— О, мой юный друг, — сказал доктор Рознер, — дело в том, что медведь не чувствует, что человек слабее его. Он играет с человеком во всю свою медвежью силу. И если он обнимет вас или прижмёт к своей груди…
— Понял? — добавила Маргит.
А доктор Рознер продолжал:
— Но, вероятнее всего, он, если вспомнит вас, любя, обязательно покатает…
— На спине? — спросил Слава.
— О, нет. По земле. Таким образом медведи выражают свою любовь. Они валят на землю и раскатывают человека, как хозяйка раскатывает тесто. Поняли?
— Понял.
— О, это очень хорошо, что вы поняли. После такой прокатки целых рёбер у человека не остаётся. Ни одного… (Эти слова директора зоопарка Слава потом вспомнил. Но об этом будет разговор впереди.)
Они подошли к большому бассейну, за которым высились белые скалы. Здесь было много, наверно больше десятка, белых мишек. Ближе всего стоял огромный медведь, раскачивая из стороны в сторону своё огромное туловище. Он поворачивал голову, принюхивался, шумно втягивая воздух.
— Тут только белые медведи? — спросил Слава.
— О, да, — сказал доктор Рознер. — Это очень интересный зверь…
Доктор, видимо, не понял, что Славе хотелось поскорее отправиться к бурым, и стал подробно рассказывать о белых медведях:
— Он нюхает воздух. У него исключительное обоняние. За двадцать километров белый медведь может почуять запах добычи. Он ведь и рыбак отменный.
— Чем же мишка рыбу ловит? — спросил Слава. — У него ведь…
— Да, — сказал директор зоопарка, — удочек у него нет. Но он и без них чудесно обходится. Сидит на берегу и смотрит: вот тенью промелькнула рыба. Медведь сразу же в воду и лапой по этой рыбе. Оглушил и выбросил на берег, а теперь скорее за другой. И её лапой…
И не промахивается?
— О, нет. Это только говорят: неуклюжий. А медведь ловок, очень ловок.
В это время белый мишка бултыхнулся в бассейн и поплыл.
«Брассом чешет», — успел только подумать Слава. А доктор сказал:
— Этот зверь отличный пловец и плавает всеми стилями на воде и под водой. Его широкие лапы имеют плавательные перепонки вроде ластов. Это же помогает ему ходить по рыхлому снегу и не проваливаться.
Медведь подплыл к берегу и быстро и ловко взобрался на скалу.
— А ему у нас не жарко? — спросила Маргит. Слава уже заметил, что она всех жалела и всегда интересовалась: хорошо ли зверей кормят, не скучают ли они, не мёрзнут?
— О, — сказал доктор, — звери приспосабливаются к новым условиям. Смотрите — он уже почти совсем сухой. Его шерсть смазана жиром, и ему купанье — как с гуся вода. Он не обледеневает на морозе и выходит сухим из воды. Этот красавец родился у нас в зоопарке. Вообще все наши медведи либо здесь же родились, либо привезены маленькими. Взрослые медведи плохо привыкают к неволе.
— И бурые? — спросил Слава.
Теперь доктор Рознер понял его и сказал:
— О да! И бурые. Им ведь тоже хорошо живётся на воле. Они и рыбу ловят не хуже своих белых братьев. Идём, идём к ним. Сейчас поищем вашего валдайца. Конечно, белым стать он никак не мог. — Директор зоопарка любил шутить: — Ещё минуточку терпения: по дороге я покажу вам медведя с салфеткой и медведя с пышной шевелюрой. У вас в Советском Союзе такие не водятся.
Сказать по правде, эта оттяжка времени Славу не радовала, но посмотреть каких-то необычных медведей ему всё же хотелось.
Первым оказался малайский медведь. Он был такой тёмно-бурый, что казался чёрным. А на груди, как слюнявчик у младенца, белело треугольное пятно. Когда Маргит и Слава подходили, этот Мишка пригорюнившись сидел в клетке. Но стоило им приблизиться, как он начал выкомаривать что-то необычное: подтягивался на перекладине, кувыркался, выжимал стойку — совсем как обезьяна.
— Хочет понравиться, — сказал доктор Рознер. — Он у нас акробат. Как только увидит зрителей, так сразу же начинает работать.
Доктор Рознер подошёл к соседней клетке. В ней сидел нахохлившись медведь, похожий на старого музыканта или художника в толстовке, с волосами, ниспадающими до плеч. Он был прямой противоположностью своему соседу: сидел, как будто был памятником, и только маленькие глазки бегали туда-сюда, злобно поблёскивая.
— Этот из Индии, — сказал директор зоопарка. — Мрачный господин. О, я понимаю — вам не терпится попасть к его бурым родичам из России. Сейчас пойдём.
Теперь доктор Рознер повёл своих гостей мимо кричащих обезьян и ослов. Казалось, что здесь звери соревнуются: кто кого перекричит и у кого получается противнее. Во всяком случае, Славе захотелось заткнуть уши.
— Не нравится? — спросил доктор Рознер.
Из вежливости Слава ответил:
— Нет, ничего.
Директор зоопарка сказал:
— Это не обычные ослы — дикие.
— А в чём разница? — спросил Слава.
— Дикие животные едят, когда голодны, пьют, когда им этого хочется, бегают по траве, чтобы доставить себе удовольствие, спят, сколько хотят и когда хотят. А домашние…
Может быть, это было невежливо, но Слава прервал его и сказал:
— Понял, понял.
А сам в это время вспомнил шпингалета у входа в Московский цирк и подумал, что если бы он, Слава, был животным, то, конечно же, хотел бы быть диким.
Бурые медведи оказались довольно далеко от своих малайских и индийских братьев. Доктор Рознер шёл теперь мимо сутулящихся тигров (прогуливаясь, они выгибали спину и наклоняли голову к земле). Закрыв глаза, спала в клетке гиена. Внешность у неё была такая же противная, как голос у обезьяны и у осла. У гиены большие оттопыренные уши, как у летучей мыши, а пасть совсем маленькая. Шкура этого зверя кажется грязной — она вся в серых и в жёлтых пятнах.
Красавицы антилопы, завидев людей, припрыгали к доктору Рознеру, и он угостил их какими-то лакомствами, вынутыми из больших карманов кожаного пальто.
Когда доктор Рознер проходил со своими гостями мимо бассейна, в котором, как остров, чернела спина бегемота, директор зоопарка негромко свистнул, и сразу же зашумело, заплескалось вокруг. Огромный бегемотище вышел из воды и раскрыл свою пасть, такую огромную, что, казалось, в неё мог бы въехать автомобиль, во всяком случае «Запорожец».
Директор зоопарка снова запустил руку в большой карман своего кожаного пальто и в бегемотью пасть тоже бросил какое-то лакомство. Опять раздался шум и плеск, и бегемот нырнул в свой бассейн.
Возле бассейна на бетонной скамье лежала большая жёсткая метла, вроде тех, какими подметают улицы. Только рукоятка у этого веника была короткой.
