— В этом нет никакого смысла.
— Сделай это ради меня.
— Попроси что-нибудь другое.
— А может, ты должен сделать это для меня.
— Я?
— Ты больше так и не появился.
— Ты тоже.
— Но есть небольшая разница. Я была в клинике.
— Что?
— Ничего.
— Говори уж. Чего скрывать.
— Я сказала ничего, значит ничего.
— Что я слышу… ты понял, Оба, что эти двое… ну да, зачем я тебе объясняю? Он только о часах и думает. Отдаст она тебе часы, сказал же, что отдаст….
— Туника в фургоне. Одежду тебе принесут в конце.
— Как это принесут, а тебя не будет?
— Я уйду, когда закончу здесь. Могу прийти или не прийти, как мне вздумается.
— Ты говорила, что это твое произведение.
— У меня пропала охота. Давай, переодевайся.
— С тобой все в порядке? Что с тобой?
— Переодевайся.
— А куда я положу барабан?
— Я его возьму.
— Смотри, это самое дорогое, что у меня есть.
— Я отдам тебе его завтра.
Юноша секунду смотрит в глаза Габриеллы, потом отдает ей барабан, палочки и направляется в фургон. Она засовывает барабан в рюкзак, который еле помещается там.
— Вот видишь, Альфонсо попал в точку. Я умею решать проблемы, я свое дело знаю, у меня глаз алмаз, людей в момент просекаю. Ты понял, Оба, ей нравится этот… Тебе нравится, правда? Не спорю, у каждого свой вкус. Но ты видела, как он одет? Тебе такие типы нравятся, которые с барабаном по деревням ходят? Ну, дело твое, потом не жалуйся, если он от тебя отделается. Но зачем он ходит с барабаном по деревням?
— Ты замолчишь или нет?
— А ты все еще сохнешь по нему.
— Тупица.
— Скажи спасибо, что я привязан, а то получила бы ты оплеуху… и плевать мне, что ты девушка. Я был с тобой любезен. Так что ты Альфонсо тупицей не обзывай. К тому же, в присутствии подчиненного.
— Он же языка не знает….
— Он тон понимает. Как собака, ясно тебе? Понимает тон.
— Да, да…
— Смотри у меня, завтра будет новый день.
Появляется босой юноша, завернутый в белую тунику. Габриелла идет ему навстречу, качая головой, как будто говоря: ну ты как всегда, неправильно все одел. На какой-то момент она становится просто девчонкой с нежным, материнским взглядом. Становится ясно, что Альфонсо и правда угадал, юноша ей нравится, она страдает по нему, хоть и знает, что он никогда не будет ей принадлежать. Она развязывает тунику, надевает на него заново, обвязав хорошенько его тело, и снова завязывает двумя узлами на плечах. Пока она это делает, возможно, их глаза встречаются, или же она чувствует запах, который ее волнует, тем не менее, настроение ее снова меняется. Резко развернувшись, она хватает лестницу, прислоняет ее к стоящему в центре кресту, берет за руку юношу и помогает ему подняться. Он, как ребенок, дает себя отвести, морщина на его лице принимает красивую форму, в этот момент он отдается происходящему, и чувствует легкость, которая овладевает его мыслями, успокаивает и развеивает их. Это происходит в один миг, с того момента, когда Габриелла берет его за руку до того, когда он встает на лестницу и начинает подниматься. Устроившись на опоре и подняв руки, он снова чувствует неловкость.
Между тем Габриелла поднимается по лестнице, взяв с собой свои рабочие инструменты. Она крепко привязывает его к кресту и красит ему руки и лицо красной краской.
— Ты заслуживаешь, чтобы тебя гвоздями прибили.
— Что я такого сделал?
— На этот раз ты будешь в подвешенном состоянии.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Когда появится факельное шествие, ты подождешь, когда наступит тишина, потом скажешь: Отче, в руки твои предаю дух мой. Закроешь глаза и склонишь голову. Все. Ты запомнил фразу?
— Я уже знал ее.
— Это терновый венец, внизу шипы сглажены, тебе не должно быть больно. Тебе больно?
— Немного.
— Так тебе и надо.
Габриелла работает спокойно, чувствуя близость юноши, его дыхание рядом. Их тела часто соприкасаются, но она избегает смотреть на него. Оба следит за каждым движением девушки. Альфонсо в ярости смотрит прямо перед собой, у юноши потухший взгляд, он как будто отдыхает.
