Саша спросил, какой маршрут.
— На Тыбгу, — ответил Котенко. — Ты не бывал там.
Действительно, он только слышал об этом урочище и о горе того же названия. Глубокий резерват, в стороне от известных троп.
— Архыза оставишь дома, — предупредил зоолог.
Понятное дело. Но Саша все-таки пожалел овчара. Сидеть на привязи в такие дни…
А дни действительно установились редкостные. Теплынь. Почва насыщена влагой, все растёт на глазах.
Когда он ранним утром надел на Архыза ошейник и загремел цепью, глаза овчара наполнились печальным недоумением. За что?
— Отдохни, Архыз, — сказал Саша, поглаживая вытянутую вверх голову собаки. — И вообще полежи, помечтай. Я скоро.
Часов около семи у дома Молчановых остановилась полуторка. В кузове сидели двое, в кабине ещё один лесник. Каково же было удивление Саши, когда он увидел Ивана Лысенко!
— Ты?
— Как видишь. — Парень широко улыбался.
И Саша подмигнул ему. А почему бы и нет? Хлопец хоть и попался, но все знают — по глупости. А так он смышлён, вынослив, лес и зверя знает отлично.
В кузове, куда прыгнул Саша, лежали клетки, мешковина, верёвки, тросик, всякая мелочь для балагана, даже железные трубы. Никто не знал, удачно ли перезимовал балаган, поставленный на отроге Тыбги.
Помахал матери, услышал тихое, жалобное повизгивание Архыза, вздохнул и уехал.
Первую ночь ловцы и вьючные лошади провели уже высоко, на границе леса и луга, где начинались знаменитые пастбища Абаго. Там никто не выпасал скота, потому что входили они в зону глубокого резервата, то есть нетронутой природы.
Абаго отделялось от Эштенского нагорья глубокими ущельями, среди которых особой недоступностью славилось урочище Молчепы. Завидное место для оленьих стад. Покатые холмы с отличной травой, берёзовые опушки, кусты кизила, вереска, ягодники создавали превосходный, обильный ландшафт, перекрытый с юга высокой скалистой грядой Главного Кавказа, в черте которой и высилась Тыбга. Луга обрывались в долину речки Холодной, а на другом её берегу подымались почти отвесные стены хребтов Джемарука и Аспидного, названного так неспроста: он оставался чёрным даже при свете солнца. Край необыкновенной красоты.
К балагану доехали на заходе солнца. Пересекли чавкающее болото, взобрались по крутому склону с густым березняком на второй отрог Тыбги и тут, у ручья, увидели почерневший дощатый балаган, крытый шифером. От углов его шли проволочные растяжки, стекла в окне уцелели, только трубу снесло.
Разгрузили лошадей, и они ушли пастись.
Отрог Тыбги плавно начинался почти от самого балагана. Большой, перепоясанный снегом, он все время сочился холодной водой, но ярко-синие колокольчики и красный водяной перец уже разукрасили бок горы, нагретый солнцем; цветы придавали Тыбге весенний, нарядный вид.
Восточный отрог являлся чем-то вроде постоянной кормушки для туров, но отнюдь не жильём. Они проводили время на недоступном Джемаруке, отделённом узкой лесистой долиной. Там, среди камней, на головокружительной высоте осторожные горные козлы чувствовали себя в полной безопасности. Только проголодавшись, переходили ручей и подымались на отрог, где сочная трава, а чуть выше, под отвесной стеной, и солонцы вокруг многочисленных родников.
Тут им и устроили ловушку.
Собственно, она уже была: года три назад в этом месте ловили туров. В полусотне метров от подножия отвесной стены возвышалась над лугом землянка, похожая на блиндаж из тяжёлых каменных плит, обваленных землёй. Ловушка поросла травой и выглядела не чужеродным строением, а постоянной частью ландшафта.
Охотники только дверцу обновили, хитрую такую дверцу: она могла подыматься по пазам в дубовых косяках и падать, если хоть легонько тронуть соль на полочке, потому что от полочки этой шла проволока с блоком, а конец её держал защёлку у двери.
Как-то так получилось, что всем этим хозяйством стал управлять Иван Лысенко. У него отлично ладилось. Исправил дверь, подсыпал земли, наладил блок, а когда дверца поднялась, попросил всех уйти, сам сложил веник из пахучих веток и, осторожно отступая, замёл вокруг ловушки следы, чтобы и духу не осталось.
Наблюдательную палатку натянули выше, на самом краю обрыва, так что если высунуться из палатки, то голова окажется чуть-чуть над обрывом, отсюда все как на ладони.
Вечером туры не пришли. Саша с Иваном просидели в палатке до чёрной ночи и вернулись ни с чем. Наверное, животные заметили людей.
У балагана между берёзами стояли пока пустые клетки, топилась печь, белел свежевыскобленный стол, новые лавки из жердей. Обжитой угол. Пахло берёзовыми дровами, луком, сёдлами, близким снегом.
Ещё до света ловцы с одним вьючным конём ушли наверх, к наблюдательному посту. Лошадь и одного ловца оставили за гребнем отрога, а Молчанов и Лысенко осторожно прокрались в палатку и глянули на луг возле ловушки.
Отняв бинокли от глаз, подмигнули друг другу и беззвучно засмеялись.
Пришли…
На лугу паслись штук сорок туров. Белесая шерсть на них клочками — линька ещё не окончилась; по спинам скачут с полдюжины проворных альпийских галок — выщипывают шерсть, то и дело клювом что-то выковыривают. А турам приятно, они останавливаются, прямо-таки замирают, чтобы — упаси бог! — не спугнуть полезную птицу со спины.
И молодняк тут же, бегает, скачет, друг на друга рожками нацеливается, не столько пасётся, сколько балуется. Турихи не мешают, но из поля зрения детей не выпускают. А старые рогачи сердятся, если какой-нибудь сеголеток подбежит поиграть; тотчас мокрой бородой тряхнёт, витые рога наставит и даже пробежит за малышом пяток метров. Не замай…
Понемногу стадо приближалось к ловушке, потому что рядом с ней ключ и болотце, из которого туры цедят солоноватую воду.
Раз! — и один заскочил на верх ловушки. За ним второй, третий, толкаются, но места друг другу не уступают. А к чёрной дверце только принюхиваются издали, близко не подходят. Что-то боязно. Старый тур боднул головой, согнал баловников, сам залез на ловушку, осмотрелся, а пока он возвышался над всеми, два турёнка подошли к входу и, вытянув любопытные мордочки, заворожённо стали смотреть в полутёмную пустоту, где белела лакомая соль.
Подскочил старый тур, отогнал малышей. Куда вперёд батьки?.. Сам изучающе посмотрел внутрь, голову то в одну сторону, то в другую нагнёт. Видит, конечно, соль, но никак не решится. Топтался с ноги на ногу долго, охотников злил, и все же отошёл.
— Не идут, — прошептал Саша. — Что-нибудь не так.
— Подожди, — тихо сказал Иван.
Турята словно услышали их тихий разговор. Едва старый отошёл, как два сеголетка, обгоняя друг друга, подбежали к ловушке и бок о бок вскочили в неё. Рогач в один прыжок оказался перед дверцей с явным намерением наказать ослушников, позволивших себе переступить запрет. Страх уже не удерживал рассердившегося старика — он всунулся в ловушку; втроём там было тесно, и, наверное, ни он сам, ни турята так и не лизнули соль, но кто-то боком зацепил полочку. Раздался короткий стук, и все оказались взаперти.
