— Корифей был? — так заглазно называли мы Александра Трифоновича. Словцо это кажется мне теперь забавным и нелепым, но его не вычеркнешь.
— Был. Вот только что ушел. — Саня опять закружил по разноцветному, в пластмассовых плитках полу. — Ужас, но я только что отрывок ему читал! Прочтите да прочтите. Хочу знать, чем вы тут занимаетесь. Уговорил, прямо-таки заставил!
Саня читал ему сцену из “Прощания в июне”, в которой старый жулик Золотуев (даже среди других вампиловских “безобразников” выделяющийся крупно и сильно) говорит герою комедии Колесову: “Где честный человек?.. Кто честный человек? Честный человек — это тот, кому мало дают. Дать надо столько, чтобы человек не мог отказаться, и тогда он обязательно возьмет!”
— А корифей что?
Саня засмеялся:
— Помолчал, помолчал, потом сказал: “Я тоже мечтаю пьесу написать. О тридцатых годах”.
— Как молчал-то? В окно глядел?
— Да вроде нет. Вздыхал, правда, часто».
* * *
В том 1965 году А. Твардовский написал статью «О Бунине», напечатанную в качестве предисловия к собранию сочинений прозаика. Независимо от того, была ли закончена эта статья к моменту знакомства поэта с его молодыми соседями по даче, ее дух, а может, и главное в ее содержании часто затрагивались в беседах троицы. Без сомнения, Вампилов обдумывал всё, что узнавал от самого знаменитого жильца писательского поселка.
Творчество и судьба Ивана Алексеевича Бунина были тогда трудным «предметом» для размышлений честных и глубоких. Твардовский, однако, сумел в своей статье остаться на высоте. Выпишем несколько положений, которые, думаю, разделял с автором и Вампилов. В 1909 году Бунину присвоили звание члена Императорской академии наук по разделу отечественной словесности. Почти в это же время Чехов и Короленко вышли из нее в знак протеста против исключения из академии Горького. Это, считал Твардовский, не прибавило Бунину симпатий читателей. И присвоение Нобелевской премии в 1933 году, акция, по мнению Александра Трифоновича, «недвусмысленно тенденциозная», не способствовало популярности писателя на его родине. Но поэт, вопреки криводушным оценкам творчества Бунина некоторыми отечественными авторами, считал его «огромным талантом», внесшим неоценимый вклад в русскую классическую литературу.
Твардовский заметил:
«Из совсем молодых, начинающих прозаиков, нащупывающих свою дорогу не без помощи Бунина, назову В. Белова и В. Лихоносова. Но круг писателей и поэтов, чье творчество так или иначе отмечено родством с бунинскими эстетическими заветами, конечно, значительно шире. В моей собственной работе я многим обязан И. А. Бунину, который был одним из самых сильных увлечений моей молодости».
Чем же привлекает Бунин Твардовского? В разговоре о нем поэт исходит из коренных особенностей настоящей, высокой литературы. «Бунин как человек оставался барином, ярым противником большевизма, вообще теорий “о служении народу”. “Я просто не мог слушать, — писал он, — когда мне проповедовали, что весь смысл жизни заключается ‘в работе на пользу общества’, то есть мужика или рабочего”. Но когда он садился за писательский стол, он руководствовался совсем другим: правдой, только правдой». Твардовский так объясняет эту позицию:
«Подлинный художник менее всего волен исказить реальную действительность в соответствии со своими более или менее прочными, но далекими от истины взглядами и убеждениями. Бунинские образы крестьян и крестьянок наделены такими чертами индивидуальности, что мы, как это бывает только при соприкосновении с настоящим художеством, забываем, что это литературные персонажи, плод фантазии автора. Это живые “батуринские”[21] мужики и бабы, старики и старухи, батраки и отбившиеся от рук “хозяева”, неудачники и несчастные “пустоболты”».
И далее — о той же особенности подлинной литературы:
«…когда перед нами встает со страниц книги исполненный жизни и убедительности образ, мы не обязательно тотчас же “расшифровываем” его “социально-классовую природу” — мы воспринимаем и запоминаем его, он становится частью нашего знания о мире и людях».
