Такие дома уже стояли вперемежку с брезентовыми палатками.
Раз в несколько дней прилетал вертолет и сбрасывал им хлеб, продукты, горючее, письма.
В этот раз сбросил хлеб, письма и улетел.
Коля закапчивал грузить термосы с обедом около кухни, когда увидел, как вертолет сбросил мешки. Он быстро сел в кабину, развернул трактор на месте, так что едва не разворотил помойку и спугнул с нее стаю ворон, помчался к штабному домику.
Мешки уже внесли в домик. По коридорчику Коля прошел в канцелярию. Там за перегородкой писарь-сержант читал письмо, а те двое, что мешки принесли, отбирали письма для своих ребят и рассовывали их по карманам.
Коля вежливо постоял у перегородки, на него ноль внимания. Кашлянул — эффект тот же. Тогда снял каску — она была надета поверх ушанки, — взял за ремешок и, перегнувшись через перегородочку, будто невзначай, опустил на писарский стол, на бумаги. Писарь поднял па него глаза.
— Тебе чего?
— Почта пришла?
— Пришла, пришла, не волнуйся, иди работай.
— Слушай, я на просеку возвращаюсь с рубоном для нашего взвода, могу и почту захватить. Литер «Д».
— Перебьешься.
— Почему?
— Потому что получишь, когда положено и у кого положено, понял?
— Послушай, там, за окошком, тридцать два градуса и до конца смены ребятам еще пять часов. Я везу им горячий обед, а если еще привезу теплые весточки из дома, они же горы свернут.
— Не надо. Вы лучше горы в покое оставьте. Ваше дело — рубить деревья, а горы не ваша забота, — усмехнулся писарь.
— Шкура ты, — сказал тихо Коля.
— А вот за оскорбление… Солдат, как ваша фамилия? Как его фамилия? Ты думаешь, это тебе так пройдет? Литер «Д», говоришь?
— Шкура, — повторил Коля, повернулся и вышел.
На улице трактор, попыхивая синеньким дымком, урчал, ожидая хозяина. Коля надел каску, влез в кабину и развернул свой трактор, чтобы его выхлопная труба оказалась как раз против окошек канцелярии. Прибавил обороты, дым из трубы повалил густой и сизый, а сам полез с гаечным ключом под трактор.
Писарь в своей канцелярии что-то аккуратно писал, склонив голову набок и высунув от напряжения язык. Дымок защекотал в носу. Чихнул. Поморщился, поискал вокруг, что горит. Подошел к окну и увидел, что совсем рядом на полную мощь работает трактор, выругался:
— Ну, негодяй…
В это время к трактору подошел офицер и стал выговаривать водителю, лежащему под машиной. Тот вылез, и писарь узнал солдата, который только что его оскорбил.
— Да это ж он нарочно!
А офицер меж тем выговаривал Коле:
— Другого места не нашли чиниться, Бурлаков?
— Товарищ лейтенант, я за письмами к писарю заезжал. Только хотел тронуться, а оно заскрежетало и ни с места. Наверное, муфту сорвал.
— Ты другого места не мог найти муфту сорвать? Дышать же в штабе нечем.
— Я ж глушить на таком морозе двигатель не имею права, товарищ лейтенант. Сейчас, через минут пятнадцать-двадцать, починю и поеду.
— Давай быстрей.
В канцелярии совсем стало нечем дышать. Писарь открыл окно — так стало хуже, — дым пошел в дом, да и холодно еще вдобавок.
Вошедшие офицеры закричали на писаря:
— Сержант! Вы что, с ума сошли? Закройте окно немедленно!
— Сейчас! — Сержант стиснул зубы, но делать нечего: достал мешок с трафареткой «Литер «Д» и бросил его в окно: — На! И уматывай отсюда!
Коля увидел мешок, вылез из-под трактора и сказал:
— Все в порядке, товарищ лейтенант. Извиняюсь за беспокойство.
Ветер становился все сильнее. Пошел снег. В последний рейс Коля с трудом пробился к поселку.
