— Нет.
— Почему ты говоришь мне это в лицо?
— Чтобы унизить тебя. Ты же сказала, что тебе это нравится….
— Ах, вот как! Но это не совсем так, вот так, это уж слишком, я не знаю… Ты хочешь увидеть меня голой?
— Да.
— Знаешь, я уже не молода.
— Ну и что?
— Я никогда не изменяла мужу.
— Ну и что?
— Не знаю. Хотела охладить твой пыл.
— Еще что-то?
— У меня была опухоль груди. Но удалили совсем немного, почти не заметно.
— А потом?
— Потом, ты, наверное, привык к совершенно другому.
— А потом?
— Потом все. Когда я должна это сделать?
— Ты не должна этого делать. Ты сделаешь это, если захочешь. Если почувствуешь, что хочешь этого.
— Если мне хочется?
— Да.
— Но когда?
— Сейчас же.
— Где?
— Здесь.
— А потом мы увидимся или это так и останется частным фактом.
— Не знаю.
— Ты отвечаешь только «да, нет, не знаю»?
— Это не я говорю, это говорит возбуждение.
— Но, может, лучше в кустах, потому что здесь немного… не знаю, здесь я чувствую себя неловко. Если он неожиданно вернется, то застрелит нас.
— Поторопись.
— Ты уверен? Что я делаю?..
— Пойдем.
— Знаешь, я не из тех, кто ложится в постель с первым встречным. Если ты так думаешь, то глубоко ошибаешься.
— Пойдем.
4. Как Габриелла купила свое первое курево
В нескольких километрах отсюда, на вершине кривого холма останавливается фургон. Мы слышим, как выключается двигатель, но фары остаются включенными. Правда, они не улучшают видимость, наоборот, капли тумана отражают свет, как множество маленьких зеркал, и там, куда достигает луч света, очертания предметов становятся еще более расплывчатыми. Из фургона выходит странная троица. Разглядев их лучше, мы узнаем Альфонсо и Обу. Третьей выходит девушка с рюкзаком за спиной. Как выяснится позже, ее зовут Габриелла. Ей лет двадцать пять-тридцать, движения ее немного грубоваты, что резко контрастирует с очень женственной внешностью, которую можно назвать красивой. Эти две характеристики представляют собой смесь, которая инстинктивно может нравиться или не нравиться. Как правило, она не нравится.
Габриелла нервничает, как будто она торопится или чего-то боится. Изучает местность, пытаясь сориентироваться в тишине. Альфонсо и Оба следуют за ней. Альфонсо впереди, Оба идет последним. Странность этой группы заключается в том, что у этих троих нет ничего общего. В порядке вещей было бы увидеть их в очереди на почте, но невозможно представить, что у этой троицы, выдернутой из человеческой колоды, может быть одна и та же цель. И все же, если послушать их разговоры, выходит, что так оно и есть. Первым заговаривает Альфонсо.
Альфонсо: Ну что? Это здесь?
— Да, должно быть, здесь.
— Должно быть или здесь?
— Здесь.
— Уверена? Потому что мы уже два часа кружим впустую. У меня спина разламывается.
— Разгружайте инвентарь.
— Куда торопиться? Выкурим по сигарете.
— Я сказала, сейчас же.
— Третьего нет. Ты же говорила, что нас должно быть трое.
— Вы сами видели, он не пришел. Потом я вернусь в город и заеду за ним.
— Так что же, он получит те же деньги, что и мы, ни хрена не делая.
— Ну и что?
— Так не пойдет. Я хочу половину денег, которые причитаются ему.
— Слушай, Альфонсо. Тебя ведь Альфонсо зовут? Ты и твой компаньон приняли условия.
— Он не мой компаньон.
— Твой друг.
— Он мой подчиненный. Так что его деньги отдашь мне, а я с ним сам разберусь. Мы так договорились.
— Ты не понял. Я никому не плачу, за деньгами пойдете в Муниципалитет. А как вы их поделите, это дело ваше. Если хочешь получить больше, говори со служащим, а не со мной, ладно? Я не решаю, сколько платить. Я ни при чем. А теперь разгружайте.
— Здесь вечно все ни при чем, а пинком под зад одни и те же получают.
— Ты можешь уйти.
— Давай, Оба, разгружай инвентарь, недоделанный… ты понял или нет? Ты должен разгружать… вот эти штуки перед твоим носом! Смотри, какой дурак… электроматериалы… и деревянные доски… о!.. клади их на землю… давай, синьорина спешит….
— Возьми лопату. Надо выкопать ямы глубиной как минимум метр.
— Оба, когда закончишь разгружать, возьми в фургоне лопату и вырой три ямы… на каком расстоянии друг от друга?
— А ты ничего не будешь делать?
— Нет. На каком расстоянии?
— Так нам понадобится вдвое больше времени. Почему ты его заставляешь все делать?
