Кроткій призывъ моей хозяйки напомнилъ мнѣ что тѣло проситъ отдыха и покоя. Съ какою-то грустью покинулъ я апельсинный садъ и поднялся на верхъ, гдѣ ожидали меня большая кружка козьяго молока, тарелка оливъ и ломоть русскаго чернаго хлѣба. Отказавшись отъ угощенія, я поспѣшилъ раздѣться и упалъ въ кровать, опустивъ пологъ. Іерихонъ царей Хананейскихъ, Іерихонъ временъ Адріана и крестоносцевъ, полумертвая пустыня вокругъ, чудное Море Смерти вблизи, священный Іорданъ, и русскій уголокъ съ мягкими кроватями, кисейными пологами, чернымъ хлѣбомъ и самоварами какою-то безсвязною чередой промелькнули въ моемъ воображеніи, и я заснулъ какъ можетъ заснуть только тотъ кто не спалъ двѣ ночи и перенесъ рядъ впечатлѣній которыхъ не забыть никогда…
Поздно утромъ на другой день я проснулся съ тѣмъ чтобъ отдаться всецѣло тихому, торжественно радостному настроенію. Сброшено было ненужное оружіе съ пояса, съ сердца спали тревоги и опасенія, свѣтло и чудно было у меня на душѣ когда я вышелъ въ зеленый садъ, еще дышавшій свѣжестью ночи, и увидалъ въ тѣни апельсинныхъ деревъ столъ накрытый чистою скатертью, на которомъ весело шипѣлъ самоваръ, раздуваемый хлопотуньей-старушкой. На столѣ, кровлѣ хлѣба, молока и оливъ, красовалась русская яичница, деревянныя русскія ложки, салфетки и полный чайный приборъ. Какъ-то странно было видѣть все это подъ яркимъ небомъ Палестины, на мѣстѣ Иродова театра и въ виду Галгаллы, жертвеннаго ка. мня временъ предшедшихъ Навину. Но исторія не знаетъ невозможности и ставитъ русскую страннопріимнпцу какъ въ долинѣ Іордана, такъ и подъ дубомъ Маамрійскимъ и въ апельсинныхъ садахъ благоухающей Яффы. Часа полтора я прочайничалъ съ доброю хозяйкой и въ бесѣдѣ съ нею убѣдился какою могучею нравственною силой обладаетъ эта на видъ хилая, не богатая здоровьемъ старушка и какимъ цивилизующимъ началомъ она является среди полудикихъ обитателей Риха. Много пеняла мнѣ добрая женщина что я провелъ двѣ ночи на берегахъ Іордана, не воспользовавшись кровомъ обители Предтечи и съ ужасомъ выслушала разказъ о моихъ приключеніяхъ… Сильно ругнула она «разбойника Салеха», котораго знала съ нехорошей стороны и считала способнымъ навести на путника шайку за-іорданскихъ грабителей. Между тѣмъ мой кавасъ сводилъ напоить коней и приготовилъ ихъ къ экскурсіи на Джебель-Карандаль, Сорокадневную Гору, куда я хотѣлъ взобраться сегодняшнимъ утромъ.
Незадолго до полудня выѣхали мы съ Османомъ изъ воротъ русскаго дома и поѣхали вдоль небольшаго ручья, берега коего заросли густо колючимъ кустарникомъ; теревинѳъ, цаккумъ и нэбтъ, небольшое деревцо приносящее плоды величиной въ вишню, называемые акридами, и небольшіе лубки съ маленькими колючими листьями, вотъ главныя растенія окрестностей Іерихона. Подъ голубымъ небомъ Палестины, среди панорамы горъ стѣснившихъ Іорданскую долину, предъ грознымъ очеркомъ Сорокадневной Горы, эти небольшіе лѣски, залитые снопами сирійскаго солнца, кажутся прекрасными игармонируютъ вполнѣ съ окружающею природой. Какъ огромные круглые плоды, на многихъ деревьяхъ висятъ бумажныя гнѣзда осъ и пчелъ, обильныхъ въ этихъ лѣскахъ; десятки птицъ оживляютъ ихъ своими мелодичными пѣснями, тогда какъ ящерицы, змѣи и многочисленныя насѣкомыя придаютъ жизнь полуприкрытой зеленью почвѣ, полувысохшей травѣ и сѣровато желтымъ глыбамъ известняковъ и глинъ, составляющихъ почву Іорданской долины. Черезъ полчаса ѣзды отъ русскаго дома мы были у источника пророка Елисея.
