Педро почувствовал, как краска стыда, а не гнева, залила его лицо. Он не сказал ни слова, только взял свое сомбреро и направился к двери. В сенях он увидел трех девушек, которые с любопытством смотрели на него.
— Это мои сестры, — пояснил Альсага. И, обернувшись к девушкам, добавил:
— А это сеньор священник, который по доброте душевной пришел преподать мне несколько отеческих наставлений.
И если бы хоть искорка гнева вспыхнула в глазах Альсаги, священнику стало бы легче! Но ему так и не пришлось утешиться. Когда, сойдя на тропинку, Педро обернулся, четверка спокойно скрылась в доме…
По мере того как война затягивалась, она становилась все ожесточеннее. Монтонеры не щадили ни себя, ни врага. Испанцы отвечали им тем же. Однако если боевого духа хватало с излишком, то боеприпасов явно было недостаточно. Поэтому зачастую пленных не расстреливали, а рубили им головы, так как это было быстрее, да и меньше тратилось патронов.
В этой обстановке ненависти от рубки голов до пыток было не более одного шага, и обе враждующие стороны, прикрываясь патриотическими целями, нередко подвергали мучениям свои жертвы.
За поражениями следовали и победы. В стране, охваченной огнем сражений, власть менялась каждую неделю или даже каждый день. Новоявленные правители неизменно мстили населению за доносчиков или перебежчиков в стан врага. И так как испанские войска действовали во враждебной стране, то они терпели от ненавидевшего их населения значительно большие неприятности, чем монтонеры.
Так, однажды народный гнев нашел свое яркое воплощение в лице юного патриота, который проделал двадцать лиг за одну ночь ради того, чтобы сообщить отряду патриотов о том, что его селение захвачено небольшим вражеским подразделением. Юноша плохо ездил верхом. Когда он появился в лагере монтонеров, лицо его было мертвенно-бледным, и его вынуждены были поддержать, чтобы он не упал. Юноша весь дрожал, глаза его блуждали, как у безумца. Он беспрестанно отплевывался кровью и не мог произнести ни слова.
На следующую ночь монтонеры напали на спящее селение и вырезали всех испанцев.
Патриоты продержались здесь всего десять дней — до тех пор, пока приближение неприятеля не заставило их принять меры предосторожности. Они получили приказ оставить деревню и, правда, с неохотой, но отступили еще до появления врага.
В период пребывания у власти монтонеров молодой патриот, отличавшийся хорошим почерком и твердым характером, исполнял обязанности старшего секретаря. Это был собранный и спокойный молодой человек двадцати двух лет. Он приехал из Буэнос-Айреса, где жил неизвестно как на протяжении шести месяцев. Очевидно, он там много читал. У него были голубые глаза и ясный взгляд страстного и фанатичного революционера. Командир монтонеров не хотел оставлять его на милость победителя: кто-нибудь мог его предать. Но юноша, несмотря на страшный риск, которому подвергался, отказался уйти из деревни. Тогда офицер, не проронив ни слова, пристально посмотрел на него и сильно похлопал по плечу. Два часа спустя в деревню вошли испанцы.
Как ни сильны были патриотические чувства, пылавшие, казалось, чуть ли не в каждом очаге селения, всегда находились люди, чья воля не выдерживала и отступала перед триумфом победителя или страхом пытки. В тот же день молодого секретаря выдали новым властям. Испанцы бесились от злости: повсюду неизбежно находились люди, выдававшие их врагу. Поступок юноши казался им столь же преступным, сколь героическим он выглядел в его собственных глазах. Поэтому молодой патриот был немедленно схвачен и доставлен к одному из офицеров. В изорванной и грязной одежде, с окровавленным ртом, юноша являл собой страшное зрелище. Его грубо, втолкнули в комнату.
— Не ты ли тот молодой герой, который в прошлый раз донес о расположении наших войск, — обратился к нему офицер.
— Да, это я, — просто ответил секретарь, спокойно глядя на офицера.
— А знаешь ли ты, что тебя ждет за твой поступок?
— Знаю.
— Расстрел. Не правда ли, сын мой?
— Да.
Взбешенные испанцы еле сдерживали себя. Офицер встал.
— Мерзавец! Ты даже не пытаешься оправдаться! Вы все такие, негодяи. Небось дай тебе вовремя пару унций золота, так присягнул бы нашему знамени, — и, смерив храбреца презрительным взглядом, он плюнул в его сторону.
Секретарь посмотрел на него с холодным спокойствием и едва заметно усмехнулся. Но офицер заметил это и, покраснев от ярости, набросился на юношу.
— Бандит! Кричи: «Да здравствует король!»
Молодой человек ответил невозмутимым голосом:
— Не буду кричать.
Офицер изо всех сил ударил его кулаком по лицу. Секретарь покачнулся, но несколько рук тотчас же подхватили его, не дав упасть.
— Негодяй! Кричи: «Да здравствует король!» — завопил офицер, подходя ближе.
— Не буду кричать! — повысил голос юноша; по лицу его стекала кровь, но он тут же упал от посыпавшихся на него ударов. Его снова подняли.
— Да здравствует король! — злобно рычали испанцы, приставив приклады и штыки к его груди.
— Да здравствует родина! — закричал он. И вновь рухнул под ударами палачей.
Испанцы бесновались.
— Да здравствует король!
— Да здравствует родина!
Сержант выстрелил ему в рот.
— Не смей этого кричать! — рычали они.
— Да здравствует родина! — еще громче крикнул юноша. Три новых выстрела в рот не успели заглушить его голоса.
— На улицу его! На улицу! Надо кончать с ним!
Его выволокли на середину улицы, перед ним воткнули в землю испанское королевское знамя. Израненный, искалеченный и обожженный юноша не мог держаться на ногах — он почти висел на руках солдат. Его рот превратился в огромную черную кровоточащую рану.
— Да здравствует король! — рычали ему в лицо.
— Да здравствует родина! — смог крикнуть герой.
Очередным выстрелом ему выбили глаз. Он упал ничком и прошептал:
— Вы могли сразу убить меня…
— Ага! Наконец-то! Не выдержал, бандит! — вопили торжествующие победители, склонившись над своей жертвой.
— Да… Но… Да здравствует родина!.. — успел произнести юноша и в последнем поцелуе прильнул изуродованным ртом к земле.
Испанцы, задыхаясь от злости, опустили свои винтовки и еще раз выстрелили: молодой патриот, пригвожденный к родной земле тринадцатью пулями, остался лежать под вражеским флагом.
Регентша открыла дверь и ввела в класс новую ученицу.
