в печке и снова метнулась на двор. Я пошел вслед и увидел, что она, стоя на четвереньках, всматривается в мрак, царящий под домом. Задыхаясь от волнения, она проговорила:
— Господи Боже мой! Дайте, пожалуйста, еще связку листьев.
— Кто там? — спросил я.
— Черепаха… Огромная бисса… Она загнала старую свинью в угол…
Я взял на кухне еще факел и полез под дом. Происходило именно то, о чем говорила Сибелла. Огромная бисса, самая большая из всех, которых я встречал, лежала, простодушно размышляя и моргая глазами. И ведь надо же, чтобы такое происшествие случилось как раз под тем местом, где сидел человек, изучающий морских черепах и приехавший за тысячи миль, чтобы посмотреть на них.
Черепаха по-прежнему не давала свинье уйти, и та, припав к земле, возмущенно охала в дальнем углу устроенной под полом загородки. Несомненно, черепаха и не предполагала, что кому-либо мешает. Если у нее и были какие-то размышления, то они относились к погрешностям устройства нейрогормональной системы, к потребности устроить гнездо и к инстинктивным ощущениям опасностей жизни.
— И часто так бывает? — спросил я.
— Нет. Мы почти всегда держим свинью в хлеве, — сказала Сибелла.
Вопрос касался не того, как часто морская черепаха атакует спящую под домом свинью.
— Меня интересуют черепахи, заползающие под дома… — сказал я.
— He под наш, а под другие, где нет загородок, изгородей или загонов, они заползают.
Я сказал Сибелле, что хочу отпустить черепаху на волю, прикрепив к ней опознавательную пластинку. Она очень удивилась, но не возразила. Все равно здесь сейчас нет ни одного мясника, который мог бы разделать черепаху, сказала она мне.
Я залез под дом, накинул петлю на ласт черепахи, выволок ее наружу и прикрепил пластинку из монель-металла к панцирю. Черепаха прошла сотню ярдов вдоль линии прибоя и прямехонько направилась к прибрежной хижине. Мягкая почва и смутные очертания окружающего как бы одурманили ее, усилив инстинктивное желание отложить яйца, и она повернула обратно, пошла вдоль берега, миновала два стоявших по пути дома и направилась опять к хижине Сибеллы. Весь проделанный ею путь составил около двухсот пятидесяти ярдов, и теперь единственной помехой опять была свинья.
Черепахе явно не повезло: она думала, что найдет мягкий глубокий песок, который так легко рыть лишенными пальцев ластами, и место, где близко шумит море и откуда всего лишь несколько шагов вниз по склону до спасительной морской волны.
Я вернулся к дому, взял черепаху за ласт, перевернул ее и снова оттащил к берегу. У самой кромки воды она неторопливо вытянула шею и начала глупо таращить глаза. Я толкнул черепаху ногой; она поползла вперед, и, когда почувствовала воду под панцирем, все в ее мире встало на свое место — она быстро поплыла и исчезла в суматохе прибрежных волн.
Я сказал Сибелле, что рано утром приду завтракать, и отправился через погрузившуюся в темноту деревню к вышке, где мне предстояло ночевать. Десятки раз я сбивался с прерывистой тропинки, считавшейся улицей, и каждый раз просил помощи у людей, в чьи владения вторгался. Двери домов были закрыты на ночь, но свет ламп или горящих очагов просвечивал сквозь щели в стенах, и из каждой щели кудрями вился дым. Было нечто волнующее в том, чтобы просить о помощи возле какого-нибудь дома и ждать, на каком языке тебе ответят. Иногда ответа вообще не было, а слышалось глухое и подозрительное бормотание перепуганных или сонных обитателей дома. В этих случаях я быстро шел дальше.
Наконец я попал в знакомую часть деревни, обнаружил частокол, нашел в нем проход и очень довольный взобрался в непроглядную тьму моего высокого жилища.
Вдруг я услышал голоса и увидел группу темнокожих людей, освещенных желтоватым отблеском фонаря. Они сгрудились вокруг прибывшего вместе со мной на самолете бидона с гуаро. Тут же был Хорхе. Он сидел на ящике, попыхивая трубкой, и низким громким голосом объяснял двум парням, что надо делать. Парни просунули короткую палку в ручки бидона и собирались его унести.
— Эй, Хорхе! — крикнул я. — Что вы собираетесь делать с этим утешением жизни? Я думал, вы отложите дело до завтра.
Хорхе посмотрел наверх, громко захохотал, и его белые зубы сверкнули в свете фонаря.
— Мы хотим его надежно запереть, хозяин! — Он встал, а двое парней подняли бидон на плечи. Хорхе взял фонарь, взглянул на меня и сказал: — Если вы хотите посмотреть, как действует это утешение, оставайтесь здесь на завтрашний вечер, после того как москито получат свой заработок.
Парни с бидоном громко захохотали, и отовсюду из темноты послышались возгласы подтверждения.
Я подумал о древнем народе самбо, потомками которого были здешние жители. Всего лишь одно поколение назад в праздник «большой попойки» пили мишлу. Задолго до начала этого праздника девушки садились в круг, жевали маниок и выплевывали жвачку в каноэ, где происходил процесс брожения. Сборища представляли собой церемониальную попойку: все жители деревни черпали мишлу из каноэ и напивались до бесчувствия.
Заменившее туземную мишлу дистиллированное гуаро — отвратительное пойло, сохраняющее вкус спирта-сырца, танина и сивушного масла. Человек вдребезги пьян с полулитра, но по сравнению с мишлу гуаро значительно чище. Я подумал, что здешние парни, вероятно, никогда не слыхивали о напитке своих предков, и снова окликнул Хорхе:
— Думаю, эта штука куда лучше мишлу. Не так ли, Хорхе?
Отовсюду из темноты послышались шум и споры, крики за и против.
— Вы правы, сэр… — отозвался Хорхе. — Она покрепче и не такая вонючая. — Он стукнул по бидону и прибавил: — А теперь пошли…
И все трое двинулись вперед, окруженные неясным светом фонаря. Бидон тяжело раскачивался на палке, а Хорхе низким голосом, растягивая испанские гласные, говорил:
— El gu-a-a-aro. El alivo de Ios hom-bres [47].
Утешение в жизни человеческой!
Глава пятая
Черное взморье
Моя встреча с миссис Ибаррой произошла на Черном взморье — длинной, унылой, заваленной плавником полосе побережья, тянущейся от Тортугеро до Парисмины. Редко встретишь кого-нибудь на здешнем побережье. И может быть, поэтому встреча с миссис Ибаррой явилась для меня более достопримечательной, чем она была на самом деле. Впрочем, судить об этом вы сможете, когда ознакомитесь с обстоятельствами.
Я искал места кладки яиц кожистых черепах. Пройдя пять миль, я не увидел ни единого свежего следа, по которому можно было отличить биссу от зеленой черепахи. Да и следов зеленых было маловато. Кое-где виднелись следы единичных выползших
