центральное управление.
Затем вызвал к себе конторскую служащую:
— Илонка, слушай внимательно. Я ухожу домой, а ты обзвони усадьбы и передай, чтобы все управляющие отделениями, старшие пастухи, лесники, заведующие машиноремонтными мастерскими ровно к пяти утра собрались в конторе. За дядюшкой Райци старый Варга пусть пошлет упряжку. Поняла?
Смышленая девчушка стрельнула глазами и повторила распоряжение слово в слово, точно магнитофон.
— Молодец! Ну, тогда спокойной ночи!
— Спокойной ночи вам, господин агроном!
На улице уже темнело. Агроном, не заходя домой, свернул к конюшне: сказать о «сюрпризе» своему старому другу Ферко.
Ферко, сидя на ларе с овсом, курил сигарету и хотел было вскочить при виде агронома, но тот устало махнул рукой.
— Сиди, Ферко! По крайней мере, не шлепнешься, заслыша новость. Словом, призвали меня. И отправляться немедля! Таков приказ, что тут поделаешь…
Ферко, побагровев от ярости, выругался, но агроном остановил его:
— Что толку, Ферко. И кроме того, ты знаешь, не люблю я до ругани опускаться. Перед отъездом хочу тебя попросить: утром и вечером заглядывай к моей жене и помогай ей, чем можешь.
— Все сделаю, господин агроном, можете быть спокойны!
— Верю. Вместо меня приедет другой агроном; мне с ним поговорить уже не удастся, но в письме я его попрошу о том же. Надеюсь, окажется порядочный человек. Адрес мой ты скоро узнаешь, и тогда раз в неделю извещай меня вкратце, как у вас тут дела.
— Будет сделано, господин агроном, хотя, разрази меня гром, не понимаю я этого приказа.
— Я тоже, Ферко, но со временем выяснится. Завтра соберусь в дорогу, а послезавтра отвезешь меня к утреннему поезду.
Ферко по обыкновению хотел проводить хозяина, но агроном остановил его:
— Не стоит, Ферко! Иной раз человеку необходимо побыть одному…
И повернул вглубь двора.
Во дворе, радостно метя хвостом, его встретил Мацко Пес, естественно, ничего не знал о беде, но тотчас почувствовал неладное, когда хозяин погладил его и надолго задержал руку на голове собаки.
— Да… вот такие-то дела, старина!
Пес взглянул на хозяина, но в темноте выражения собачьих глаз было не разглядеть. Однако агроном и без того знал, чувствовал, что отражается в глазах верного пса, и глубоко растрогался. Он нагнулся и прижал к себе голову Мацко.
— Такие-то вот дела… Добрый мой, старый пес… И верь мне: ты — свободнее нас, людей…
Мацко лишь посапывал у груди хозяина, и неизвестно было, что думал он и что чувствовал, только хвост его вдруг повис уныло, и пес нежно лизнул хозяина в лицо.
После утомительного ночного перелета Ху спокойно проспал весь день вплоть до сумерек. Молодой лес ровно шумел вершинами, поднимали гомон крупные птицы, и малые птахи тоже заливались на разные голоса, в полдень с высоты донесся клекот сарычей, но все это были звуки мирные, и они лишь сильнее убаюкивали филина.
Но в сумерки филин проснулся, широко раскрыл глаза, встряхнулся и оправил перья. Он испытывал легкое нетерпение: ему хотелось бы сняться сейчас же, чтобы лететь к пещере, но свет вечерней зари приказывал таиться, для филинов еще не пришла пора.
Законам природы Ху не мог перечить, все его поступки направлялись инстинктом, который говорил: не время!
Мрак, постепенно сгущался, и хотя в лесу стало почти совсем темно, филин Ху все еще не трогался в путь. Лишь когда на небе высыпали звезды, он выбрался на середину ветки, откуда удобнее было взлететь.
Ху оттолкнулся от ветки и, часто взмахивая крыльями, начал вздыматься в темное небо. Этот крутой подъем — словно топтание в воздухе — показался филину необычайно трудным. В крылья словно вонзались горячие иглы, натруженные мускулы отчаянно сопротивлялись каждому маху, но филин чувствовал, что этот полет для него — сама жизнь: он перенесет его в родные края, в пещеру, где со временем будут птенцы, — значит, крылья должны терпеть; и, действительно, боль постепенно утихла.
Начатый филином подъем был и вправду очень тяжелым, хребет, который Ху предстояло перевалить, оказался гораздо выше всех предыдущих, но миновав его, филин вздохнул свободнее, потому что дальше гор уже не было видно. У спуска в долину стоял высокий полузасохший бук, и Ху он сразу понравился, на таком дереве неплохо было бы несколько минут посидеть, отдохнуть и оглядеться. Не попадись ему старый бук, филин Ху, пожалуй, и не подумал бы садиться, но одинокое дерево — уж очень удобное место для обзора.
Нет, Ху совсем не требовалось искать дороги к пещере, определять направление. И дорога, и сама пещера были совершенно точно обозначены в родовой памяти филина, словно на карте, но Ху хотелось убедиться, что на пути его нет никаких помех.
Нет, ничего… однако в направлении другого стоящего в отдалении большого дерева… слева — почти на его трассе — виднелись захватившие полнеба огни большого города. Их придется облететь стороной! Филин Ху, понятно, не знал, что такое город, но огни его не были светом, какой разливает природа, — значит, за этим ночным заревом скрывается человек, а от него следует держаться подальше. Человека неизменно следует остерегаться, и тогда филину не страшна никакая беда.
Ху еще немного помедлил и, наконец, мягко отделился от дерева и устремился к равнине, которая даже для острого глаза ночной птицы казалась бесконечной. Позже, когда огни города останутся позади, Ху снова изменит полет и возьмет единственно верное направление, что ведет в родные края.
В дороге филин Ху не думал о том, что старые филины могут турнуть его из пещеры, едва только он туда сунется; не мог он думать и о том, что не вмешайся человек, останься птенцы с родителями, все равно вскоре им — волей или неволей — пришлось бы покинуть пещеру и зажить самостоятельной жизнью. У Ху, похищенного человеком, не было подобных воспоминаний, а значит, не возникало и опасений…
Перевалив через вершину горы, Ху почувствовал, что леса пошли вниз и что глубина под ним все растет, а поскольку филины вообще не любят летать высоко, он начал плавно скользить вниз, давая отдых нетренированным крыльям.
Не прошло и получаса, как огни города оказались уже позади, и тогда филин изменил направление и устремился прямо к родной пещере. Медленными, размеренными взмахами крылья его черпали ночной воздух, и филин ничуть не удивился, когда вдалеке увидел тускло поблескивающую ленту широкой реки. Он лишь испытал удовлетворение, что ни воспоминания, ни сны не обманули его. А одновременно и уверенность в себе, и успокоенность.
Река все приближалась. Филин Ху не колеблясь выбрал местом обзора ближайший берег, потому что на той стороне реки — сплошь шел невысокий лес,
