Они уже проехали городок, поезд мчался мимо полей и аккуратных домиков, крытых красной черепицей.
— Нет, — сказал Яков Павлович, — Наташа не нашлась и никогда не найдётся. Но Ольга Игнатьевна нашла тут дочку, и не одну, должно быть, а тысячи. Ведь если бы не Наташа, кто знает, что было бы с этим городком? Может, остались бы одни только развалины. Ведь, уходя, немцы жгли и взрывали города.
Он сказал «немцы», и Слава снова подумал о том, о чём думал все эти дни: «Какие они, эти немцы? Завтра я их увижу».
Ася Сергеевна подначивает
Назавтра Слава был уже в Германии. Теперь Яков Павлович занял место тёти Оли у окна. Он сидел молча, и чувствовалось, что думает о чём-то своём, а всё, что происходит в вагоне, его как бы и не касается.
И вдруг, когда поезд замедлил ход у какой-то станции, он поманил Славу пальцем к окну:
— Смотри.
Слава подошёл к окну.
Рядом с путями тянулась узкая асфальтовая дорожка. На ней стояла девочка лет пяти с очень светлыми волосами. Она стояла в луже молока и плакала. Тут же поблёскивали осколки разбитой бутылки.
Поезд остановился.
— Пойдём, — сказал Федотов.
Они вышли на перрон как раз в тот момент, когда девочка шла мимо. Она вытирала щёки кулаком, плакала почти беззвучно, но слёзы текли так обильно, что даже на её платье были мокрые полоски.
Яков Павлович остановил девочку, поднял на руки, а она не противилась, даже руку положила ему на плечо, будто хорошо знала его, будто был он её папа или, может быть, дядя.
Они ничего не сказали друг другу. Это было минуту — не больше. Гуднул паровоз, Федотов поставил девочку на землю и сунул ей что-то в руку: должно быть, конфету.
Яков Павлович и Слава вскочили на подножку и подошли к окну. Поезд медленно двигался, а девочка махала им рукой, и лицо её, мокрое от слёз, улыбалось. Когда поезд набрал ход и девочка осталась позади, Яков Павлович сказал:
— Немка…
Поезд шёл по Германии, но теперь уже никто не смотрел в окна. Вид за окном был таким же почти, как утром, когда только что пересекли границу. Чемоданы были сложены, и все туристы были готовы к выходу. Это был тот последний час перед концом путешествия, когда, должно быть, все путешественники не знают, что делать, как убить время. А тут ещё Ася Сергеевна сказала Федотову:
— Яков Павлович, вы же были в Берлине. Рассказали бы нам о нём. А то едем в первый раз и не знаем, какой он, этот Берлин. Ну, расскажите, очень прошу вас…
В открытых дверях купе стояли пассажиры, и Ася Сергеевна, не дождавшись ответа Федотова на её просьбу, сказала:
— Сейчас Яков Павлович расскажет нам про Берлин. Да?..
Теперь уже в купе было человек десять. И как только они все поместились! А ещё люди стояли в дверях. И все хором просили Федотова рассказать про Берлин.
«Да, — подумал Слава, — уговорила его Ася Сергеевна».
Сколько раз Славе хотелось узнать, как это брали рейхстаг, как водружали на нём наше красное знамя, как наши ворвались в те самые комнаты, где совсем недавно сидел Гитлер.
У Славы даже была картина Кукрыниксов, вырезанная из журнала. Называется: «Конец». Там такое подземелье, но всё в коврах и в скатертях. И сидят не то пьяные, не то совсем обессилевшие фашистские генералы, а Гитлер в дверях рвёт на себе воротник: душно ему — конец, всё… Он же потом, Гитлер этот, крысиный яд принял или что-то такое. А наши ползли на купол этого рейхстага со знаменем на груди. И потом, когда доползли, наше красное знамя там установили. Подумать только, Яков Павлович в этот же день был там, в Берлине. Но он никогда об этом не рассказывал. Расскажет ли в этот раз?
Да, в этот раз Якову Павловичу, как говорится, некуда было деться. Пришлось рассказать об этом последнем дне войны — одна тысяча четыреста десятом.
Слава тоже мог бы о нём рассказать, хотя в Берлине ещё не был, а когда Берлин брали наши войска, вообще ещё не был на свете. Но пятёрку за рассказ о взятии Берлина получил. А ведь бывали у него и совсем другие отметки. Но вот когда Славу вызвали по истории и учительница сказала: «Пятьдесят третья глава. Помнишь? Расскажи своими словами», — Слава начал рассказывать точно по книжке. И сейчас разбудите его ночью, он может всё рассказать про то, как наши воины поставили последнюю точку на слове «война».
«За несколько дней до конца войны, ночью, в назначенный час, земля затряслась от мощного артиллерийского огня… Танки рвались вперёд. „До Берлина 75 километров“, — читали наши танкисты путевые указатели утром, а днём: „Осталось 50“ — и потом замелькало: „20“, „15“.
И вдруг танки свернули к югу. „Неужели обойдём Берлин стороной?“ — думали бойцы.
Но это была наша военная хитрость. Нужно было сделать вид, что наши танки движутся вовсе не на Берлин. А потом ночью они повернули и сразу ударили с той стороны, где враг их совсем не ждал. Ломая вражеские укрепления, танки с ходу ворвались в город. И вот неожиданно вспыхнули сотни мощных прожекторов. Свет бил в лица фашистских солдат, слепил им глаза; он указывал дорогу нашим бойцам…
Фашистская Германия была разбита. Великая Отечественная война окончилась победой советского народа…»
Да, когда Слава всё это так вот и рассказал, учительница истории улыбнулась и тряхнула ручкой:
— Ставлю тебе пятёрку. Выучил ты всё хорошо. Так оно было, так оно записано. Но ты что же ничего больше про эти последние дни войны не читал и не знаешь?
Слава тогда молчал.
Спросила бы она его теперь, после рассказа Якова Павловича. Слава учил взятие Берлина по «Истории СССР». А Яков Павлович «делал» эту историю и вот сидел рядом с ним в вагоне и рассказывал, как всё это было.
Оказывается, в то самое время, когда почти во всех странах мира ликовали, что вот — ура! — победили фашистов, Яков Павлович, задыхаясь от дыма, пробирался по подвалу рейхстага, и смерть караулила его за любым углом. Немцы ведь подожгли рейхстаг, и там был такой дым, что у кого сохранился за войну противогаз, те натягивали его. Только у Якова Павловича противогаза не было…
Яков Павлович рассказывал не по порядку — сбивчиво, как-то вразброд. И Слава мысленно вставлял куски его рассказа в уже ему известное.
Федотов рассказывал, как два разведчика взбирались на купол рейхстага и укрепляли там знамя. Там же на куполе был дан первый салют победы из двух винтовок, а в подвале рейхстага в это время ещё дрались с последними недобитыми фашистами. Да, всё это было в последний день, в последний час войны, которая длилась почти полторы тысячи дней. Но вот тогда, слушая Якова Павловича, Слава узнал и совсем для него неизвестное. Оказалось, что ещё до того, как полезли на купол рейхстага эти два храбрых разведчика, имена которых вошли в историю, рядовой солдат выпрыгнул с нашим знаменем и побежал к рейхстагу. Он успел вбежать на ступеньки рейхстага и здесь упал. Солдата этого подняли наши бойцы и отнесли к высокой колонне. А его родные считали, что солдат этот «пропал без вести». И только военные журналисты узнали всё и написали в газете об этом погибшем герое, который первый нёс красное знамя Победы.
