Делвин. Ты хочешь сказать, что кто-то где-то ее слышит? Ты это имела в виду?
Ребекка. Да. Она всегда воет. Каждую минуту.
Делвин. Тогда ты себя чувствуешь в безопасности?
Ребекка. Нет! Тогда я чувствую себя беззащитной! Ужасно беззащитной.
Делвин. Почему?
Ребекка. Ненавижу, когда она затихает. Ненавижу, когда замирает эхо. Ненавижу, когда ее не слышно. Ненавижу, когда ее слышат другие. Хочу слышать ее сама. Всегда. У нее такой великолепный звук. Правда?
Делвин. Не волнуйся, скоро будет другая сирена. Она уже в пути. Поверь мне, ты ее скоро услышишь. С минуты на минуту.
Ребекка. С минуты на минуту?
Делвин. Да, не сомневайся. Просто полицейские — люди занятые. У них много дел, везде нужен глаз да глаз. Они включают сирены, главным образом когда того требует закон. Не проходит и минуты, чтобы в каком-нибудь уголке земного шара не гудели полицейские машины. Так что можешь не беспокоиться. Ладно? Тебе больше не будет одиноко. Полицейские сирены всегда будут гудеть, поверь мне. (Пауза.) Послушай, тот малый, о котором ты сейчас говорила… малый, которого мы с тобой, так сказать, обсуждали… ты его когда встретила? Когда все это было? Я… не понял. До того, как мы познакомились или после? Мне это очень важно. Уверен, ты понимаешь всю важность моего вопроса.
Ребекка. Кстати, умираю, хочу тебе кое о чем рассказать.
Делвин. О чем же?
Ребекка. Когда я заполняла квитанцию, несколько квитанций для прачечной… В общем… составляла список для прачечной. Ну, и положила ручку на маленький кофейный столик, а она взяла и скатилась.
Делвин. Ну и что?
Ребекка. Упала на ковер. Прямо передо мной.
Делвин. Великий Боже!
Ребекка. Ручка-то ни в чем не виновата.
Делвин. Откуда тебе это известно?
Ребекка. Известно, и всё…
Делвин. Но ты не знаешь, где эта ручка была раньше. Не знаешь, сколько людей держали ее в руках, писали ею, что именно они писали… Ты ничего о ней не знаешь. Не знаешь ее предыстории.
Ребекка. У ручек не бывает предыстории.
Делвин. Ты не имеешь права сидеть здесь и говорить подобные вещи.
Ребекка. Нет, имею.
Делвин. Нет, не имеешь. Ты не вправе сидеть здесь и говорить все это.
Ребекка. Ты считаешь, что я не имею права здесь сидеть? Сидеть на своем собственном стуле в своем собственном доме?
Делвин. Да, не имеешь права сидеть ни на этом стуле, ни на каком другом и говорить такие вещи, все равно, твой это дом или нет!
Ребекка. Какие такие вещи я не имею права говорить?
Делвин. Что ручка не виновата.
Ребекка. А ты считаешь, что виновата?
Молчание.
Делвин. Я помогаю тебе выговориться. Ты заметила? Помогаю нужному слову соскользнуть с твоего языка. А может… это я ступил на скользкую почву? Создается опасная ситуация. Ты заметила? Почва уходит у меня из-под ног.
Ребекка. Как у Бога.
Делвин. Как у Бога? У Бога? Ты полагаешь, у Бога нет почвы под ногами? Должен признаться, ощущение омерзительное. Если только это можно назвать ощущением. И поосторожнее, когда говоришь о Боге. Бог — это все, что у нас есть. Если ты отринешь его, он не вернется. Даже головы не повернет. Что ты тогда будешь делать? Ты понимаешь, что окажешься в вакууме? Представь, Англия играет против Бразилии на Уэмбли, а на стадионе ни души. Можешь такое представить? Команды играют на абсолютно пустом стадионе. Игра века. Полная тишина. Вокруг ни души. Безмолвие. Только свисток судьи и честная игра потрясающих парней. Если ты отвернешься от Бога, значит, великая благородная игра в футбол будет забыта на веки вечные. Не будет счета в дополнительное время, ни тогда, ни после, ни всю последующую вечность, ибо время бесконечно. Пустота. Тупик. Паралич. Мир без победителя. (Пауза.) Полагаю, ты можешь представить себе эту картину. (Пауза.) А теперь, давай скажу я. Только что ты… так сказать, издалека… заговорила об этом типе… твоем любовнике, да?.. о детях, их матерях и так далее. О железнодорожных платформах. Я так понимаю, ты пыталась рассказать о чьих-то зверствах. А теперь позволь спросить тебя вот о чем. Как ты думаешь, почему, на каком основании ты обсуждаешь эти зверства. У тебя есть на это право, есть особые причины?
