Супружеские пары, бывающие у нас в доме, тут же, конечно, делали далеко идущие сравнении: «Вот посмотри-ка! Небось если бы я умер, ты бы никогда так…» и т. д.
Верная своему прежнему супругу, Жоринда стала пользоваться всеобщей симпатией. Но время залечивает раны, и в один прекрасный день Жоринда и Жорунгель уже сидели рядышком в своем гнездовом ящике. Однако яйца по-прежнему оставались неоплодотворенными. Я уже стал было сомневаться в своих познаниях в качестве ветеринара, поэтому пошел на такой скверный шаг, как повторное разрушение безжалостной рукой только что наладившейся супружеской жизни. У каменщика, живущего напротив меня и так часто приходящего мне на помощь, когда надо было что-то починить, дома имелся такой же попугайчик. Самочка. Она сидела в клетке вместе с очень редким карликовым попугаем из Африки и уже неоднократно пыталась его «соблазнить». Мы решили поменяться: я отдал ему свою Жоринду, а он мне свою самочку, которую тут же окрестили Жорундой.
Надо сказать, что Жорунгель быстро утешился и очень скоро забыл свою бывшую «половину»…
«Ну вот, видите!» — возмущались дамы нашего окружения.
И Жорунда с Жорунгелем превратились в символ супружеской неверности, заслужив всеобщую антипатию.
А наша Жоринда, между прочим, попав в клетку к дорогостоящему африканскому попугаю (привезенному непосредственно из Африки, а не выведенному здесь, в стране!), в первую же ночь его зверски укокошила!
В ту же ночь, когда я страшно усталый уже собирался рухнуть в постель, я вдруг услышал, что попугайчики выбрались каким-то образом из клетки и летают по кабинету. Когда я вошел, Жорунгель сидел наверху, на стеллажах. А стеллажи у меня занимают полностью две стены в комнате, и боковые стенки их скреплены между собой болтами. И вот именно за такой стеллаж провалился с испугу Жорунгель! Когда я попытался выудить его оттуда, шаря сверху между стенкой и стеллажом палкой от швабры, внезапно сорвалась со стены картина с изображением моего родного города Нейсе и соскользнула вниз как раз в том месте, куда провалился несчастный попугайчик. Он не издал даже писка. Но оставалась все же надежда, что он жив. Скорей пиджак долой и давай выгружать книжные стеллажи — сначала средний, потом два по бокам, — чтобы добраться до скрепляющих их болтов; потом тяжеленный стеллаж пришлось отодвинуть от стены, и все это посреди ночи, а завтра на работу. Под конец оказывается, что попугайчик все-таки погиб под тяжестью города Нейсе… Я взял его за хвост, положил на письменный стол и, опечаленный его бесславной кончиной, залез наконец в постель.
Но на другое утро Жорунгель сидел живехонький, как ни в чем не бывало, на клетке и всячески пытался пробраться внутрь, к своей Жорунде. Значит, все же не зря я потрудился этой ночью!
С тех пор много воды утекло, и с нашими неразлучниками еще всякое бывало. Так, они изорвали, например, тюлевую занавеску, которую ветер поднес слишком близко к их клетке; они обкусали до крови ноги волнистому попугайчику Петеру, которому иногда разрешалось свободно полетать по комнате и который, подыскивая себе компанию, все снова и снова садился на клетку неразлучников. А когда я ставил его клетку на ту, в которой жили неразлучники, они всячески старались скинуть его вместе с клеткой на пол. И небезуспешно. Иной раз клетка с волнистым попугайчиком висела уже на честном слове, сдвинутая совместными усилиями этой воинственной парочки на самый край. А вот потомства у них так и не появилось, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как они «поженились».
«Но уж эти двое должны остаться вместе навсегда!» — решили все наши знакомые, и так тому и быть.
Значит, не суждено мне вывести у себя дома маленьких неразлучников.
Глава девятая
Мой друг Сента
Не знаю, много ли на свете людей могут утверждать, что у них есть или был настоящий друг. Я имею в виду не просто человека, к которому ты привык и привязался душой. А такого, который остается твоим другом и тогда, когда вы оба хотели занять одну и ту же должность, а получил ее ты. Вот такого. То же самое касается собак. Настоящего верного и преданного друга среди собак встретишь в жизни в лучшем случае один раз, не больше, это я знаю точно.
И приобретаешь такого друга, как правило, совершенно случайно, неожиданно, как это бывает обычно и с людьми.
Был я тогда еще студентом и подрядился для заработка приглядывать за одной усадьбой, расположенной примерно в тридцати километрах от Берлина. А поскольку находилась она прямо в лесу и два работника жили в отдельной пристройке, то я счел благоразумным приобрести себе цепного пса. Вскоре мне сообщили, что в соседней деревне один человек готов продать мне такую собаку. Я сел на велосипед, поехал туда и быстро договорился с хозяином о покупке. Красивой эту собаку никак нельзя было назвать. Скорей всего, это была неудавшаяся овчарка, слишком приземистая, и к тому же хвост свой она большей частью носила гордо загнутым кверху… Но для меня тогда это роли не играло. Я заплатил свои пять (!) марок за собаку вместе с цепью, сел на велосипед и покатил с ней вместе домой. Звали ее Сента.
На другое утро на собачьей будке висела только цепь. Собаки не было.
Через некоторое время явился ее бывший хозяин, ведя на веревке Сенту и в придачу ее маленького сына, заявив, что без него она все равно у меня не останется. Таким образом, я за свои пять марок приобрел сразу двух собак!
Теперь я уже и не помню, как звали щенка и как он вообще выглядел. Но вот что я хорошо запомнил, это то, что он на другое же утро задушил двух моих черных антверпенских карликовых кур, разведением которых я как раз в то время занимался. Эта редкая прелестная порода сохранилась тогда в моей стране только у двух владельцев, и каждая курочка стоила около тридцати марок. Отпрыск Сенты подтащил их к будке своей мамаши, где и состоялся праздничный обед, о чем свидетельствовали валявшиеся на земле крылья. По всей вероятности, Сента сочла этих крошечных черных пернатых за ворон или еще каких-нибудь диких птиц, во всяком случае, не за домашних кур. Значит, о наказании, по правде говоря, не могло быть и речи, потому что кто же может обвинить собаку в том, что она не способна отличить редкую бельгийскую породу кур от обычных? Но я был так взбешен, что не стал пускаться с ней в объяснения, а тут же преподал ей урок «того, что нельзя делать». Во всяком случае, и мамаша и сынок получили изрядную трепку. И это был один из тех двух раз в жизни, когда мне пришлось наказать Сенту.
Никогда больше Сента не тронула ни одну из моих карликовых курочек, будь то антверпенские или японские хабо с их вертикально поднятыми хвостами, или пестрые Mille fleurs, или «тысячелистники» с их пушистыми «сапожками» на ногах. Более того, Сента очень быстро уразумела, что именно только этим маленьким благородным персонам разрешено разгуливать в саду перед домом, а назойливым белым леггорнам вход туда запрещен. Эти нахальные простушки, которых в имении было сто пятьдесят штук, содержались отдельно на птичьем дворе с одной лишь скучной целью получения от них яиц. Целыми толпами они старались проникнуть через забор в сад. По-моему, «в душе» они надо мной потешались: стоило мне их прогнать, как они только для проформы не спеша отбегали в сторону с тем, чтобы сразу же возвратиться, едва я повернусь к ним спиной.