Не знаю, говорил ли Твардовский об этом двум молодым авторам из Сибири, но его завет, высказанный в статье о великом писателе, всегда помнился и, главное, выполнялся драматургом. Его Золотуев, Сарафанов, Зилов или Шаманов, стоящие перед глазами как живые, выхваченные из сегодняшней среды, многое говорят нам своими судьбами, характерами, поступками и в самом деле становятся «частью нашего знания о мире и людях».
Комедии и драмы Вампилова расширяют правдивое, глубинное, поучительное представление о мире и людях, то представление, что всегда стремилась дать мировая и русская классическая литература. В явлении героев зрителям нет затемняющих их черты «социально-классовых», как выразился Твардовский, особенностей, в нем — психологически достоверные и ясные характеры, узнаваемые типы. В русской литературе это — незыблемое правило. Еще Пушкин писал по поводу драмы как жанра — и Вампилов, конечно, знал мнение автора «Бориса Годунова»: «Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить столь же искренно, сколь глубоко, добросовестное исследование истины… Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине». Пушкин оглянулся на «минувший век», и мы, говоря сегодня о Вампилове, тоже вынуждены вглядываться в уже прошедший XX век и убеждаться, что драматург воскресил жизнь и людей своего времени во всей их истине.
Вампилов слушал своих героев, стремился понять их поступки и желания, а не диктовал им своевольно и жестко заранее обдуманное автором поведение. Они и о собственной судьбе, и о жизни других людей, а то и о судьбах большого мира, даже о звездной выси и земной дали рассуждали не по указке автора, а сами по себе, исходя из своего рода занятий, жизненного опыта, мудрого или глупого ума. Готовые решения, развязки, ожидаемые в конце пьесы, но угадываемые зрителями уже в первом акте, были не для Вампилова. Мы привыкли к неожиданному «стечению обстоятельств», случавшемуся в его рассказах, а иногда — и в пьесах, но все же больше поражали нас сюрпризы самой жизни, такие естественные — трагические и счастливые, — не ожидаемые ни персонажами, ни автором, но ставшие правилом земного существования. Иными словами, поток жизни в произведениях Вампилова непредсказуем, как наш собственный завтрашний день. И, может быть, потому зрителю и читателю так завораживающе интересно стоять перед этим потоком, то очищаемым, то загрязняемым людьми, и думать: а что бы я сделал на месте героя, как бы поступил?
Легко заметить, что частые разговоры Твардовского о Бунине и его замечания о современных литературных нравах и писателях — по большей части насмешливые, а то и резкие — связаны между собой вовсе не случайно. Во многом суждения Александра Трифоновича перекликаются с оценками, которые давал российской жизни и литературе начала XX века Бунин. Перечитаем строки, написанные Иваном Алексеевичем в 1914 году: «Как бы страдал он (Чехов. — А. Р.), если бы дожил до 3-ей, до 4-ой Думы (а ныне — до нашей Думы с ее карикатурными депутатами и их пустопорожними речами. — А. Р.), до толков… о “Саниных” (тут тоже можно заменить автора названного романа Арцыбашева на сочинителей нынешней бульварной макулатуры. — А. Р), до гнусавых кликов о солнце, столь великолепных в атмосфере военно-полевых судов (а сегодня — в атмосфере разгула преступности, коррупции и мошеннических афер. — А. Р.), до изломавшихся, изолгавшихся прозаиков, до косноязычных стихотворцев, кричащих на весь кабак о собственной гениальности, до той свирепой ахинеи, которая читается теперь писателями по городам под видом лекций, до дней славы… Игоря Северянина».
Резкие суждения Твардовского о Евтушенко, Вознесенском, Кочетове и других литераторах были, надо полагать, продолжением раздумий поэта над приведенными строками Бунина. И то, что Вампилов записал для памяти, пусть очень кратко, каждое высказывание выдающегося поэта, показательно. Он сверял с мыслями Твардовского свои раздумья о творческих правилах, которые должны стать непреложными…
Точно так же не могли не тронуть Вампилова пронзительные строки Александра Трифоновича о любви Бунина к родной земле:
«Он ее по-своему и задолго до знакомства с литературными ее отражениями воспринял, впитал в себя, а этот золотой запас впечатлений детства и юности достается художнику на всю жизнь. Он может многообразно приумножить его накоплением позднейших наблюдений, изучением жизни в натуре и по книгам, но заменить эту основу основ поэтического постижения мира невозможно ничем, как невозможно заменить в своей памяти родную мать другой, хотя бы и самой прекрасной женщиной».
