в сторону. Росин за ним. Вот он! Цап! Да где там — только тина.
— Ты чего, Федор, такой хмурый? Опять нога? — спросил Росин, выжимая рубаху.
— Нет, паря, как не шевелишься, особо не болит. Нескладно получилось… Искать ведь будут. Весь Черный материк обшарят — и нету. Хлопот-то людям! А мы вон где — в другой стороне вовсе.
— Подожди, Федор, почему же в Черном материке искать будут? А письмо?
— Нет письма… Помнишь, в одном месте особливо полыхало? Так это навал сушняка возле протоки горел… А письмо, сам знаешь, с ней рядом было.
— Почему же ты мне сразу не сказал об этом?
— Кто же знал, что эдак приключится? Вернулись бы к сроку, почто и письмо нужно.
— Вот, значит, как. Никто не знает, что мы здесь! И нечего надеяться на чью-либо помощь… Нога заживет в лучшем случае месяца через два. Но ты же говорил, что спадет вода и отсюда не выбраться?!
— Верно, в ту пору и со здоровыми ногами отсюда не уйдешь… Добро бы хоть припас был. Дожили бы до той весны.
Росин опустил на землю скрученную, не выжатую до конца рубаху и сел с ней рядом. «Дела…»
Возле речки, в зарослях черемухи, вовсю распевал соловей-красношейка.
— Нет, тут оставаться нельзя. Надо во что бы то ни стало найти лодку — и назад… Положу тебя в долбленку, как-нибудь выберусь.
— Полно, вдвоем с топорами насилу прорубились… Только если одному тебе выбраться… Скажешь там… Может, самолет пришлют.
«Может быть, правда, выбраться одному? Вылетит вертолет и заберет его. Но как же он тут один? В лучшем случае доберусь недели за две. Что он будет делать? Шевельнуться не может. И есть нечего… Нет, тогда он так и останется в этом шалаше».
— Нет, Федор, одному тебе оставаться нельзя.
Федор не ответил. Он лучше Росина понимал, что означало остаться одному.
«Ну вот, Оля, и сбылись твои тревоги, — думал Росин. — Мы, кажется, действительно попали в незавидное положение. Никто не знает, где мы… А мы за сотни километров от людей, за топями, без ружей, без одежды и даже без огня… Вдруг у Федора начнется гангрена? Ведь здесь и паршивенький аппендицит смертелен».
Глава седьмая
Ветерок сдувал с елок зеленый туман. Все тихие затоны озера припудрила пыльца цветущих елок. В тайге сильно пахнет еловая пыльца. Сколько Вадим ни бывал в экспедициях, каждый раз, вновь попадая в тайгу, он не переставал дивиться этим не знающим границ дебрям, этим рекам, с тысячными стаями дикий гусей на плесах, этим бесчисленным, кишащим рыбой озерам. Сравнивать все это с какими-нибудь лесами или озерами в обжитых местах — все равно что сравнивать перевернувшую лодку щуку с каким-нибудь несчастным пескарем.
— Почто на лесину лазил?
— Смотрел, не дымит ли где. Чем черт не шутит. Вот бы и огонь… Знаешь, Федор, посмотрел сейчас сверху: ни конца, ни края тайге. Кажется, и не выбраться отсюда.
— Выберемся. Руки только не опускай. Никто не привез сюда, сами пришли. Сами и выйдем.
— Как у тебя нога?
— Да вроде бы ничего.
— Давай посмотрим.
— Опять тревожить?
— Шины снимать не будем. Может, так что увижу.
В местах, которые можно было осмотреть, нога выглядела нормально.
«Кажется, все в порядке, — думал Росин. — Если бы началась гангрена, пора бы появиться каким-то признакам, хотя бы красноте, что ли… и чувствует себя он нормально».
— Вроде все хорошо, Федор.
Федор не ответил. «Чего уж хорошего — сломана нога».
Росин подошел к ямке, сдвинул траву. Под ней лежали пойманные вершей крупные, как лапти, бронзовые караси.
— Не могу больше есть сырую рыбу.
— И у меня, однако, душа не принимает.
— А есть — жуть охота. Надо как-то добыть огонь. Может, из кремня высечь?
— Фитиль нужен. Или трут. А их без огня не сготовишь.
— А может, трением попробовать?.. Как-то пытался в школе — не вышло. Может, силенки маловато было?.. Попробую! Ведь добывают же индейцы.
Возле шалаша вырос ворох сухого хвороста. Появилась натеребленная тончайшими полосками береста. В дупле добыты сухие гнилушки, которые, казалось, затлеют от малейшей искры.
Росин взял пару палок, сел поудобнее и принялся вначале медленно, потом быстрее и быстрее тереть их одну о другую.
Федор приподнялся на локтях, ожидая, что будет… Палки залоснились. На лице заблестели капельки пота. Дыхание участилось. Двигая руками, Росин как можно сильнее прижимал палку к палке. При каждом движении с лица срывались капельки пота.
Федор приподнялся повыше.
— Кажется, паленым пахнуло?
Росин кивнул и из последних сил продолжал тереть залоснившиеся палки. Руки двигались неуверенно, рывками. Наконец они бессильно опустились… А когда вновь приобрели способность двигаться, Росин встал и с силой отшвырнул палки.
— Больше того, что сделал сейчас, мне не сделать.
— Не похоже, что этак огонь добыть можно. Горящее полено три — огонь сотрешь, а ты хошь, чтобы загорелось. Видно, иначе как прилаживаются.
— Да, пожалуй.
Росин побрел к озеру. Смыл пот, утерся рукавом.
— Стяпай-ка вон ту березку, — кивнул Федор на небольшое, роста в два, деревце. — Полотенце сделаю.
— Полотенце?
— Давай, давай березку. Сучья обруби, кору обчисти.
Лежа Федор соскабливал с березки тончайшие, но длинные стружки, похожие на спутанные ленточки идеально белой материи и ничуть не похожие на древесину.
— У хантов по сю пору эти стружки в ходу. Лишних тряпок на промысел не носят. И лицо ими утирают, и посуду, и патроны этой же строганиной запыживают.
Из-под ножа, ленточка за ленточкой, набрался большой белый комок. Росин приложил комок к лицу.
— А ведь правда утираться можно. Ни за что не скажешь, что древесина! Удивительно: березовое полотенце!
Откладывая березовый кол, Федор вдруг побледнел.
— Опять ногу подвернул?
Федор чуть заметно кивнул.
— Слушай-ка, а если тебя в лодку и волоком через завалы, пока вода держится? — несмело предложил Росин, комкая полотенце.
— Пустое. Сам дорогу видел. Да и лодка — где она? Искать надо, без нее и в другую весну не уйдешь.
…Из трех сухостоин Росин связал узкий длинный плот.
— Ты долбленку и по озеру посматривай, не только по тростникам, — наставлял Федор. — Может, мотается где.
— Хорошо, везде смотреть буду.
Росин оттолкнулся шестом. Плот медленно развернулся и поплыл вдоль берега.
Изредка, с надрывным кряканьем, вылетали из тростников утки… Солнце и сверкающая рябь мешали смотреть. Шест вяз в иле. Местами полоса тростников была так широка, что приходилось забираться в нее. Подминая тростники, плот оставлял за собой дорогу. С лица Вадима капал пот… Поплескав водой в лицо, он опять брался за шест, и снова монотонно хлюпала в
