техникум лесной закончил только для того, чтобы в лесу работать или в тайге. Тут даже забывать стал, чем учили.
И вот однажды осенью Олег оставил привычные городские удобства и уехал в Приморскую тайгу, в зимовье, работать охотником-промысловиком.
— Я как увидел тебя, бородатого, на фотографии в журнале, — говорил он своему старому приятелю Алексею, — и сразу решил: все — тоже еду в Приморье промысловиком. Осточертел мне этот город. Вышел как-то зимой в лунную ночь. На улице никого, одни дома. Сплошной бетон, бетон, бетон… Стою, как в каменном мешке, черной пылинкой. Нет, думаю, надо бежать отсюда, пока еще не женился.
— Сам в городе жил! — усмехнулся Алексей. — Вся жизнь расфасована. Автобус туда. Автобус обратно. Стол с бумагами. Вечером телевизор.
— Вот-вот. Добро бы работа была настоящая, мужская. А то бумажки перебирать. Девчонка пришла, подучил ее — и лучше меня работает.
Олег легонько ткнул кулаком Алексея:
— Ну и здоров ты стал!
— У нас тут продукты натуральные. Это у вас в городе одна косметика. Да и работа не твоя, сидячая. За день так «физкультурой» назанимаешься — руки-ноги гудят.
— А чем в ваших местах промысловик занимается?
— Не промысловик, а штатный охотник, как нас теперь называют. Изюбря стреляем, кабана, пушнину добываем. Сезон кончается — рыбу ловим, заготовки всякие. Корень элеутерококка дергаем. Хорошо его принимают. Но стараться нужно, если хочешь заработать. Женьшень ищем. Грибы сушеные сдаем, соленые. Ягоды. Папоротник-орляк рвем, как только из земли появляется, пока кольцо не развернулось. В Японию на экспорт идет.
— Что у него за вкус? — поинтересовался Олег.
— Как тебе сказать? На грибы немного похож. Не еда, конечно. Вот когда на столе все есть, а чего-то вроде не хватает, тогда и его можно поставить… Есть чем заниматься. Только работай, не ленись.
— И на все план?
— Конечно, — сказал Алексей. — Справишься. Я привык: работать так работать. Слышишь, какая-нибудь ткачиха план перевыполняет. А я хуже ее, что ли? Конечно, приходится шевелиться, порой от зари до зари. А что, вон по телевизору смотришь, у доменной печи мужики стоят, им легче? А кто больше зарабатывает, еще вопрос. Но сам знаешь, какая жизнь в тайге. Это на любителя. У кого участок далеко, по месяцу дома не бывают. Да и зимовья не все такие, как у тебя будет. Это тебе повезло.
В госпромхозе Олегу выдали суконный костюм для литейщика или сталевара, потому что специально для охотников одежду никто не шьет. Сапоги резиновые на два размера больше, теплые портянки. Дали ружье «Белку»: верхний ствол под малокалиберный патрон, нижний тоже мелковат — двадцать восьмого калибра.
В зимовье поехали с Алексеем на его «Ниве». В машину уложили мешки с продуктами, боеприпасами, запасной одеждой. Примостилась между рюкзаками и Шельма — собака, которую взял Олег, несмотря на возражения Алексея.
Долго трясло машину на колдобинах лесной дороги. Олег смотрел на серую облетевшую тайгу, на ветви, космы лиан и представлял, какая густая зелень бывает тут летом, когда все покрыто листвой.
Доехали до летней пасеки. Пчел давно увезли. У сарая составлены друг на друга пустые улья. На широкой поляне рядами торчат колышки, на которые летом ставят пчелиные домики.
— Останови! Останови! — вдруг закричал Олег.
На грязи четко отпечатался крупный след. Олег сразу узнал его, хотя до этого никогда не видел: как кошачий, только громадный, не прикроешь двумя руками. Он нагнулся к нему, потрогал отпечатки тигриных пальцев, затвердевшие на морозе. Достал спичечный коробок, измерил им ширину. Стал искать другие следы.
Алексей смотрел на него из машины и смеялся.
— Чего смеешься? Человек первый раз в жизни видит тигриные следы. Вы тут привыкли, а для других людей это все равно что со сказкой наяву встретиться.
— Садись, поехали, сказка. Сам через месяц смеяться будешь: на четвереньках у следа ползал.
Машину оставили у скалы, на которой иногда спасались от волков изюбри — вставали в неприступных местах на отстой. Дальше по старой лесовозной дороге не проедешь даже на «Ниве».
Нагрузили на себя мешки и пешком отправились к зимовью.
— Почему зимовье на Тигровой? Речка так называется? — спросил Олег.
— Да. Тут много всяких тигровых названий. Как-то по карте смотрел: Тигринка-река, Тигровая, поселки Тигровый, Тигровой, Тигровая. Даже кинотеатр во Владивостоке — «Океан» — стоит возле сопки Тигровой. Твоя речка на карте без названия. Но мы ее Тигровой зовем. Они тут всегда были.
То здесь, то там темнели похожие на птичьи гнезда шары омелы — растения, живущего на деревьях. Непривычно много было поползней. Большеклювые вороны черные совсем и букву Р не выговаривают. Видели больших синиц, синиц-гаичек, сорок — они тут со своим приморским акцентом. Сойки такие же, как всюду.
Олег расспрашивал об охоте в этих краях. Сам он с детства бродил по лесам, но то была другая охота, не промысловая.
— Как же вы тут на кабана охотитесь? Если тихо по замерзшим листьям идти, далеко не уйдешь. А если греметь на весь лес, как сейчас идем, какие же кабаны подпустят?
— Зачем тихо? Подкрадываемся только там, где они пасутся. Мы уже знаем эти места. А в незнакомой местности ходом идешь за ними, когда снег выпадет. Как пошла их тропа на одном уровне сопки обходить, так и идет. И ты по ней быстрым шагом. А начали расходиться, вверх-вниз по сопкам лазить, вот здесь осторожно надо, посматривай, где кормятся.
Расспрашивал Олег и про соболя.
— В этот сезон так промышляй, — говорил Алексей. — А на следующий год с ранней осени подшаманишь маленько, привалишь соболишек, и будет у тебя настоящая охота.
За разговором незаметно дошли до зимовья. Это был небольшой аккуратный домик, собранный из брусьев. Окна снаружи обиты прозрачной пленкой, чтобы не продувало. Ручка у двери — кривой березовый сук. Под ним отметины когтей медвежонка. Так две лапки и отпечатал: правой нажал повыше, левой пониже.
На улице, в сторонке, канистра с бензином. В сенцах на низеньком столике примусок «Шмель», чтобы согреть чай, когда не топится печка.
Хозяин зимовья уже готовился к промыслу, да бабка на этот раз победила: уговорила уехать к сыну нянчить внуков.
Удивила Олега труба. Она не торчала из крыши, а поднималась из-под земли около дальнего угла зимовья. Когда он вошел внутрь, удивился еще больше: плита была так заглублена в землю, что верх ее был вровень с полом. Перед дверкой и поддувалом вырыта яма, выложенная кирпичом.
Оказалось, дымоход проложен под полом, как делали это корейцы в своих жилищах. Спать на таком полу тепло, как на русской печке.
Под
