— Ты сказал мне ждать здесь.
— Постарайся рассуждать трезво хоть иногда. Как бы я нашел тебя в этом тумане.
— Ты же меня нашел.
— Случайно. Я думал, это зверь.
— А это была я.
— Ты плакала?
— Нет.
— Тогда почему ты издавала такие звуки?
— Я издавала звуки?
— И глаза у тебя красные. Почему ты плакала?
— Не знаю, я задумалась.
— И о чем же ты задумалась?
— Не помню.
— Не помнит она… плачет, и не помнит, почему. Что-то случилось?
— Нет.
— Ну, вот и хорошо.
— Что?
— Что с тобой ничего не случилось.
— Тебе главное, чтобы никогда ничего не случалось.
— Ничего серьезного, я хотел сказать.
— А если случилось?
— Что-то случилось?
— Нет.
— Хорошо.
— То есть, да.
— Можно узнать, какого черта с тобой произошло! Почему ты была здесь все это время?
— Я встретила зверя.
— Зверя? Какого зверя?
— Свинью.
— Свинью?
— Дикую свинью.
— Кабана.
— Кабана.
— И ты испугалась?
— Нет.
— А он что сделал, убежал?
— Нет.
— Как нет? Остановился здесь?
— Да.
— Кабан остановился здесь?
— Не здесь. Там, за кустом.
— И что он сделал?
— Ничего, смотрел на меня.
— А ты?
— А я… я тоже смотрела на него. Мы смотрели друг на друга.
— Вы с кабаном стояли и смотрели друг другу в глаза?
— Да. Мы смотрели друг на друга долго. Очень долго. Как будто ему нужно было сказать мне что-то важное.
— И он сказал тебе это?
— По-своему да.
— И какого черта он сказал?
— Он сказал мне много вещей.
— Ах, много вещей….
— Много вещей, которых тебе не понять.
— Значит, я хожу полдня и ищу тебя, заболеваю, потому что от сырости я всегда заболеваю, прихожу сюда, чтобы услышать, что кабан сказал тебе вещи, которых мне не понять. Слушай, я даже знать не хочу, чем ты тут занималась. Я тебе больше скажу: мне это не интересно. Отказываюсь влезать в твою больную голову. Но как мы вернемся теперь домой, как, по-твоему, мы найдем дорогу в этой темноте?
— Дом там.
— Да, он там… дурочка, достаточно ошибиться на десять сантиметров, и окажешься на другом холме, в десяти километрах от виллы. Сегодня мы домой не пойдем. Нельзя. Будем спускаться, пока не найдем эту проклятую тропинку, повернем направо и, если повезет и не собьемся с пути, то дойдем до охотничьего домика. Я взял с собой ключи. Кровати застелены, я позвонил этой Эльвире, этой служанке моей матери, этой дуре, и велел приготовить постели. Еще я сказал ей купить продуктов. Купила она или нет, я не знаю. Увидим. Я хочу есть. Если не купила, я уволю ее раньше, чем мы с ней познакомимся. Она женщина, и уже за это я ее ненавижу. Давай, вставай….
Инженер Фуми включает фонарик. При свете фонарика они пускаются в путь. Идут медленно, потому что плохо видят, куда ступают, и по разным причинам оба чувствуют себя немного неловко на природе, в сгущающихся сумерках. Мы видим, как они неуверенными шагами направляются вниз и исчезают в конце спуска.
На кривом холме фары, подключенные к жужжащему переносному генератору, освещают уже установленные в классическом расположении три креста: центральный немного впереди. Оба привязан справа от центрального распятия, Габриелла на приставной лестнице привязывает слева Альфонсо. Оба и Альфонсо завернуты в туники с открытыми руками и голыми ногами. У Обы встревоженное лицо, он не выпускают из виду одежду, которую Габриелла кучей свалила на земле рядом со своим рюкзаком. Из рюкзака высовывается служащая моделью для сцены репродукция картины с распятием, с которой девушка время от времени сверяется. Она волнуется, делает быстрые движения, понятно, что она опаздывает. Альфонсо тоже беспокоится, и скоро нам станет ясно, почему. Если мы сочли его только грубым спекулянтом, значит, составили о нем неполное мнение. Он удивит нас тем, что читает мысли Обы, хотя тот не произнесет ни слова.
Оба: Ай… не затягивай так сильно, ты мне кровь остановишь.
— Я уже закончила.
— Не проще было привязать фальшивые веревки?
— Веревки есть веревки.
— Зачем привязывать? Прислони просто, они же должны только видимость создавать.
— Это моя работа.