— Я же сказал, он мой подчиненный. Я вытащил его из дерьма, плачу ему зарплату, он мой подчиненный.
— Ты его эксплуатируешь.
— Это я-то его эксплуатирую? Я и квартиру ему дал. Спроси-ка, доволен ли он. Оба… ты доволен или нет, что нашел Альфонсо? Видишь, смеется. Он доволен. Ты не представляешь, откуда он приехал. У него на родине даже воды питьевой нет. Знаешь, сколько пива он сегодня высосал? Хрен я его эксплуатирую. Как же, эксплуатируют его… Он ноги мне должен целовать. По-твоему, если бы не я, он бы здесь работал? Конечно, ходил бы наркотиками торговал… Кстати, у меня косяк в кармане, марокканец один дал. Не интересует?
— Почему ты у меня спрашиваешь?
— У тебя по лицу видно, что куришь.
— Сколько стоит?
— Тридцать.
— Давай.
— Видишь, как я тебя расколол. Так и знал, что куришь. Я подумал: эта декораторша точно курит. У меня глаз наметанный.
— Я никогда не курила.
— Неужели? Тогда почему берешь?
— Мне хочется.
— Растолкуй-ка мне.
— Беру и все. Вот деньги.
— Мне нравятся такие таинственные, как ты. Никогда не знаешь, что вы сделаете в следующую минуту. Грациелла…
— Габриелла.
— Ты разве не Грациелла сказала? Мне послышалось, Грациелла. Не пойти ли нам в микроавтобус и не выкурить ли по косячку, пока он тут собирает,?
— Нет.
— Ладно, можем и здесь побыть. Не волнуйся за негра. Он ничего не понимает. Его как будто нет.
— Знай свое место.
— Ну, я же видел, как ты на меня вчера в баре смотрела…
— Не смей меня трогать за плечо, когда говоришь… Меня это бесит.
Альфонсо нарочито улыбается и протягивает руку. Габриелла без предупреждения начинает кричать. Ее крик разрывает тишину небольшой долины. В нем ярость, страх и еще что-то неуловимое. Должно быть, именно от этой скрытой ноты у Альфонсо бегут по спине мурашки, и он убирает руку. Оба смотрит, ничего не понимая. Крик длится немного дольше, чем можно было бы ожидать. Когда он прекращается, воцаряется неловкая тишина. Оба начинает копать.
Темнеет. Палома сидит на земле, погруженная в свои мысли, оглушившие ее, как шторм. Она молчала несколько часов, во рту у нее пересохло. Но ей кажется, что она говорила так много, говорила с ним, с юношей, которого здесь больше нет, но который кажется таким реальным, ведь он оставил запах пота и мускуса на ее коже. Если бы можно было, Палома говорила бы с ним еще и еще, она объяснила бы ему вещи, которые хотела сказать в начале, но тогда у нее не вышло, а теперь получилось бы так хорошо, так гладко… Она сказала бы ему сквозь слезы:
Палома: Прекрасное лесное создание, зверь… можно я буду звать тебя так? Ты доставил мне такое… ты мне очень нравишься, так бы всего тебя и съела… зачем скрывать, ты возбудил во мне такое сильное волнение… сколько же времени мне понадобится, чтобы прийти в себя? Но я не хочу приходить в себя, пока могу, я хочу быть в тебе, потому что в тебе мне лучше. Я же знаю, что в какой-то момент это произойдет: однажды утром я проснусь и не обнаружу то прекрасное, что ты мне оставил, и смогу только вспоминать, что я была… не боюсь сказать… совсем счастлива. Ты, зверь, забрал меня туда, где я страдаю от счастья. Не так, как страдают только от боли. Нет, я страдаю, и это так прекрасно, что я плачу… видишь? Я плачу, но ты не должен волноваться, это от счастья. Но как будто я плачу по себе, по всем… дай мне поплакать навзрыд… это прекрасно… рыдания, потому что там, где рыдания… там счастье… и этому научил меня ты, научил сегодня….
Рыдания, которые кажутся Паломе такими сильными, на самом деле совсем негромкие. И, тем не менее, благодаря им инженер Фуми находит ее. Мужчина выходит из темноты, держа в руке ружье, и видит сидящую на земле жену. Она немедленно прекращает плакать и пристально смотрит на него, как будто никогда и не плакала.
— Посмотри, где….
— Привет.
— А молодой человек?
— Он ушел.
— Сразу?
— Почти сразу.
— А ты почему еще здесь?
— Ты мне сказал подождать…
— Да, но где твой здравый смысл… если видишь, что прошло несколько часов… Я думал, ты ушла домой. Пришел домой, а тебя там нет. Куда она делась? Я волнуюсь, иду на улицу искать тебя… Ты не чувствуешь сырости? У меня кашель начинается.
