что-нибудь добавить. Когда все было подробно обсуждено, мы распрощались, и я поблагодарил мистера Питерсона за то, что он избавил меня от плавания в Чирики.
Решив, что для возобновления отношений с гостиницей «Мирамар» мой приход не обязателен, так как в дневные часы никто комнатами не пользуется, я отправился искать место, где можно было позавтракать.
Я пошел вдоль небольшой улицы, заросшей по обеим сторонам мелкими лилиями. Цветы были трех различных окрасок: желтые, ярко-красные и белые. В этом городе лилии росли повсюду и в некоторых дворах и на обочинах дорог заменяли траву. В одном месте преобладал один цвет, в другом — иной, но повсюду виднелись все три окраски. Мне говорили, что можно встретить еще одну, четвертую окраску — нежно-голубую, но я ее не видел. Лилии никто не высаживал, за ними не ухаживали, и ни у кого не возникал вопрос, откуда они появились.
Густые заросли лилий напомнили мне апрельский пейзаж флоридских низин, но там росли только белые лилии.
Вскоре я сбился с пути и неожиданно попал в cosa de bomberos [79], где красная пожарная автомашина сорокалетнего возраста, сверкавшая медным блеском, привела меня в восхищение. Машина была любовно начищена и так отчаянно стара, а начальник с такой гордостью и медлительностью ее показывал, что солнце успело обжечь мне голову и аппетит так возрос, что я даже расчувствовался. Но основной причиной моей сентиментальности было сильное желание позавтракать, и, распрощавшись, я отправился на поиски ресторана.
Я шел боковой улицей вдоль деревянных домов с верандами, расположенными на уровне мостовой, что напомнило мне Пуэрто-Лимон и Блуфилдс. Вскоре я выбрался на широкую улицу, где были китайские лавки, и, пройдя еще немного, увидел вывеску ресторана «Мэрфи» и площадь, находившуюся в двух кварталах от ресторана.
Ресторан «Мэрфи» я отыскал еще третьего дня. Здесь можно было отлично поесть, однако лишь после того, как вас переставали считать североамериканцем. В первый раз меня накормили фаршем из солонины, жареным картофелем и консервированным зеленым горошком, которые, по мнению большинства карибов, считаются настоящими национальными блюдами североамериканцев. Вскоре я нашел общий язык с хозяином ресторана мистером Мэрфи — жизнерадостным человеком средних лет, уроженцем Каймановых островов. Мистер Мэрфи быстро избавился от первоначального заблуждения относительно моих вкусов и был доволен тем, что я предпочитаю местные блюда. Чтобы доказать, насколько сильно мое предпочтение, я купил дюжину отличных омаров и принес их с собой. У Мэрфи был большой керосиновый холодильник и отменная повариха. Я сказал хозяину ресторана, что, имея море под боком, можно угощать меня и более вкусной пищей. Уже в следующий раз меня накормили лучше, а сегодня мой неожиданный приход в полуденный час не вызвал общего смущения.
— У нас сегодня черепаха! — сказал мистер Мэрфи.
— Приготовьте мне омара в придачу, — попросил я.
За большой дверью послышалось хихиканье поварихи, усмотревшей в моих словах признание ее кулинарных способностей. Мистер Мэрфи открыл холодильник, вынул омара и передал его на кухню. Я вышел на улицу, чтобы умерить свое томление голодом за кружкой пива.
Когда я вернулся, омар красовался на столе, и я расправился с ним, запивая пивом. Затем десятилетняя подавальщица-индианка, необычайно напоминавшая японку, подала жаркое из черепахи. Несмотря на обыденное название, это блюдо, приготовленное из грудной части крупного самца зеленой черепахи, было изумительным на вкус. Оно напоминало оленину, только было гораздо сочнее. Мистер Мэрфи рассказал мне, что мясо сначала выдерживают в вине, потом готовят с испанским луком и маленькими помидорами и что рецепт приготовления получен им из Сан-Андреса. Я впервые ел приготовленную таким способом черепаху, и ее превосходный вкус меня удивил. После жаркого из черепахи были поданы черные бобы, рис, печеные пизанги, дольки нарезанного ананаса azucaron [80] и кофе.
Я заплатил по счету и, несмотря на ужасную жару, направился к городской площади, которая в Бокас-дель-Торо называется парком Боливара.
Этот парк — миниатюрное повторение парка Варгаса в Пуэрто-Лимоне, где я видел ленивцев. Также как и в парке Варгаса, одна половина территории была густо засажена большими деревьями, а другая представляла правильной формы мавританский сад, где цветы росли на геометрически ровных клумбах, по краям обсаженных пальмами.
Как ни тянула к себе прохладная полутьма тенистой части, пришлось все-таки пойти в Palacio de Gobierno [81], стоявший в конце площади. Мне нужно было получить сведения о Milla Maritima [82] — береговой полосе государственных земель, которая в Панаме и Коста-Рике ежегодно сдается в аренду для промысла черепах и сбора кокосовых орехов. Использование этой полосы — одна из основных причин уменьшения численности черепах. Мне хотелось ознакомиться с существующими здесь правилами и порядком эксплуатации.
В Palacio [83] меня направили в одну из комнат, расположенную в конце длинного вестибюля. Приятная худощавая женщина, ведавшая делами по сдаче в аренду местных государственных земель, предложила мне взять копию договора на аренду побережья Бокас — Сиксаола. Покуда документ перепечатывался, я вышел на улицу, направился в сумрак тенистой части парка и уселся на скамью.
Несмотря на раскаленность и ослепительное сверкание прилегающих улиц, эта часть парка удивительно напоминает парк Варгаса: тот же мягкий полумрак, контрастирующий с залитыми солнцем улицами, тот же приятный для глаз вид, словно смотришь сквозь воду, тот же холодок и тот же чистейший воздух. Прохлада тропических парков как бы осязаема и удивительно приятна. Значительная часть многословного описания парка Варгаса, о котором я рассказывал в другой главе, может быть с успехом применена к парку Боливара. Разница только в величине парка. Если вы помните, в Пуэрто-Лимоне пастбище для ленивцев состояло из двадцати восьми деревьев, здесь же их было всего лишь два. Но здешние деревья были огромными, с широко раскинутыми густыми кронами, сбрасывавшими на землю мелкие круглые плоды. Я наклонился и поднял плод, он показался мне знакомым. Посмотрев на дерево, я увидел лоснящиеся стрельчатые листья, плоскую крону и ствол с отходящими вбок спутанными корнями. Тогда я понял, что передо мной те же индийские фиговые деревья, которые давали тень, убежище и пищу Весельчакам Питам из парка Варгаса, находившегося в двухстах милях к северу.
Удивляться тут было нечему. Деревья эти более всего пригодны для посадки в городах, так как они лучшие из всех дающих большую тень деревьев. В тропиках их можно увидеть повсюду: на площадях, на улицах и в парках. Но не в этом дело. Самой удивительной была одинаковая свежесть воздуха, которую ощущаешь под всеми индийскими фиговыми деревьями, и об этой особенности
