И эта чурка оказалась фамильной.
Неудача ждала и при третьей попытке.
Огромная валежина с внутренней стороны оказалась насквозь изрешеченной муравьями.
Застигнутые врасплох насекомые в спешном порядке стали перепрятывать яичную кладку.
И эту валежину положил на место.
Ну и местечко для отдыха выбрал!
Что ни корч — то общежитие.
Вернулся к привалу.
Взял ножовку и ею спилил пару сухих деревьев.
Их еще не успели заселить лесные обитатели.
Это, видно, их резервный фонд.
Так что спиленных сушин не жалко.
Шум моря, крики чаек — неизменное сопровождение человека при каждом путешествии по Крильону.
Мыс Канабаева — не исключение.
Так же шумит море, так же кричат чайки.
Такая же туманная дымка над остроконечными вершинами елей.
По каменистой россыпи подниматься нелегко, но жутко интересно.
Голые камни, но сколько цветов на них.
Вот первые фиалки.
Кажется, дотронься до хрустальных цветков — и сразу зазвенят.
Так тонки и прозрачны лепестки.
А это розово-фиолетовое чудо нигде не встречал раньше.
Так экзотично смотрятся огромные колокольцы незнакомого цветка на мощных стеблях среди каменистых россыпей.
А это — лютики.
Нежно-желтый цвет их бодрит, снимает усталость.
От цветового изобилия пестрит в глазах.
Здесь, на высоком обрывистом мысе Канабаева с причудливой каменистой архитектурой и множеством всевозможных окаменелостей, археологам раздолье.
Природа будто остановила часы.
Все, как в глубокой древности…
Вход в импровизированную пещерку.
Опять преодоление всевозможных преград.
Сужение и расширение ущелья…
А вот просторный свод выхода с будто высеченными ступеньками в камнях.
Одна ступенька, вторая, третья…
Светло-коричневая букашка размером с домашнего таракана по импровизированной лестнице суетливо сбегает вниз.
На ее крыльях по два темных фирменных пятна.
Нетрудно определить принадлежность насекомого.
Перед нами — падальщик.
Само название говорит о его занятиях и образе жизни.
Чем ниже, тем гуще сочится вода из-под камней.
Сначала она собирается в небольшие ручейки, потом ручейки сливаются в настоящие потоки.
Над одним из водостоков — куст аралии.
Пальчатые листья, колючки на стеблях.
За рубежом в такие края проложили бы туристические тропы.
Красота-то неописуемая.
Хороший отдых.
Хорошие деньги в областную казну.
А у нас даже статус заказника с этих уникальных мест сняли и собираются открыть карьер по заготовке камня для строительства завода СПГ в Пригородном.
Берега и русла рек Крильона словно музей под открытым небом.
Куда ни глянь — всюду раковины окаменевших моллюсков — аммониты.
По ним можно воспроизвести историю, произошедшую многие миллионы лет тому назад.
Они принадлежали к надотряду головоногих моллюсков, состоящему из более чем тысячи пятисот родов очень многих видов, быстро сменяющих друг друга во времени.
Аммониты жили с девона до мела включительно.
Но вместе с динозаврами вышли из эволюционной цепочки, так и не оставив потомков.
Эта окаменелость невелика, и ее можно легко поднять.
Но встречаются аммониты в диаметре и до двух метров.
Солидная коллекция выставлена в Сахалинском краеведческом музее.
По этим образцам легко воспроизвести строение аммонитов и их образ жизни.
Благодаря уникальному строению раковин они обладали потрясающими способностями.
В сообщающиеся между собой камеры раковин моллюск мог закачивать азот, регулируя плавучесть.
Только что собирал органические остатки на дне, а через мгновение уже превращался в плавучий батискаф.
С полутора сотнями щупальцев — рук разного назначения.
При опасности мог включить реактивную струю, как кальмар, чтобы уйти от погони.
А мог уйти в глухую защиту, спрятавшись в раковину и прикрыв вход специальной крышечкой.
Одним словом — универсал…
И, несмотря на такие способности, аммониты вымерли.
Их называют интеллигентами моря.
У моря есть свойство самоочищаться.
Все ненужное море выбрасывает на берег: и вырванные штормом водоросли, и мусор с рыболовецких судов, и мертвые тушки погибших рыб и животных.
С вечера море сильно штормило, и на берегу осталась лежать огромная туша тюленя-крылатки.
В мертвых глазах зверя застыла тоска.
Ихтиологи пробуют определить картину гибели.
Вскрывают тушу, осматривают зубы.
Первыми на падаль слетаются мухи.
Если добычу не обнаружат хищники, солнце и мухи тоже превосходно справятся с ролью санитаров.
Через неделю от этого великолепного зверя останется только скелет.
Скорей всего, тюлень увлекся погоней за лососем и не заметил одного из многочисленных ставников.
А у рыбаков с непрошеными гостями разговор короткий: колотушкой по голове и обратно в море, по другую сторону сетей.
Путина скоротечна, тут не до гуманности.
До темна успели и лагерь разбить, и мелочевки на уху наловить.
И уху сварить.
А после ужина стали готовиться к ночлегу.
Мимо по дороге проехала невесть откуда взявшаяся милицейская машина.
Ее фары осветили близ стоящие кусты.
И сразу, как по взмаху дирижерской палочки, из их глубины ударила вызывающая птичья трель:
— Вит-тюк, вит-тюк! Ги-бэ-дэ-дэ!
— Вит-тюк, вит-тюк! Ги-бэ-дэ-дэ!
Слова проговаривались с такой поразительной четкостью и отчаянием, что оторопь взяла.
А неведомый пернатый осведомитель продолжал информировать такого же неведомого нам витюка о появлении «ги-бэ-дэ-дэ».
Мы зашлись дружным смехом.
Прошел час, другой, а «витюк» так и не услышал своего абонента.
И наше веселье скоро сменилось отчаянием.
Пронзительное и монотонное «вит-тюк, ги-бэ-дэ-дэ» просто изнуряло душу.
Встали рано и невыспавшимися.
В обед соединились с другой группой экспедиции.
Рассказали про «витюка», который сумел испортить ночь.
Ребята рассмеялись.
Оказывается, у них тоже был свой «витюк».
Что поделаешь: к досаде пернатых, мы сделали привал в зоне расселения их певчей пернатой компании.
Участки были уже поделены.
Самки сидели на яйцах, а самцы характерным криком, свойственным этому виду, оповещали весь мир и нас, в том числе, что это место занято.