— А это моя рука. Негру ты, по-моему, не так сильно затянула… а, Оба? Как дела?.. нет, она ничего не украдет у тебя… он волнуется за часы… Она привязала тебя не для того, чтобы часы спереть… почему ты спускаешься?
— Сверяюсь с образцом… Так я и знала. Рука торчит. Надо переделать.
— Все равно люди не видят этот твой образец.
— Я привыкла работать по-своему.
— Мы же опаздываем, чего время терять с этим образцом… Оба, я же сказал тебе, что она их не тронет… слушай, сделай одолжение. Раз уж ты внизу, возьми-ка его часы и дай ему, а то он так и будет дергаться.
— Ну да, давай ему еще часы наденем… черный человек на кресте… да еще и в часах.
— Оба, ну потерпи, раз уж ты черный, часы она тебе отдаст в конце. Только прекрати дергаться, ты и меня нервируешь… к тому же еще и холодно. А нельзя было в помещении устроить это мероприятие?
— Представление, а не мероприятие.
— Я никогда не видел ничего подобного.
— Такого не устраивали уже два века.
— Значит, всем плевать было… И для этого из города сюда приедут?
— С факелами.
— И кто сюда поедет?
— Увидим.
— А нам что нужно делать?
— Ничего. Тот, кто в центре, скажет одну фразу и закроет глаза. После этого выйдет актриса, и начнет петь песню.
— А что это?
— Что такое песня? Это песня.
— И все это представление ради одной песни? А потом рассказывают, что у них денег нет… И сколько это будет продолжаться?
— Слушай, у меня нет на тебя времени, я ужасно опаздываю….
— Я хочу знать, сколько мне руки так держать. Потому что это положение не очень удобное…
— Дай-ка я узнаю, выехал ли тот. Еще нужно время, чтобы его привязать…
— А почему ты меня в центр не поместила?
— Куда я мобильный положила? Я с ума сойду!
— О, Оба… нам повезло, потому что тому она вобьет настоящие гвозди… Зачем я тебе это говорю? Ты даже не знаешь, кто такой Иисус.
— Ничего не выйдет. Нет связи.
— Шш-шшш, тихо.
— Что это?
В этот момент появляется юноша. Через плечо у него висит малый барабан. Он вспотел, запыхался, как будто за ним гнались. Он явно не ожидал увидеть перед собой сцену с крестами. Юноша останавливается на минуту в растерянности, смущенный, как человек, оказавшийся неожиданно на театральной сцене во время репетиции. У него вырывается:
— Извините.
— Я чувствовала, что ты где-то рядом.
— Габриелла, ну когда ты изменишься?
— Я чувствовала.
— Что это такое?
— Я готовлю спектакль для сегодняшнего вечера. Будет Песня Магдалины, ты знал?
— Нет.
— Ты как будто живешь в другом мире. Все время в лесу с этим барабаном…
— Это малый барабан.
— Ты это делаешь для зверей или против охотников?
— Потому что мне этого хочется. А ты кто, организатор?
— Сценограф.
— А-а-а….
— Это я придумала сцену. Немного в стиле средневековых тайн, но оригинально. Никто такого не ожидает. Это будет сногсшибательный сюрприз. Сегодня ночью. Ты придешь?
— Не думаю.
— Что с тобой?
— Ничего, а что?
— Ты какой-то странный….
— Это из-за… тумана.
— Ну да, туман… как будто я тебя не знаю…
— Я, наверно, заблудился.
С креста раздается голос Альфонсо, и дальше разговор продолжается втроем.
— Эй, красотка! Почему бы тебе ему не предложить?
— Что?
— Слушай, друг, мне кажется, у тебя дела не очень хороши. Немного денег всегда пригодятся. Я сам их тебе их передам. Все я тебе отдать не могу, ты ведь в монтаже не участвовал…
— Что он говорит?
— Ничего. Третий не явился… я собиралась ехать за ним в город. Мы сильно опаздываем и….
— Это должен сделать я?
— Положение не самое удобное, но она говорит, что это ненадолго.
— Я должен быть Иисусом?
— Для факельного шествия.
— Но я атеист.
— Ну и что? Этот вообще мусульманин.
— Почему я должен быть Иисусом, если я не верю?
— Это театр.
— Но я неверующий.
— Важно не во что веришь ты, а во что верят другие.
— Я никогда не делаю веши, в которые не верю.
— Ты бы меня очень выручил.
— В этом нет никакого смысла.
— Сделай это ради меня.
— Попроси что-нибудь другое.
— А может, ты должен сделать это для меня.
— Я?
— Ты больше так и не появился.
— Ты тоже.