Ребекка. Никаких причин у меня нет. Со мной ничего плохого не делали. Как и с моими друзьями. Я никогда не мучилась. И никто из моих друзей тоже.
Делвин. Ладно. (Пауза.) А можем мы поговорить более откровенно? О вещах более интимных, более личных, связанных с твоим жизненным опытом. Например, вот парикмахер берет твою голову руками и моет, мягко так массирует ее, ты закрываешь глаза, ты ему полностью доверяешь, так? Но ведь он не просто держит твою голову, у него в руках твоя жизнь… твоя безопасность. (Пауза.) Полагаю, ты понимаешь, к чему я клоню… Когда твой любовник сдавил тебе горло, тебе не пришло в голову, что он вроде такого вот парикмахера? (Пауза.) Я говорю о твоем любовнике. О человеке, который пытался убить тебя.
Ребекка. Убить?
Делвин. Лишить жизни.
Ребекка. Нет-нет, он не хотел меня убивать. Не хотел лишать жизни.
Делвин. Он стиснул тебе горло. Душил тебя. Ты сама сказала. Душил ведь, так?
Ребекка. Нет-нет. Он жалел меня. Он обожал меня.
Пауза.
Делвин. Как его звали, этого типа? Он что, иностранец? И где был я? Что ты пытаешься втолковать мне? Что ты изменяла мне? Почему не призналась раньше? Тебе бы полегчало. Правда. Ты могла бы поговорить со мной, как со священником. Проверила бы на прочность мою выдержку. Я всегда старался держать себя в руках. Всю жизнь считал это самой сильной своей стороной. Выходит, я только что упустил свой самый большой шанс. А может, все это произошло до нашей встречи? Тогда ты не обязана ничего рассказывать. Твое прошлое меня не касается. Я свое прошлое и не подумал бы обсуждать с тобой. Да и что там обсуждать! Когда занимаешься умственным трудом, тебе не до милых шалостей, всяких там попок и прочих прелестей. Тебя интересует совсем другое: заботливая ли у тебя квартирная хозяйка, принесет ли она тебе яичницу с беконом после одиннадцати вечера, теплая ли у тебя постель, с какой ноги ты встал, не остыл ли суп? Может, раз в тысячу лет ты и потреплешь горничную за задницу — при том невероятном условии, что она вообще имеется в наличии — горничная, конечно, а не задница, — но все это, разумеется, не имеет значения, если у тебя есть жена. Если у тебя есть жена, твои мысли сами собой текут в другом направлении. То есть ты никогда не допустишь, чтобы твой друг-шафер занял твое место. К черту друга-шафера, вот мой девиз! Это человек, который, набычившись, идет вперед, несмотря на ветер и непогоду; это человек, который добивается своей цели. Волевой и практичный. (Пауза.) Человек, которому плевать на все с высокого дерева. Человек с железным чувством долга. (Пауза.) Тебе, наверное, кажется, что первое противоречит второму. Но поверь, это не так. (Пауза.) Ты следишь за моей мыслью?
Ребекка. О да! Я забыла тебе рассказать. Это было так странно. Как-то в середине лета я выглянула из окна в сад… помнишь, в том доме в Дорсете? Нет, конечно, тебя там не было. Там никого не было. Вообще никого. Я была одна. Я выглянула в окно и увидела толпу, которая шла через лес к морю. В сторону моря. Им, наверное, было очень холодно. Все в пальто, хотя стоял такой чудесный день. Чудесный, теплый дорсетский день. С собой они несли чемоданы. Их сопровождали… гиды. Вели их… приглядывали за ними. Они шли через лес, а я смотрела издалека… шли через уступы и ямы к морю. Потом я потеряла их из виду. Но мне было интересно, и я поднялась по лестнице на самый верх, к окну, и сквозь макушки деревьев увидела, что они уже на берегу. Гиды… вели их по пляжу. День был изумительный. Такой солнечный, безветренный. И я увидела, что они входят в воду. Их медленно накрыло прибоем. Чемоданы покачивались на волнах.
Делвин. Когда это было? Когда ты жила в Дорсете? Я там никогда не был.
Пауза.
Ребекка. Кстати, на другой день кто-то мне сказал, что подобное называется «слоновой болезнью воображения».
Делвин. Что значит «кто-то»? Что значит «на другой день»? О чем это ты?
Ребекка. Слоновая болезнь воображения означает, что, к примеру… ты капнул соусом на скатерть, вдруг эта капля растет, растет и превращается в целое море. Море соуса окружает тебя со всех сторон, и в конце концов ты захлебываешься в нем, как в пучине. Это ужасно. Но виноват ты сам. Ты сам навлек это на себя. Ты — не жертва, ты — причина этого. Потому что это ты разлил соус. Ты… поддался.
