На платье стала распускать тесьму.
Глаза прикрыл, чтобы сдержать желанья,
Дождался всплеска, посмотрел опять —
Она шла к острову по лунному сиянью,
Слегка тревожа вод спокойных гладь.
Любуясь станом, шел за нею следом,
Мостом из света веруя пройти,
Но нахлебался лишь воды при этом.
И показалось мне,
что слышно в ночи где-то,
Она смеется, надо мною подшутив.
Во мне проснулся озорной мальчишка,
Я шел назад, несдержанно смешлив,
И, засыпая, улыбался слишком,
Ведь я ушел одежду прихватив.
***
Моя душа в кромешной тьме летела,
И боль кричала, что пока я жив,
Крылами фурия ночная шелестела,
Кривые когти в тело мне вонзив.
И каждый взмах мне отдавался в спину,
Ослабла хватка и мой выбор прост –
Полет – паденье в черную пучину,
А там внизу лежит мой лунный мост.
Он разлетелся от удара на куски,
Сон с явью вперемешку на осколки,
Зеленоглазая, зажавши кулаки,
Меня лупила по спине без толку.
Борясь со шкурой вкруг нагого тела,
Шипела:
— Как посмел? Нахал…
Я отражал удары между делом
И от души над нею хохотал.
Схватил в охапку, не пошевелиться.
— Что ж в этом бое выигрыш за мной?!
Пронзила взглядом, прежде чем склониться
И поцелуем припечатать:
— МОЙ!!!
Когда уже мы стали задыхаться,
Она к плечу прильнула головой
— Коль по воде захочешь прогуляться,
В другой раз позови меня с собой...
***
Был прежде благородный воин знати,
Теперь же абсолютно стал никем,
Все ночи проводил в ее объятьях,
А днями бесполезен был совсем.
Я люто ненавидеть стал восходы,
А ночи темной ждал до исступленья.
Уж третьи сутки подошли к исходу,
Но до сих пор не принято решенье.
— Быть содержанкой выше моих сил,
А в святость дел своих и сам не верю,—
Так я в последний вечер говорил...
Глаза ее печально потускнели.
— Народ мой не признает короля,
И я не вправе за тебя искать причины,
Чтоб стала домом чуждая земля,
А край родной стал для тебя чужбиной.
Я вышел в ночь, не проронив ни слова,
Чтоб окончательно судьбу свою решить,
Но, не придумав к полночи иного,
О знаке свыше небо стал молить.
В палатке рядом грудничок захныкал,
Наверное, приснился страшный сон...
Но он замолк, вдруг захлебнувшись криком...
Стена из ткани вспоротая мигом
Клинком, что детской кровью обагрён.
Не помню как, но голыми руками
Убил троих, крича как сумасшедший.
Палаток часть вмиг охватило пламя,
И лагерь превратился в ад кромешный.
Без прежней страсти поединщика во взгляде
Разил врагов отобранным мечом,
Как тигр раненый жесток и беспощаден,
Сейчас я в ярости сражался за свой дом.
А после бойни, весь от крови липкий
Сидел под деревом, глотая горечь слез,
Перед глазами детская улыбка,
Что небо мне подбросило как кость.
Светились волосы от пламени пожарищ,
Она мелькала среди стонов и рыданий,
И вслед за нею люди поднимались,
Чтобы помочь облегчить боль страданий.
Терзания отложив на потом,
К тем поспешил, кто в помощи нуждался:
Где раны перетягивал жгутом,
А где и просто за руку держался.
Но вот передо мной лежит распластан
Тот самый, с окровавленным клинком.
Меня накрыла злость, и в одночасье
Я ощутил себя жестоким палачом.
Меч тяжело подняв над головою,
Нет, от расплаты не спасёт и смерть,
Пусть лучше я в аду сгорю с тобою...
Но голос мне ее кричит:
— НЕ СМЕТЬ!!!
И силы враз покинули меня,
И я упал... упал с убийцей рядом,
А небо, лишь темнее от огня,
На нас двоих давило звездным взглядом.
***
Совсем мальчишка в ореоле света
С улыбкой виноватой на устах,
На рясу белую броня поверх одета,
И два крыла "вздыхают" на плечах
— Отважный рыцарь, я твой ангел падший,
Во время битвы не сумевший защитить,
Что не отвел удар клинка разящий
И дал врагу в бою тебя убить.
Он опустился на колени предо мной,
Меч протянул и голову склонил.
— Так пусть же буду осужден твоей рукой...
Мой грех: Я сдался и покинул бой,
Не мог позволить, чтобы ты ее убил!
Сел рядом. Перед ним сложил клинок,
— И что теперь хранишь ее покой?
Сначала горький смех, потом изрек:
— Не выйдет, я хранитель только твой.
На крае неба перед нами мир огромный,
Мы вспоминали прежние дела.
Простил,... но как же, впрочем, неудобно
Положить руку на плечо
из-за крыла...
***
Проснулся я с улыбкой на устах,
Не понимая как так получилось,
Ее палатка, но постель пуста,
И где же пропадает ее милость?
Ночной кошмар, всего лишь глупый сон,
Веселье, крики слышатся снаружи,
На малыша, который ночью умерщвлен,
Ругаются, что снова он опружен.
Мне все привиделось,
блаженно улыбаюсь,
Не сон, всё это ведьмовский морок,
И ладно, пусть судьбу мою решает,
Я без неё так был бы одинок.
И я прикрыл с надеждою глаза,
Проснуться уже рядышком с любимой,
Но сон ушел, и душу мне терзал
Мой голос разума, а может запах дыма.
На миг от солнца яркого ослеп,
Жизнь, как обычно, в лагере бурлила,
Тащил мальчишка мимо свежий хлеб,
И детвора с поляны голосила.
Все как всегда, кроме одной детали,
Ворвавшейся в реальность из кошмара—
Там где палатки многие стояли,
Чернели дырами кострища от пожара.
Казалось мне, весь мир с ума сошел,
Перемешались мертвые с живыми,
Палатку взглядом в стороне нашел
С невиданными прежде часовыми.
Туда несли убитого солдата
Со свернутою набок головой,
Но вскоре его вывели обратно,
Совсем без сил, но все таки живой.
За спинами охраны проскользнул,
Внутри шатра все скрыто полумраком,
Застал её перед столом одну
В простой до пят полотняной рубахе.
— Ты зря пришел. Я очень занята...
Качнулась...
— Стой, ко мне не приближайся.
А в голосе надлом и пустота.
— Что ты творишь здесь?
Я прошу, сознайся.
