Но тут он остановился, потому что в дверь постучали.
Малявина открыла дверь и тихо вскрикнула: в комнату вошел Лейтес.
Он вошел не один, а с целой толпой вооруженных людей.
— Всякое сопротивление излишне! — сказал он торжественно. — Нам известно, кто вы такой. Вы — Иван Бородуля. У меня есть предписание произвести в вашем доме самый тщательный обыск.
Бородуля приподнялся на постели.
— Вы слишком рано пришли, — сказал он. — Я еще не кончил моего изобретения.
— Боюсь, что мы пришли слишком поздно! — мрачно отозвался Лейтес.
Судя по тому ордеру, который был предъявлен Бородуле, его обвиняли в целом ряде преступлений против Союза Советских Республик.
— О, как вы ошибаетесь! — сказала Малявина. — Уверяю вас, что нет человека, который был бы больше предан нашему новому строю.
— Здесь не место говорить об этом, — холодно прервал ее Лейтес. — Ваши показания будут выслушаны нами потом. А теперь, к сожалению, я принужден взять под стражу и вас.
Странно сказать, но Бородуля был очень обрадован, когда услышал, что вместе с ним арестована Екатерина Малявина.
— Вот и хорошо! — сказал он.
Все посмотрели на него с удивлением.
А через минуту он произнес еще более загадочную фразу:
— Вы напрасно защищаете меня, Екатерина Сергеевна. Я действительно во многом виноват.
В Японии, в городишке Хирошиме, тихо и скромно собрался съезд нумизматов.
Что такое нумизматы — вы знаете: коллекционеры монет, обтерханные старички, профессора, готовые всю душу отдать за какую-нибудь облезлую афинскую драхму или за израильский шекель времен Маккавеев. Сами они бедны, как последние нищие, но в сухопарых чемоданчиках у них есть коробочки, а в коробочках вата, а в вате — бронзовые, серебряные, золотые кружочки с изображением Митридатов и Цезарей. По целым дням не расстаются они со своими сокровищами и не замечают, что на кончиках их сизых носов то и дело возникают светлые, прозрачные капельки, которые нет-нет да и падают на Митридатов и Цезарей.
Все они заядлые холостяки, мизантропы, не держат прислуги, столуются в гнусных харчевнях и по целым месяцам не меняют белья.
Но нет! Нумизматы, которые съехались в Хирошиму на всемирный Нумизматический съезд, оказались совершенно не похожи на тех, с которыми вы были знакомы доселе!
Кулаки здоровенные! Спины могучие! Зубы из самого чистого золота!
На открытии съезда виконт Шабукири приветствовал делегатов цветистой и затейливой речью. Потом встал сэр Джон Пудл-Лайт и сказал…
Словом, все было, как всегда в таких случаях. Но когда нумизматы остались одни, когда гости и газетные корреспонденты разъехались, вся зала огласилась дружным хохотом, и тысячи оскаленных зубов ярким светом озарили всю залу.
Хохотал Пудл-Лайт, хохотал Малатеста дель Бомба, хохотал виконт Шабукири, хохотали нумизматы Малафеев, Маклаков и Милашкин.
Вдруг Малатеста дель Бомба схватил графин и швырнул его в стену.
— Долой импотентов, страдающих разжижением мозга! Пора заняться настоящим делом. Я предлагаю себя в председатели! Кто не согласен, может откусить себе голову!
Читатель уже догадался, что под видом нумизматов в Хирошиму съехались фашисты всех стран. И все они с восторженным хохотом слушали ураганную речь Малатесты дель Бомба.
— Нас называют акулами! — кричал Малатеста дель Бомба. — Да, мы акулы, и да здравствует наш аппетит! Мы проглотили Европу, мы проглотили Америку, мы проглотили весь мир…
Ураганная речь продолжалась более часа. Все чувствовали себя триумфаторами. Но вдруг Малатеста дель Бомба скорбно поник головой и сказал тихим, страдальческим шепотом:
— Но мы не проглотили Россию.
Все мгновенно перестали хохотать. Спины сгорбились, глаза потускнели, на лбах появились морщины.
— Россия — наш единственный враг! — продолжал Малатеста дель Бомба. — И горе нам, если она победит!
— Горе!.. Горе!.. — пронеслось по рядам.
— Приближаются последние сроки! — вновь закричал Малатеста дель Бомба. — Завтра будет поздно! Да! Поздно! Потому что Россия растет с каждым часом. И у нас есть жуткий показатель ее зловещего роста. Имя ему — УРОЖАЙ.
— Урожай! Урожай! — унылым эхом пронеслось по рядам. — В России опять урожай.
— Да, в России опять урожай! — подхватил Малатеста дель Бомба и яростным жестом вырвал черную прядь своих великолепных волос. — Один урожай за другим! А вы помните, что сказал наш незабвенный Скотини: «Дайте России четыре урожая подряд, и она станет самой могучей державой под солнцем!»
