— Молодец! — одобрила Анзират. — За любовь надо драться. — Она поправила ему воротник. — Ничего, скоро папа ваш приедет.
— Серьезно? — обрадовались дети. — А ты откуда знаешь?
— Раз говорю, значит, знаю… Ладно, идите теперь домой.
— До свидания, бабушка! Быстрей поправляйся!
— До свидания!
Аизират грустно смотрела внукам вслед.
К ней подошел молодой врач.
— Вы звали меня?
— Да, сынок, звала. Отпусти-ка меня домой.
— Что вы, бабушка, сначала вам надо подлечиться!
— Ничего, в другой раз вылечишь.
— Нет, я не могу вас отпустить.
— Ну, тогда я убегу! — сказала она серьезно.
Когда Анзират появилась возле молочной фермы, девушки-казашки, увидев ее, зашушукались. Анзират же, ни на кого не обращая внимания и заложив руки за спину, с суровым видом шла по ферме.
Неожиданно из юрты, с чайником в руках, вышел довольный Шермат и, не замечая матери, весело, стал приглашать девушек:
— Алтинаш, Шолпаной, идемте чай пить.
Анзират, ошеломленная, не могла сдвинуться с места. Шермат, почувствовав на себе чей-то взгляд, повернул голову и… замер. Перед ним стояла мать! Он нерешительно подошел к ней и тут же получил внушительный подзатыльник.
— А за что — сам знаешь, сынок, — сурово сказала Анзират.
Возле родильного дома было оживленно.
— Смотрите, Шермат вернулся!
— Где?
— Да вон он! Цветы несет!
Шермат остановился под окнами родильного дома и во весь голос стал звать жену:
— Шарапат! Шарапат!
В окне второго этажа показалось лицо Шарапат. Увидев мужа, она улыбнулась.
— Чего раскричался?
— Конничива, Шарапат-сан!
— Что?!
— Это я с тобой по-японски здороваюсь, — объяснил Шермат.
— Вот сейчас спущусь и покажу, тебе, как надо здороваться! — разозлилась Шарапат.
— Ну это же дружба народов, понимать надо! Ты лучше скажи, как он там?
— Кто?
— Ну, наш, одиннадцатый.
— Его еще нет.
— Как нет?
— Врачи говорят, еще рано.
— Ну ничего, ты не бойся! — успокоил ее Шермат. — Все будет хорошо! Он, я же тебе цветы принес! На, лови!
По-осеннему разноцветные листья деревьев, кружась в воздухе, плавно опускались на землю. С холма, откуда шла старуха, как на ладони, был виден весь аул. Он жил своей обычной жизнью: кто-то косил траву, кто-то кетменем обрабатывал землю, качал воду из колодца. На поляне, на пожухлой траве, сидели дети и наблюдали, как остервенело бодались два бородатых козла. А в небе, широко распластав длинные крылья, кружил коршун.
Анзират остановилась, чтобы передохнуть. Ее лицо было непроницаемо, глаза не выражали ни радости, ни печали. Холодный осенний ветер трепал ее седые волосы. Плотнее запахнув пальто, она пошла дальше.
Анзират пришла на футбольное поле. Сейчас здесь было безлюдно, тихо. На перекладине ворот висела майка одного из ее внуков.
— Эшмат! — позвала Анзират.
В окне появилось удивленное лицо Эшмата.
— Бабушка Анзират!
— Скажи, Эшмат, мои внуки тебе денег не должны?
Эшмат посмотрел на черточки на стене, посчитал:
— Нет, не должны, все оплатили.
— Хорошо, спустись сюда.
Эшмат, ничего не понимая, вышел из дома.
— Что, бабушка Анзират?
— Возьми. — Она протянула ему деньги.
— Зачем?
— Раз даю, бери, — настаивала Анзират. — Мои внуки еще будут здесь играть? Будут! Так что не отказывайся, бери.
— Как-то неудобно получается…
— Ничего, бери. Лишь бы ты не обиделся, когда они опять у тебя стекло разобьют!
— Что вы, я не обижусь, они же дети…
Анзират, ничего больше не сказав, сняла с перекладины майку, встряхнула ее.
Ища свою добычу, коршун все еще кружил над деревней.
Рано утром по сельской дороге с радостным криком: «Суюнчи 1, суюнчи!» бежал маленький Нурилла.
А ему навстречу, низко опустив голову, в бекасамовом халате, опоясанный разноцветным белбаком, шел согбенный горем Шермат. Вместе с ним, громко всхлипывая, шли его дети. Позади них несколько мужчин несли на плечах гроб.
— Папа! Мама родила! Мама родила девочку! — крикнул Нурилла, не разобравшись что к чему. — У нас теперь сестренка!
Но Шермат будто не расслышал его слов.
— Я знаю, ты не любишь девочек, — заплакал от обиды Нурилла. — Тебе только мальчик нужен был. Зато бабушка любит девочек, теперь ей будет кому излить душу…
— Бабушка наша умерла, глупый! — с горечью сказал Сайфулла.
— Как умерла?
Шермат взял сына за руку.
— Только не плачь… — сказал он ему, а у самого по лицу текли слезы.
И у мужчин, которые несли на плечах гроб, и у всех людей, что бесконечной вереницей замыкали траурную процессию, — у всех лица были печальными и мокрыми от слез.
По тропинке, с чемоданом в руке, возвращалась из города Назира. По соседней тропинке кто-то нес на себе огромную охапку сена. Это был Абдулла.
— Назира! Это ты? — радостно улыбнулся он, сбрасывая с себя сено. — Надо же! Смотри, как за год изменилась. Еле узнал.
— Разве изменилась? — засмеялась Назира.
— Дай, я понесу, — Абдулла взял ее чемодан.
— А сено?
— За сеном потом вернусь.
— Как ты вырос! — обрадованная встречей, сказала Назира.
— На шесть сантиметров! — гордо выпрямился Абдулла.
— Ну, как поживаете тут, — спросила Назира, — какие новости?
— Какие могут быть новости? Живем потихоньку. Папа с мамой помирились. А так все по-старому. Только вот бабушки не хватает, — вздохнул Абдулла. — После се смерти в деревне как-то тихо стало, даже скучновато… Дед Халмат почти не появляется на людях, болеет часто. Старуха Мастан только и знает, что плачет, вспоминает бабушку. «Хоть она была вредной старухой, — сказал председатель про бабушку, — но она была совестью нашей деревни.» Это я сам слышал. Странно, разве у деревни бывает совесть?
— Наверное, бывает, — сказала Назира.
— Не знаю, правда или нет, но говорят, Даже продавец Гайбулла к ее могиле цветы принес.
— Абдулла…
— Что?
Назира внимательно посмотрела на него. Потом сказала:
— Идем, я тебе кое-что покажу!
Абдулла, пожимая плечами, удивленно поплелся за ней.
Когда они подошли к берегу, корова Хашимджана как раз переплывала реку.
— Эту корову хозяин давно продал в соседнюю деревню. А она каждый день вот так переплывает на наш берег, — задумчиво повторяла услышанное от Анзират Назира. — Вот так каждый день. Чтобы поить молоком семерых маленьких детей Хашимджана.
В глазах Назиры что-то блеснуло.
— Ты чего? — не понял Абдулла.
— Я? — часто моргая, посмотрела Назира на Абдуллу и улыбнулась. — Нет, ничего. Так просто.
И они пошли рядом.
По восточным обычаям, гонцу, принесшему добрую весть, полагается подарок — суюнчи.
