Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

Бинокль, как я обнаружил позднее, оказался засунутым в чехол вверх ногами. Висевшая под правой рукой стволом вперед винтовка снялась с предохранителя и (я левша) оказалась у левого плеча сама собой. Черный шарик мушки сел в прорезь и всплыл на уровень лопатки хищника. Прицелился я в общем на удивление хладнокровно и точно.

И выстрел был точен. Тигр упал сразу, перевернулся на спину, показал белое горло и живот, воздел к небу колонны-лапы и конвульсивно задергал всеми четырьмя.

Я был так поражен тем, что свалил страшного зверя одной-единственной пулей, что на секунду-другую потерял всякую бдительность. Помню лишь мысль: «Как здорово!» Мог свободно пустить еще одну и две «контрольные» пули, которые пригвоздили бы его окончательно, но стоял как зачарованный: «Как здорово!»

А тигр вдруг перевернулся, вскочил на ноги и ринулся мимо меня по лесу. Гигантская оранжевая кошка уходила огромными прыжками по диагонали слева направо. Несколько раз появлялась между стволами старых деревьев, скрывалась и появлялась вновь. Поймать в такое «окно» нелегко, но можно. Однако я, очевидно, был так возбужден и расстроен, что промазал три раза подряд.

Подбежал к тому месту, где хищник готовил мне засаду. Так и есть: первая пуля поразила точно, сразу за лопатками на нужной высоте. Войдя в левый, высекла из правого бока клок золотистой шерсти, длинно взрыла снег и выбросила на поверхность прошлогодние листья. Из выходного отверстия, как из пульверизатора, брызнула кровь. Пуля прошла на два пальца выше сердца. Глянул в сторону уходившего следа, и показалось, будто кто-то провел по кустам большой кистью с суриком.

Постоял, остывая, и осторожно тронулся вдоль красных отметин. Но вскоре след завел в непроглядную чащу; если зверь бросится откуда-то со стороны, я просто не сумею повернуть винтовку и неминуемо окажусь под ним. Рисковать дальше становилось безрассудным.

Я оставил след, сделал порядочную петлю и вновь пересек его на более открытом месте. Тигр шел коротким шагом, заметно волоча ноги, вышел на прогалину, вернулся и как пьяный полез на косогор.

— На сегодня хватит, пора домой. Наверное, где-то уже залег. Лучше завтра прийти с собаками, — прошептал я и повернул на табор.

…Вечером в палатке сошлись на том, что надо преследовать до победы — день, два, хоть три. Решили взять обоих помощников-корейцев, захватить пилу, топор, козьи шкурки — на случай ночевки у костра, продуктов на три дня, всех четырех оставшихся собак.

Вышли на заре и около десяти были у следа. Поднялись по нему на косогор и остановились… На первом гребне, в ста шагах от того места, где я оставил след, тигр лег в сугроб за толстым стволом дуба головой против своего хода и прождал несколько часов! Протаявшая почти до земли лежка напоминала глубокую розовую ванну. Чигони посмотрел на меня, покачал головой, зацокал языком. Арсений потемнел и проворчал:

— Кто-то за тебя молился. Вовремя повернул вчера домой…

Лежки следовали одна за другой, все свежее и свежее, но раненый хищник, как всегда, выбирал такую чащобу, где заметить его можно было лишь в нескольких шагах. Собаки исчезли впереди, и вдруг послышался истерический лай. Мы рванулись за ними, но раздался грозный рык, и вся свора с визгом выкатилась прямо на нас. Зрачки расширены, хвосты поджаты, шерсть дыбом! Они чуть не сбили нас с ног: это были не тигрятники.

Потом в чаще они далеко не уходили; вся роль своры сводилась только к тому, чтобы предупредить внезапное нападение. Молодые откровенно топтали нам пятки. Увы, все лучшие псы, которые шли хоть на черта с рогами, или уже сложили свои храбрые головы, или состояли во второй своре — у младшего брата Юрия и его друга Валентина Валькова, промышлявших самостоятельно далеко от нас.

Тигр, несомненно, не раз видел нашу группу, но нападать на четверых не решался, а мы настойчиво шли за ним все дальше и дальше.

После полудня ненадолго выбрались на относительно открытый склон горы, и здесь убежавшие вперед собаки подняли небольшого медведя-муравьятника. Он сопел и ворчал, пробираясь между деревьями и обгорелым валежником, но видно его было плохо, он вскоре скрылся.

Раненый тигр продолжал вести сквозь непролазную чащу, но постепенно забирал все левее, описывая большую дугу. Когда стало темнеть, мы сообразили, что, проделав по горам более двадцати километров, оказались не так далеко от своего лагеря. Посоветовались и решили, что лучше прошагать час-другой в темноте, но ночевать в тепле и завтра со свежими силами продолжить погоню. Потным, голодным и уставшим совсем не улыбалось провести эту ночь у костра при тридцатиградусном морозе и леденящем ветре.

Тихий табор и мирно жующий жвачку бык, лежавший перед палаткой, встретили нас как родной дом. Невозмутимый вид нашего вола успокоил корейцев. Их не покидала мысль, что тигр назло обязательно задавит нашу мирную скотину; мы слышали, как они с остекленевшими глазами шептались об этом; и сейчас Понджуни сразу потащил волу охапку соломы.

Быстро растопили печку, разделись, поужинали, вычистили винтовки и с наслаждением растянулись на мягкой подстилке. Не лег один Чигони. Он надел на воткнутый в земляной пол прутик свечу и расположился у печки чинить изорвавшиеся за день брюки. Мирно потрескивали дрова, по своду палатки бегала тень от его руки, тянувшей иголку с ниткой. Я незаметно уснул.

Проснулся от дикого, нечеловеческого крика, яркого света, дыма и ледяных брызг, летевших непонятно откуда. И первое, что увидел, — звездное небо над головой. Окантованная багровыми тлеющими краями дыра в кровле палатки быстро увеличивалась, впуская жуткий холод, звездное небо росло на глазах…

Бедный Чигони! Он вопил не своим голосом и суматошно разливал вокруг запасы воды с кусками льда, наколотого с вечера для таяния: опустошил все — чайник, кастрюлю, ведро!

Общими усилиями пожар был потушен. Распоротыми по швам мешками заделали зияющую дыру, расшуровали печку, снова сбегали на ключ за льдом, подсушились. Чигони совсем охрип, объяснялся больше жестами, но мы поняли, что произошло. Занимаясь починкой штанов, он, смертельно уставший, уснул. И то ли сбил в солому свечу, то ли она, догорев, свалилась сама, но сухая подстилка вспыхнула, сразу лизнув кровлю палатки. Чигони завопил и пустил в ход весь имевшийся, к счастью, запас воды. В общем дело могло кончиться куда хуже.

Остаток ночи прошел спокойно, но утром оказалось, что повар для похода не годен. Хотя он честно и вовремя накормил людей и собак, но был совсем без голоса и выглядел настолько больным, что решили оставить его сторожить палатку и быка.

Вышли с той же сворой втроем, поднялись на юго-западный склон Татудинзы, где вчера оставили след, начали его распутывать. Сильно помешал табун кабанов, перепахавший накануне огромную площадь. Копанина подмерзла, след тигра почти не отпечатывался, кровь на третьи сутки, как обычно, незаметна. Но мы распутали эту головоломку и около полудня подняли тигра с двадцать восьмой по счету лежки. Он залег на скалистой, заросшей кедрачом возвышенности; при нашем приближении вскочил и прыгнул в заросли.