— Что же делать? — завопили все.
— Не хныкать, а бороться! — закричал Малатеста дель Бомба. — Долой импотентов, страдающих разжижением мозга! Мы должны бороться с урожаем.
— Но это невозможно!
— Возможно!
Тут встал генерал Цыганеску и сказал, что у него есть отличное средство для борьбы с этим ужасным несчастьем.
— Блокада? — спросил чей-то голос.
— Нет!
— Интервенция?
— Нет!
— Что же? Говорите скорей!
— Бородуля! — сказал Цыганеску.
— Какая бородуля? О чем вы говорите? Мы не знаем никакой бородули!
Цыганеску объяснил в двух словах, что Бородуля — это фамилия одного его русского друга, который находится ныне в Швейцарии, что этот друг изобрел очень остроумный снаряд для управления ветрами и тучами, и что при помощи этого снаряда можно в ближайшую же весну похитить в любом хлебородном районе России все тучи.
— И не дать России дождя?
— Да! Ни одной капли дождя!
— И вызвать в ней засуху?
— Да! Засуху, голод и мор!
— Браво! Браво! Ура! Подавайте сюда Бородулю!
— Но, — замялся Цыганеску, — изобретение еще не доведено до конца. Изобретатель — простой украинский крестьянин, лишенный каких бы то ни было средств. Для окончания работы ему необходимо…
— Сколько? Сколько?
Цыганеску замялся…
Но тут встал председатель Клана и с достоинством заявил, что для борьбы с благосостоянием Советской России его Клан не остановится ни перед какими издержками.
— Ура! — закричали все. — Да здравствует Кэй-Кэй-Кэй!
Это было год тому назад. Теперь даже самому недогадливому из наших читателей ясно, каким образом Бородуля очутился в России и какова была ужасная миссия, возложенная на него нумизматами.
Все это оказалось до мельчайших подробностей известно т. Лейтесу.
Лейтес с самого начала разгадал, что Бородуля — слепое орудие в руках у врагов революции.
Улики, собранные т. Лейтесом, были неотразимы и грозны. Бородуля даже не пытался оправдываться. Он вообще был раздавлен: на допросах только плакал, как маленький, и, утирая глаза кулаком, бессвязно лепетал что-то жалкое.
Нечего и говорить, что весь город стремился попасть в зал суда. Толпа запрудила набережную.
Ненависть к Бородуле в последнее время дошла до невероятных пределов.
— Что его, собаку, судить! — злобно кричали в толпе. — Головою в Фонтанку — и кончено!
Хорошо, что часовые повели его задворками. Иначе не миновать бы ему самосуда!
Зато Ян Шельмовский был введен в зал суда по-парадному. Он гордо выступал среди конвойных, словно король среди свиты и, благосклонно взирая на толпу любопытных, разглаживал свои бакенбарды.
Суд тянулся долго: две недели.
В течение всего этого времени Бородуля, бледный, несчастный, взлохмаченный, сидел на скамье подсудимых, не смея поднять глаз на толпу, осматривавшую его с отвращением.
— Чует, что за такие дела не похвалят! — говорили в толпе.
И действительно, чуть только заговорил прокурор, все поняли, что Бородуле не будет пощады.
Прокурор задыхался от гнева.
— Много я видел бесчеловечных злодеев, — пронзительно выкрикнул он. — Они подкалывали ножами родных матерей, они взрывали динамитом поезда, наполненные мирными жителями, но такого изверга, как Иван Бородуля, я еще никогда не видел и, надеюсь, никогда не увижу!
— Верно! Верно! — подхватила толпа.
— Страшно подумать, — продолжал прокурор, — что было бы с нами и с нашей страной, если бы осуществились преступные замыслы этого ученого изверга. Выжженные нивы и пастбища!.. Иссохшие женские груди, не дающие ни капли молока умирающим от голода младенцам!.. Околевшие свиньи, коровы и лошади!.. Холера, сыпняк, поедание человеческих трупов… Вот чего добивался этот «великий ученый», вот зачем приехал он в родную страну!
— Верно! Верно! — закричала толпа.
Но вскоре выяснилось, что Бородуля не виновен ни в чем. Правда, он прибыл на родину с самыми ужасными замыслами, но ни одного не привел в исполнение, так как тотчас же по приезде увидел, что наша молодая республика совсем не такова, какой ее малевали черносотенцы за границей. Он сразу влюбился в нее, и понемногу ему стало понятно, какую позорную роль хотели навязать ему враги его родины, посылая его похитить ее урожай. Он немедленно порвал с ними всякие связи. Они преследовали его, словно свора ищеек, но он, скрывшись от них в кладбищенском склепе, целые месяцы работал над усовершенствованием своего изобретения для блага Советской республики.