Изъ груды нагроможденныхъ природой камней, журча и переливаясь алмазами на солнцѣ, бьетъ сильная струя, которая питается водами со склоновъ Сорокадневной Горы. Немло во всей Палестинѣ такихъ водообильныхъ струй, какъ струя Айнъ эс-Султанъ, источника Царей; еще менѣе такихъ гигантскихъ бассейновъ какъ бассейнъ источника Елисея. Сложенный изъ огромныхъ камней, едва носящихъ слѣды обработки, и напоминающій постройки циклоповъ при длинѣ почти во сто саженъ и ширинѣ въ семьдесятъ, этотъ бассейнъ поражаетъ туриста, даже привыкшаго встрѣчать въ Палестинѣ колоссальныя гидравлическія сооруженія. Рядъ развалинъ на холмахъ окружающихъ Айнъ эс-Султанъ, съ остатками циклопическихъ стѣнъ, какъ-то живѣе напоминаетъ о стѣнахъ великаго Іерихона и переноситъ воображеніе къ тѣмъ временамъ, когда эти нынѣ пустынныя страны цвѣли городами и многочисленнымъ населеніемъ, когда соглядатаи Навина изумились плодородію Хананейской земли, которую еще Флавій назвалъ божественнымъ мѣстомъ (θεῖον χωρίον), не имѣвшимъ соперниковъ во всемъ мірѣ.
Русскій архимандритъ первый положилъ основаніе четвертому Іерихону; около страннопріимицы Антонина уже ютится населеніе: въ самомъ домѣ вѣчно толпятся русскіе туристы и паломники для которыхъ Палестина стала давно уже своею землей. Безвѣстные, убогіе, скудные матеріальными средствами, но богатые вѣрой и энергіей, они давно уже проходятъ изъ конца въ конецъ Евангельскую страну, пересѣкая ее, по способу апостольскаго хожденія, во всѣхъ направленіяхъ. Предъ русскою, простою, не хитрою, но могучею силой рушатся всѣ преграды, и нашъ одинокій паломникъ, сѣрый мужичокъ или старушонка съ посохомъ въ рукѣ и ранцемъ на плечахъ, встрѣчается въ такихъ уголкахъ Палестины куда заѣзжій туристъ считаетъ рискомъ показаться даже увѣсившись оружіемъ и въ сопровожденіи конвоя.
У источника Елисея глазамъ моимъ предстали живыя доказательства этой русской силы и желѣзной энергіи, предъ которою отступаетъ въ изумленіи даже полудикій грабитель-Бедуинъ. Растянувшись на своихъ зипунахъ, подложивъ свои сумки подъ головы, подъ прямыми лучами сирійскаго солнца лежали два хилые мужичонка; возлѣ нихъ, смотря на міръ потемнѣвшими очами, сидѣлъ старый слѣпецъ; свѣтлая радость была написана на его безжизненномъ челѣ, увлаженномъ потомъ и слезами, катившимися по загорѣлымъ щекамъ; уста шептали молитву, хилыя руки творили крестное знаменіе, вся фигура слѣпаго старца дышала умиленіемъ и восторгомъ.
Мнѣ понятна и ясна та великая сила воли которая привела за тысячи верстъ слѣпаго старика, та мощь духа и побѣда надъ немощною плотію которыхъ не одолѣютъ даже стихіи. Съ вѣрой въ Бога въ сердцѣ, съ посохомъ въ рукѣ и съ желѣзною настойчивостію въ груди русскій паломникъ почти тысячу лѣтъ, со временъ Владиміра Святаго, переплывалъ «семь морей» и переходилъ «тридевять земель басурманскихъ» для того чтобы «Господней Землѣ поклонитися, въ Ердань рѣкѣ искупатися». Высшимъ апогеемъ тысячелѣтняго паломничества мнѣ показалось, поэтому, появленіе русскаго старца-слѣпца, котораго привелъ въ Палестину изъ далекой Руси крошечный мальчикъ-поводырь.