Закончив, Габриелла неожиданно быстро целует его в щеку, как будто прощаясь. Потом спускается, собирает все, что осталось лежать у лестницы. Убирает лестницу, отходит на пару шагов, останавливается на секунду, разглядывая всю сцену, отодвигает прожектор, делает некоторые последние штрихи. Наконец, не говоря ни слова, и не прощаясь, как будто созданная ею сцена, больше ей не принадлежит, исчезает в тумане.
Инженер Фуми и Палома какое-то время идут в хмуром молчании. Но туман вместе с ночью и с молчанием создает неустойчивую и взрывоопасную смесь для пары, находящейся под сильным впечатлением от происшедшего. Наконец, Палома спрашивает:
Палома: Тебе холодно?
— Нет. А тебе?
— Нет.
Молчание уступает место разрозненному затрудненному диалогу, который мог бы прекратиться после каждого обмена репликами, но, тем не менее, продолжается с интервалами, оставляющими время для мыслей, заполняющих пустоту и переплетающихся друг с другом.
— Ты даже не спросила меня про собаку.
— Мне плевать на собаку.
— Как бы то ни было, я ее не нашел. Я был прав, собака потеряна навсегда.
…
— Интересно, купила она кубики мясного бульона?
— Кто?
— Да Эльвира эта. Я бы хотел, чтобы ты приготовила мне бульон.
— Ты никогда его не любил.
— Мне хочется бульона.
…
— Я забыл пижаму.
— Ты можешь спать одетым.
— Фланель раздражает мне кожу на спине.
— Может, пижама есть в домике.
— Ты не поняла. Я хочу свою пижаму.
— Надо было взять ее с собой.
— Я с самого начала так и сказал, что забыл пижаму.
…
— Почему мы живем вместе?
— Это что, вопрос кабана?
— Я задала тебе самый важный в своей жизни вопрос.
— И я должен отвечать на самый важный в твоей жизни вопрос, блуждая в темноте, когда сырость пробирает меня до костей, и я рискую провести ночь в хлеву?
— Да.
— Поговорим об этом в другой раз.
…
— Нет, поговорим об этом сейчас, Франческо.
— Не буду отвечать, меня раздражает твой недовольный тон.
…
— Почему ты никогда не хотел ребенка?
— Ты опять?
— Я страдала из-за этого, но и ты ведь тоже страдал.
— На земле шесть миллиардов, планета задыхается, а ты тут занимаешься сентиментальной риторикой, оплакивая зрелую пару, которая так и не познала счастья быть родителями.
…
— Ты что для них делаешь?
— Что я должен делать? Не могу же я решать проблемы миллиардов человеческих существ. У меня и своих предостаточно.
…
— Ты думаешь, привязанность тоже можно купить?
— Постарайся не говорить глупостей. Слова нельзя повторять до бесконечности. Когда их десять раз произнесли в одном и том же спектакле, их нельзя больше использовать.
…
— Можно было бы так много сделать для других…
— Да замолчи ты! Вы уже две тысячи лет хотите изменить мир, и что за это время произошло? Он стал только хуже. Таков мир. Если хочешь пофилософствовать, то пожалуйста. Но если смотреть на вещи трезво…
— Ты безнадежен.
— Какого черта мы обсуждаем? Скажи мне, что мы обсуждаем?
— Не кричи.
— Я хочу знать, что мы обсуждаем!
Кажется, что спор принимает нехороший оборот. Но биться об заклад не стоит: между мужем и женой ссоры имеют проверенную динамику и редко превращаются в драмы. Что касается данной конкретной ссоры, мы никогда не узнаем, как она закончится, потому что внезапно инженер Фуми и Палома оказываются перед охотничьим домиком, который вырос из тумана, как будто сам бежал им навстречу.
Возможно, раньше домик служил хлевом, укрытием для пастухов и скотников, потому что снаружи под навесом находится сеновал. Инженер Фуми исследует дом с фонарем. Очевидно, это задняя стена постройки, где нет окон, вход должен быть с противоположной стороны. Осветив сеновал, мужчина вздрагивает: к чердаку приставлена лестница, и наверху лежит сверток величиной с человеческое тело. Инженер Фуми приближается, присматривается и обнаруживает, что сверток — это спящий человек, положивший под голову рюкзак. По рюкзаку мы понимаем, что это Габриелла.
— Ты видел?
— Наркоманы. Уходят и приходят, как к себе домой. Смотри, какая гадость. Еще бы, здесь никого нет, кто угодно может войти, делать, что хочет… но теперь все изменится, я их всех построю, пинками повыгоняю, им больше не придет в голову перелезать через ограду…
