осмотреть два места: Дикий урман и Черный материк.
— О чем же они спорили?
— Что лучше: урман или материк.
— Однако Дикий урман лучше подойдет, — подал голос до этого молчавший промысловик.
— Не лучше! — по-русски возразил старик и тут же по-хантыйски начал что-то возбужденно доказывать.
И снова общий спор…
— Ну вот, решили: Черный материк, — объявил наконец председатель.
— Что же, вы лучше знаете свои места. Пойду в Черный материк. А теперь помогите найти проводника, — попросил Росин.
— Яким те места хорошо знал… — вздохнул председатель. — Утонул.
— Пошто покойников поминать? Вон Федор отведет! — крикнули из угла. — Что, хуже Якима тайгу знает?
— Федор подойдет, — согласился председатель. — Как, Федор, отведешь в Черный материк?
— Однако можно, — отозвался один из русских, среднего роста мужчина лет пятидесяти.
— Вот и ладно… Пускай охотовед у тебя пока и остановится.
После собрания Федор повел Росина к себе.
— А как вас по отчеству? — спросил Росин.
— Почто по отчеству? Зови, однако, по-простому: Федор.
Шли через всю деревню.
Нигде ни одного замка: не понимают, зачем запирать двери.
— Вот и наша изба.
Изба была не ниже обычных деревенских изб, а срублена всего лишь из семи венцов.
Навстречу Федору выбежал громадный темно-бурый пес.
— Первый раз вижу такую лайку, — удивился Росин. — И окрас необычный.
— Ладный пес. И по белке идет, и зверя остановит. А окрас, верно, один такой и есть в округе. Не лезь, Юган. Пошел на место! — Федор столкнул с груди собачьи лапы.
Вадим Росин вошел в дом. Бревенчатые стены, добротный самодельный стол, скамейки, кровать с цветным лоскутным одеялом. Почти в полдома печь. На ней связка лука. В углу ушат с водой, ухваты. У двери вместо веника глухариное крыло.
— Здравствуйте!
Из-за дощатой переборки вышла средних лет женщина.
— Проходите, что же вы у порога-то стали, — пригласила она, повязывая платок, — не часто гости такие бывают.
Росин вытер о медвежью шкуру ноги, поставил рюкзак и прошел в передний угол.
— Приготовь, Наталья, самовар, — попросил Федор.
— Да уж готов.
Она пошла к самовару.
— Оставь, — легонько отстранил он жену. — Уйду в урман, еще натаскаешься. — И, как будто извиняясь перед Росиным, добавил:
— Он у нас вон какой толстопузый, не по бабьим рукам.
Наталья нарезала толстыми ломтями черного хлеба, поставила глиняную миску с тушеным мясом, положила вилки с деревянными ручками.
— Подвигайся к столу, — пригласил Федор. — Надюшка, слазь ужинать.
На печке зашуршал лук, из-под занавески показалась пара босых детских ножек, потом и сама Надюшка. Осторожно слезла с печки и, держа палец во рту, подошла к столу, не спуская глаз с незнакомого дяди.
Мать улыбнулась.
— Что надо сказать?
— Здравствуйте, — прошептала Надюшка и уселась на край скамейки.
Под столом вдруг раздался кошачий визг: Федор наступил коту на лапу. Надюшка замахала ручонками, и на глазах заблестели слезы.
— Ну что ты? — сказал Федор. — Он вырастет — мне наступит.
Надюшка засмеялась.
— Это у меня меньшая. Старший сын был. Да ты ешь, не стесняйся. Чай, не купленое.
Росин глянул на Федора, спросил несмело:
— А что же с сыном?
— Под медведя попал. Нашел берлогу и один зверя взять удумал. Стрелял, видно, да ранил. А вторую пулю зарядить не поспел. Кинулся тот из берлоги, задел по пути лапой. Нашли — уже неживой. И патрон в руке.
— Сколько же ему было?
— Да уже тринадцать почти… — проговорила Наталья.
Росин поторопился перевести разговор:
— А ты еще в школу не ходишь?
— Не, по осени пойду, — ответила Надюшка.
— А букварь есть?
— Пока нету. Мне папка портфель купит, как у Ленки, — сказала Надюшка и заболтала босыми ножками.
…Проснулся Росин поздно. На выскобленном желтоватом полу солнце прорисовало окно. Жмурясь от яркого света, умывался на подоконнике кот.
Росин бросил на плечо полотенце, вышел к речке.
Федор постукивал в лодке, прилаживая сиденье. Наталья чистила речным песком помятый походный котелок. Надюшка вместе с матерью старательно терла песком игрушечное ведерко из консервной банки.
После завтрака Росин пошел на почту. Он легко узнал ее по высоким столбам радиоантенны. Смуглая молодая хантыйка была там и радисткой, и начальником почтового отделения, и заведующей сберкассой, и, судя по приготовленному ведру с тряпкой, уборщицей.
— У вас не телеграмма? — сдвинув наушники, спросила она.
— Да, телеграмма.
— Тогда берите бланк, пишите, пока не кончился радиосеанс.
Росин быстро написал телеграмму.
— «Место обследования выбрал, — вслух читала радистка. — Отправляюсь Черный материк двести километров северо-восточнее Тарьёгана. Росин».
Глава вторая
Утром, чуть рассвело, вышли из дома. От реки тянуло свежестью. Вода не шелохнется. В деревне еще спали. Только собаки, как замшелые пни, расселись по берегу и безучастно смотрели на реку.
Все снаряжение в лодке. Наталья, прощаясь, наказывала Федору не мешкать в тайге. Дескать, пока орехи не поспели, крышу поладить надо.
— Не замешкаюсь, управимся с крышей, — отвечал он и давал свои нехитрые наказы, в которых, кажется, главное было — не спускать Югана, чтобы не ушел за лодкой в тайгу.
— Ну, путь добрый! — Наталья поклонилась. — Ба! Что же я в руках-то держу, — спохватилась она и заставила Федора взять узелок с испеченными накануне пирогами.
Федор оттолкнулся от берега веслом, и маленькая долбленая лодка легко заскользила по спокойной воде.
На Федоре была поседевшая от времени рубаха, такие же штаны, на боку большой охотничий нож в берестяных ножнах. В лодке лежала видавшая виды одностволка, как обычно у промысловиков, небольшого калибра.
Росин был в новенькой гимнастерке, в брюках из «чертовой кожи». На голове коричневый берет. Через плечо в кожаном футлярчике фотоаппарат. В лодке объемистый зеленый рюкзак с блестящими пряжками. На нем двуствольное бескурковое ружье двенадцатого калибра.
Свежий речной воздух заполнял грудь. Над головой было чистое небо, и только вдали на горизонте тянулась полоска ярких белых облаков. Эти далекие облака подчеркивали тот радостный простор, ту необъятную ширь, в которую плыла их лодка. Легкая долбленка неслась так, что у носа появились буруны.
— Видно, держал весло в руках?
— Приходилось.
— У приезжих это не часто. Другой в долбленку и сесть не смеет. А сядет — зараз носом в реку. Ты только не рви веслом воду, не спеши: устанешь скоро. А нам весь день грести. Таперича дней пять только и делать, что грести. А там еще и на себе тащить придется.
Деревушка пропала за поворотом, но среди сосен виднелись низкие шалаши в два-три венца с двускатной берестяной крышей, какие-то сосуды, старые нарты, лыжи, истлевшая одежда.
— Это что такое? — Росин приподнялся в лодке.
— Хантыйское кладбище.
— Как же хоронят в этих шалашах?
— Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали.
