Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

Грабитель

В своей книге «Охотник» известный английский путешественник и писатель Джон Хантер сказал так: «Я один из последних охотников старых времен. События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно. Уже никто никогда не увидит огромные стада диких слонов, львов, нападающих на скот… Старой Африки нет, и я был свидетелем ее конца».

Примерно то же можно сказать и о нашей семье. В последние десятилетия цивилизация вытесняет крупных хищников, и во многих странах они взяты под охрану. Так и должно быть. Но все зависит от «критической массы» этих зверей в окружающей среде, и еще совсем недавно они являлись страшным бичом для многих народов Востока, чему мы были живыми свидетелями.

Как ни странно, но и в наше время при ослаблении разумного пресса хищники способны стихийно возрождаться. Пример тому — бурное размножение волка в нашей стране, борьба с которым становится серьезной проблемой. И даже взятые под охрану тигры Приморья уже обижают жителей таежных сел — давят коров, лошадей, собак, а недавно мне попалось сообщение: от тракториста тигр оставил на лесосеке один валенок…

Однако то, о чем хочу рассказать я, происходило в довоенной Маньчжурии в конце тридцатых годов.

В извилистой долине, среди невысоких, покрытых старым широколиственным лесом гор, приютился заброшенный, всего в три фанзочки, хуторок. Летом хозяева занимались земледелием, пасли скот и растили свиней, а на зиму выбирались в село, и тогда постройками пользовались только возчики леса да мы, охотники. Возчики-корейцы вместе со своими быками занимали большую фанзу, мы — отец и три брата — маленькую; третьей постройкой был пустовавший зимой свинарник. Домики располагались буквой «П», между ними — глинобитный двор.

Эта зима выдалась на удивление бесснежной. Горы стояли бурыми, даже на северных склонах снежок держался лишь отдельными серыми пятнами, жалкими остатками осенней пороши.

Обильный урожай желудя собрал в сопках много кабана. А как верно гласит старая охотничья поговорка: где кабан, там и тигры. Об их невидимом присутствии говорили остатки задавленных в лесу зверей, бесследно исчезающий скот и отпечатки больших круглых лап на пыли лесовозных дорог, по которым эти кошки-гиганты любят бродить по ночам. Терроризируя все живое, они витали вокруг, чувствуя полную неуловимость и безнаказанность.

Вечерами хозяева торопились загнать скотину домой, после заката солнца люди боялись задерживаться в лесу. Умоляли избавить их от страшной кары, но выследить тигра без снега — дело безнадежное: вне дорог его лапа не оставляет следов.

В первый вечер отец возвратился позднее всех. Пролез в узкую дверь, снял рюкзак и вытянул из кармана перевязанную шпагатом промерзшую желчь и пучок надерганной с хребта кабана щетины. Отлепил ледышки с усов.

— Почин есть. Чушка, пудов на семь. Укрыл надежно, сделал затески до самой тропы; Поктэги с возчиком должны найти без труда.

Ли Поктэги, один из наших опытных помощников, хорошо ориентировался в лесу. Не помню случая, чтобы он не отыскал спрятанного в тайге зверя по примитивной, на клочке бумаги, схеме и оставленным меткам. Но работы у них с возчиком оказалось так много, что очередь первой отцовской чушки подошла примерно через неделю. Однако возчики вернулись разочарованными. Поктэги разводил руками: под кучей хвороста и тяжелого валежника кабана не оказалось. И никаких следов.

Наутро отец отправился с корейцами и был поражен: выпотрошенный кабан будто воскрес, выбрался из-под кучи и вознесся на небо. Невероятно, но никаких следов!

Юрий Михайлович отпустил возчиков и принялся тщательно, кругами обследовать местность. Однако на солнцепечном склоне горы снега не было вовсе, а на усыпанной опавшим листом промерзшей земле не видно никаких отпечатков. Но опыт есть опыт: отыскав сломанные веточки да выпавшие щетинки, отец наконец определил грабителя; постепенно картина прояснилась. Дня три назад семипудовую тушу как кошка мышку, прямо в зубах, унес, нигде не задевая земли, тигр. Причем нес вверх по хребту более километра, где расположился на обед. Тут и жил, пока не закончил пировать. При приближении охотника стая ворон и несколько орлов взлетели и расселись по деревьям, оставив на небольшой площадке возле поваленного дуба начисто обглоданный скелет кабана.

Здесь в лесу сохранилось немного снега, по оставленным следам могучих лап было видно, что отец опоздал всего на несколько часов…

Итак, в нашей долине тигры оставались неуловимыми, а за водораздельным хребтом выпал хороший снег, и там события развивались более драматично. Некрупная, но на редкость кровожадная тигрица за короткий срок прикончила нескольких лесорубов. Одного — на глазах обезумевшего напарника. Пристроившись с поперечной пилой напротив друг друга, они разделывали поваленный кедр, когда что-то мягко сбило с головы пильщика шапку: подкравшаяся сзади тигрица, перемахнув через счастливчика, мгновенно задушила и унесла не успевшего пикнуть товарища!

Вскоре людоедка так обнаглела, что принялась ночью разбирать крышу барака-землянки, где ночевали рабочие. На их счастье, проникнуть внутрь помешали толстые бревна накатника. Однако утром все обитатели в панике бежали на станцию, а руководство лесоучастка обратилось за помощью к властям. Те, имея уже подобный опыт и не веря своей доблестной охране, пригласили группу русских профессионалов-тигрятников. Из деревни Романовки к месту событий приехали со специально натасканной сворой три бородача-старовера: чернобородый, могучего телосложения Петр Калугин, высокий стройный Иван Зубарев и кряжистый, лихой охотник Федор Силитков.

Тигрица, спокойно обгладывая свою последнюю жертву, не думала уходить. По словам охотников, череп лесоруба напоминал аккуратно очищенное яйцо…

Дружная свора атаковала хищницу возле трупа, заставила вскочить на зависший после бури кедр, с которого она и рухнула замертво в снег, сраженная сразу двумя пулями: Зубарева и Силиткова. Казалось, дело сделано, и утром охотники собрались в обратный путь, как вдруг обнаружили ночной след крупного самца, пересекший их вчерашнюю тропу. Скинув собранные в дорогу котомки, все трое немедленно устремились в погоню…

Подробности я услышал от самих участников следующей осенью, когда заглянул в Романовку в надежде приобрести хотя бы одну из их замечательных собак.

Заметно припадая на левую ногу, Федор ввел меня в просторную горницу и, сказав, что они уже пообедали, усадил в углу за небольшой стол. Дородная хозяйка, приветливо улыбаясь, поставила передо мной миску щей, положила ложку, подала хлеб. Позднее я узнал, что то была специальная, для посторонних гостей посуда, официально именуемая «мирской». Среди своих же звалась попросту — «поганой»… Но как бы то ни было, в гостеприимстве им отказать нельзя.